Рейд ценою в жизнь
Часть 8 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Дайте пройти!.. Чего столпились?.. Службу несите.
Сил идти практически не осталось, посыльный от дозора умчался в штаб. За кустами разведчики по падали как подкошенные, только Багдыров со своей рукой торчал столбом - улыбчивого паренька больше не было, остался сгусток боли и злости. Майор немецкой армии был подавлен, слезились глаза.
В расположении полка пленного встретили с распростёртыми объятиями. Бойцы разведвзвода и, присоединившийся к ним капитан Муромцев, спешили на встречу, радовались, хлопали разведчиков по плечам - не так уж много в военное время простых человеческих радостей. Все живые, вернулись с уловом, а рука Багдырова – чепуха, заживёт как на собаке, ему же лучше - отдохнёт недельку.
- Скажу честно, лейтенант, уже не ждали, заочно вас похоронили, - без тени смущения заявил помощник начштаба по разведке. - Слышали как поздно вечером немцы болото минными забрасывали. Решили, что кто-то из вас прорвался, да в болоте и сгинул. Уважаю, лейтенант!.. Все живы, да ещё такого орла привели.
- Уже не орёл, товарищ капитан. Он вчера был орёл – истинный ариец, гордый, наглый, высокомерный. А что осталось?.. Это кстати, заместитель начальника штаба 78-ой пехотной дивизии 20-го армейского корпуса, птица важная и осведомлённая. Думаю долго выкаблучиваются не будет - расскажет всё, что знает.
- Отлично, лейтенант! На этом ваша работа закончена. Сутки можете спать… Допросим это пугало болотное, потом отправим в дивизию. Ты, кстати, в зеркало давно смотрел? - представитель комсостава засмеялся. - С таким страхом не дай бог ночью перед сортиром столкнёшься - можно и не заходить.
- Да я в курсе, - сухо отозвался Глеб. - Это комары, им без разницы кого грызть. Через пару часов пройдёт. Спасибо, что дали сутки на отдых, товарищ капитан… - Глеб замялся. – Боюсь, что не удастся этот замысел воплотить. На участке наших двух полков - 845-го и 847-го, от противника нас разделяет полоса леса, там несколько просёлочных дорог, пригодных для передвижения живой силы и лёгкой бронетехники. Вчера мы видели, как со стороны Беженки туда направляется колонна, боюсь она не единственная. Противник концентрирует силы, видимо, собираются расширить горловину выступа. Нападут внезапно, минные поля их не остановят. Могу ошибаться, возможно мы имеем дело с обычной перегруппировкой сил. А если нет и они действительно что-то готовят?.. И теперь уже в курсе, что мы у них увели осведомлённого офицера?.. Сколько человек у нас в полку?.. У соседей ещё меньше. Собрать их воедино - даже на один полк не наскребём.
- Понимаю, куда ты клонишь, лейтенант, - Муромцев помрачнел. - О твоих сомнениях комполка будет немедленно доложено. Немца допросим сразу. А ты всё равно иди спать со своими людьми, от вас сейчас толку нет.
Багдыров со скандалом отправили в госпиталь, в итоге он ушёл, но обещал вернуться
Получивший еду и медицинскую помощь, майор Хольцман осознал всю глубину своего личного поражения и согласился сотрудничать с Советскими органами в обмен на собственную жизнь и сносные условия.
Он не запирался и не выдумывал: немецкие войска действительно собирались расширить южную горловину, чтобы предотвратить возможные запирание в котёл; о планах советского командования - блокировать гитлеровские войска под Ельней, они, разумеется, знали; при этом сведений о количестве советских войск немцы не имели; подробности плана по ликвидации выступа тоже; немецкая разведка на данном участке фронта работала не очень продуктивно; терять вдающийся в советскую оборону участок фронта немцы не хотели - он был неплохим плацдармом для броска на Вязьму.
По словам пленного офицера - перейти в наступление к югу от выступа немцы планировали послезавтра. В течение последней недели с фронта снимались подразделения 7-ой и 268-ой пехотных дивизий и отправлялись на юг для усиления 78-ой дивизии. Только вчерашним утром прибыли полторы тысячи солдат и офицеров, два десятка орудий и минометов калибра 75 мм и восемь бронетранспортеров. Из расположения 9-го артиллерийского корпуса, дислоцированного на севере, должны прибыть несколько пулемётных рот, вероятно уже прибыли.
Имелся приказ: подразделения передислоцировать скрытно полевые лагеря, в открытых местах не разбивать, переброшенные войска располагать в лесистой местности по всем правилам маскировки.
Связисты тянули телефонные кабели, сапёры приготовились к разминированию, офицеры в полевых штабах сосредоточено корпели над картами. Идею о форсировании наступательной операции, ввиду его пленения, герр Хольцман отклонять не стал, это было возможно. Из полка отправилась донесения в дивизию, из дивизии в штаб 24-ой армии генерал-майора Ракутина.
К возможности локального прорыва немецких сил в штабе армии отнеслись скептически - передвижений бронетехники не отмечено; пройти по лесам танковые колонны не могли; без поддержки танков - разве это наступление? Но может немцы рассчитывали именно на это? Командующий армии приказал усилить полки, стоящие у южной горловины, нарастить ударную артиллерийскую группировку, но резервов не было. Полковник Рехтин хватался за голову - как он может нарастить артиллерийскую группировку, если в полку единственная батарея 76-миллиметровых орудий, да в соседней части полковника Шабалина две батареи сорокапяток. Впрочем, к вечеру подвезли боеприпасы, прибыла батарея 45-миллиметровых орудий - хоть что-то. Личный состав усилили двумя стрелковыми ротами, людей распределили по позициям.
В штабе кипела работа, спешили наладить эффективную оборону малыми силами. Командование надеялось, что немцы блефуют. И тем не менее, с опережением на сутки, на рассвете следующего дня, превосходящие силы гитлеровцев устремились в атаку.
Наступление началось одновременно со всех просёлочных дорог, атаку предварила короткая, но интенсивная артподготовка, проходы в минных полях немцы проделали заранее, операцию провели искусно и незаметно.
На позицию 316-го стрелкового батальона, где находился взвод полковой разведки Шубина обрушился шквал огня - из леса били пулемёты МГ-34, вели огонь снайперы, выщёлкивая зазевавшихся пехотинцев. Пока личный состав, рассеянный по траншеям, приходил в себя, немецкая пехота прорвалась через опасную зону и рассредоточилась в складках местности. Ответный артиллерийский огонь был слабый и целей почти не достиг.
Советская пехота в траншеях понесла значительные потери - оглушённые красноармейцы хаотично стреляли, орал командно-начальствующий состав: «Живо покинуть задние!.. В траншеи!.. Все вперёд - встречать врага!»
Ожили пулемётные гнёзда, но их работа тоже не отличалась эффективностью. Немцы подползли вплотную и забросали пулеметные расчеты гранатами.
Шубин собрался вести в бой свой взвод, но прибежал нарочный с категоричным приказом от Рехтина: разведвзводу в полном составе прибыть к штабу полка. Он будет находиться в резерве, это приказ, который не обсуждается и тот, кто попытается его нарушить - будет немедленно отдан под трибунал.
Разведчики плевались: «Что происходит? Трибунал это за трусость, но не наоборот же».
Приказу подчинились: было стыдно, неловко, но бойцы послушно уходили в тыл по ходам сообщений, скапливались в овраге.
Оборона на позициях стрелковых батальонов трещала по швам - в разрыв между минными полями уже просачивалась лёгкая бронетехника: «кюбельвагены», БТРы - они вели непрерывный огонь из пулеметов. С лесных дорог немцы выкатывали орудия, били по советским позициям прямой наводкой. Задымлённое пространство у передовых траншей превращалась в ад.
Немцы подползли, спрятавшись за бугорками, а когда прекратился огонь со стороны леса, дружно поднялись и побежали на вал. В передних рядах автоматчики стреляли от бедра – молодые, злые, накаченные под завязку нацистской пропагандой, выпившие шнапса для храбрости, казалось, они не остановятся. Захлёбывался пулемет Дегтярева, выкашивая наиболее зарвавшихся, но с задней шеренги напирали, с лёгкой трусцой, атакующие переходили на быстрый бег, старались быстрее преодолеть простреливаемое пространство.
Красноармейцев в траншеи оставалось мало – две-трети личного состава уже выбыло, все проходы были завалены мёртвыми телами, зато в боеприпасах теперь недостатка не было.
- Батальон, гранаты к бою! - скомандовал майор Охрименко – дёрганый, с виска стекала кровь, он даже не знал об этом. Комбат высунулся из траншеи по пояс и… Рухнул обратно с простреленной грудью.
- Батальон, слушай мою команду! - с банка заорал батальонный комиссар Одинцов. – Гранатами, огонь! Приготовиться к контратаке!
Очередное звание представитель полит состава получил совсем недавно. Ходили слухи, что он часто собачился с комбатом, институт комиссаров формально упразднили, но склоки и непонятки продолжались. Как трудно порой смириться, что ты не один среди равных, а только второй. Но сегодня уже не собачились - с кем собачиться? У батальонного комиссара раздувались ноздри, глаза горели как у дракона.
Из траншеи, в наступающего противника, полетели гранаты - красноармейцы выбрасывали всё, что у них было. Передний край покрылся полосой разрывов, осколки десятками выкашивали наступающих, солдаты падали замертво. Атаку удалось остановить в двадцати метрах от траншеи. Снова ожил пулемёт Дегтярёва - немцы попятились, залегли, прикрываясь трупами товарищей, отступать на исходную приказа не поступало. Их самообладанию в этой ситуации можно было позавидовать. Огневая поддержка не заставила себя ждать - опушка ощетинилась огнём, пули рвали землю на бруствере, трясли кустарник на обратной стороне.
- Батальон, примкнуть штыки! За Родину! За Сталина! - звонко кричал батальонный комиссар Одинцов.
Это было ошибкой, не выигрываются баталии на голом энтузиазме, да и последний померк. Когда товарищ Одинцов принялся выбираться из траншеи и рухнул на косогорье вниз лицом.
Не все успели присоединить штыки, красноармейцы выпрыгивали из траншеи - кто с карабинами, кто сапёрными лопатками, покатилась орущая волна по склону. Огонь с опушки косил смельчаков, но половина добежала, схватилась с немцами, замелькали штыки и лопатки. Стрельба утихла, лишь иногда разражались одиночные выстрелы.
Свежие немецкие подразделения выступили из леса - солдаты бежали оскаленные, с засученными рукавами, с разгона врезались в толпу. Хлестала кровь, падали люди, сдавлено икал, пронзённые штыком унтер-офицер. Корчился в агонии командир 2-ой роты старший лейтенант Чумаков, теряя внутренности из распоротого живота. Красноармейцы выдыхались, отходили к траншее, их осталось совсем мало.
- Всем назад!.. Занять оборону! - надрывался выживший ротный командир Савельев. – Держаться, не отступать! Сержант Дёмин, разворачивайте пулемёты!
С горем пополам удалось восстановить оборону. Прибыла потрёпанная пулемётная рота со станковыми Максимами, очередная атака была отбита. Всё пространство между минным полем и передним краем было усеяно телами в мышиных мундирах. Со стороны оврага прибыли два пехотных взвода, их приняли как ангелов из рая и следующую атаку отбили.
Но силы таяли, в живых из батальона осталось человек семьдесят: половина истекала кровью, но позиции не бросала. Прибежал посыльный из штаба полка с отвратительной вестью: немцы ударили в стык стрелковых полков, прорвали оборону на слабом участке и теперь продвигаются вглубь территории, угрожая зайти в тыл измотанным частям. Приказ: отходить на рубеж Рыдалаво Локтя, но никакого беспорядочного бегства; оставить пулемётный заслон; отступать организовано.
На участке, где прорвалась усиленная бронетранспортёрами рота ваффен СС, находился полевой госпиталь. Ещё час назад это был глубокий тыл, сейчас он превратился в арену побоища - брезентовые палатки были разбросаны по низине, среди сосен. С приближением боя, часть медицинского учреждения эвакуировали, тяжелораненых вывезли в тыл, но многие остались, ждали медсанбатовский грузовик, не зная, что тот попал под артобстрел на просёлочной дороге и давно уже выведен из строя.
Солдаты ваффен СС наступали при поддержке бронетранспортёра и мотоциклистов. Госпиталь охраняло отделение красноармейцев - полтора десятка бойцов с винтовками Мосина и ручным пулемётом Дегтярёва.
Отделение засело в лесополосе, сдерживало натиск автоматчиков. В высокой траве мелькали серые мундиры, поблёскивали каски, автоматчики обменивались спокойными репликами, иногда смеялись – военно-полевой госпиталь был для них такой же мишенью, как и все прочие.
В госпитале царила суета: медсёстры и санитарки вы вводили раненых, помогали им идти в лес; красноармейцы, с лёгкими ранениями, хватали винтовки, занимали оборону; отстреливались санитары, офицеры медицинской службы, но их пистолеты, карабины вряд ли могли кого-то остановить.
Нападение на госпиталь было внезапным, рассчитывать на помощь не приходилось.
Командир охранного отделения сержант Пьянков сорвал, голос требуя от своих людей невозможного. Фашисты обходили перелесок, откровенно потешаясь. Вокруг сержанта гибли подчинённые, но никто не бросал оборону, не пытался сбежать - бойцы были бледные, как сама смерть, торопились отстрелять последние патроны. Пленных в этот день не брали, особенно из рядового состава.
Сержант ужом отполз за дерево, отбросил карабин - патронов ноль, все обоймы выработаны. Пулемётчик лежал, уткнувшись носом в мох, сержант оттолкнул его, схватил пулемёт, в котором ещё что-то оставалось. Пьянков не догадывался, что из всего отделения остался только он. Мир сузился в одну точку, сержант не видел, что происходит вокруг, перед глазами плясали невыразительные лица немецких солдат, отливали спаренные молнии на касках. Пьянков задыхался, пот заливал лицо, он упёр приклад в плечо, стал ловить мишени в прыгающий прицел. Пулемет дёрнулся и заглох, за спиной прозвучал смешок, Пьянков выгнулся дугой, чтобы ударить врага пяткой, очередь из автомата прибила его к земле, мигом в унесло дух.
Вокруг палаток никого не осталось, лежали мёртвые тела: санитары; раненые, не оказавшие серьёзного сопротивления.
В дальней палатке размещалась полевая хирургическая операционная. Майор медицинской службы Старостин – пожилой, интеллигентный мужчина, в очках, приступил к операции ещё до того, как госпиталь подвергся атаке. Операция была срочная, остановить её невозможно - старший лейтенант Ефремов получил тяжёлое ранение в живот, потерял много крови. Он лежал без сознания на операционной каталке, кадык подёргивался, дрожали кончики пальцев. Палата была залита кровью, больные менялись постоянно, поддерживать порядок уже не удавалось. В палате, помимо Старостина, находилась невысокая симпатичная медсестра Варюша Сотникова - крепкая в кости, с короткими кудряшками и забавным вздёрнутым носиком. В этот день она ассистировала хирургу. Пациента доставили минут пятнадцать назад, санитары пытались обезболить рану хлорэтилом. Доктор кричал на них, позабыв про свою интеллигентность, потом вытолкал взашей. Уже на столе медсестра сделала больному инъекцию новокаина - дыхание было ровным, но долго такое продолжаться не могло - хирургическое вмешательство требовалось срочно.
Когда в окрестностях госпиталя разгорелась стрельба, доктор уже собирался вскрывать брюшную полость, пациент стремительно терял кровь.
- Павел Петрович, что это? - медсестра задрожала, втянув голову в плечи. Стрельба усилилась, кричали и бегали люди. - Павел Петрович, миленький, на нас напали! Что же делать? Нам надо уходить!
- Варюша, не мелите чепуху, - процедил доктор, не отрываясь от работы. Он словно ничего не замечал, только скулы побелели, из кончика носа на белый халат, забрызганной кровью, закопал пот. – Варюша, придите в себя, мы не можем бросить пациента. Если оставить его в таком виде, он умрет через несколько минут. Я не справлюсь один, надо удалить товарищу селезёнку, только в этом случае у него появится шанс.
- Павел Петрович, ну стреляют же!.. - девушка присела от страха, когда неподалеку от операционной кто-то взвыл. Пули прошили конусообразный потолок, затряслась лампа, прикрученная к цоколю-переноске.
- Варюша, успокоитесь, придите в себя, - доктор, словно убаюкивал её, пальцы уже не тряслись, скальпель аккуратно делал свою работу. - Всё хорошо, это нормальная, штатная ситуация… Если забыли, мы находимся на фронте, а не в районе Уральских гор. Всё будет хорошо!.. Пусть военные выполняют свою работу, а мы будем выполнять свою. Варенька, приготовьте эфир и хлороформ, если раненый придет в себя нам придется ввести и это обезболивающее… Варенька, не стойте, умоляю!.. Работайте, душа моя! Стреляют это обычное дело.
Это не было обычным делом. Медсестра кусала посиневшие губы, дрожало её кукольное личико, она забралась в шкаф, зазвякали флаконы.
Стрельба становилась оглушающей, она приближалась, ругались матом легкораненые, кто-то кричал, что в его винтовке остались только два патрона, нужно уходить…
- Зоя Ивановна, где ваши санитарки?.. Быстро уводите раненых! - надрывался мужской голос. - Эвакуируйте только тех, кто может передвигаться, иначе потеряем всех - охрана долго не продержится.
Откинулся полог в палатку всунулся санитар, с волос стекала кровь.
- Товарищ майор, Варвара… Почему вы ещё здесь?.. Быстро уходим!.. Немцы идут!.. - он побежал дальше.
Девушка прерывисто вздохнула, но продолжала искать нужную склянку.
- Варенька, что вы возитесь?.. Давайте скорее!.. - бормотал доктор. Он только что закончил вскрывать брюшную полость. - У больного внутреннее кровотечение… Посмотрите, что тут творится. Быстро ставьте укол, а потом сушите рану - марлей, бинтами – всем, что найдёте! Варенька, я заклинаю вас… Не стойте, работайте!.. Это же госпиталь… Как вы не понимаете, есть же какие-то международные нормы, общепринятые положения, не позволяющие применять насилие к раненым. Давайте, голубушка, шевелитесь, выходите из анабиоза.
Медсестра шумно выдохнула на пару мгновений закрыла глаза, она поставила укол, стала разрывать упаковку марли, личико девушки покрывалось нездоровой синью. За брезентовым полотнищем затихли крики, оборвалась стрельба.
Павел Петрович, закусив губу, продолжал священнодействовать - подобных операций на своём веку он провёл множество: в Финляндии; на Хасане; Халхин-Голе; на текущей, Богом проклятой войне - все пациенты выживали. Военврач Старостин делал всё возможное.
- Варенька, сушите скорее, время не ждёт. Ни в коем случае нельзя останавливаться. Так, вот здесь перетяните… Вот этот сосуд прижмите… Держите крепко… Я приступаю к удалению.
Вновь откинулся полог палатки - в операционную заглянул немецкий автоматчик, на возбуждённом лице мелькнуло недоумение, он заколебался…
- Выйдите вон!.. Сюда нельзя! - бросил врач, не отрываясь от работы.
Пехотинец посторонился и в палатку вошёл офицер в полевой форме – гауптштурмфюрер - он был рослый, осанистый, в светлых глазах проблескивала ирония, в правой руке он держал парабеллум, большой палец левой руки был небрежно втиснут за ремень. Офицер осмотрелся с недоумением, пожал плечами, с любопытством уставился на сотрудников госпиталя.
- В чём дело?.. - недовольно произнес Старостин. - Я же сказал, сюда нельзя! Немедленно покиньте помещение! Посторонние во время операции не допускаются!
Офицер улыбнулся, качал головой, видимо, понял, что именно ведут доктор. Он подошёл к операционному столу, держась подальше от скальпеля и окровавленного тела. Гауптштурмфюрер вытянул шею, поцокал языком и переглянулся с автоматчиком, застывшем у порога, солдат равнодушно пожал плечами.
Доктор Старостин раздражённо сморщился, окровавленные бинты и марля летели в корзину, медсестра зашивала сосуды трясущимися руками, не поднимала голову.
- Вы совсем ничего не понимаете? - Старостин бегло глянул на офицера - более долгого взгляда тот не заслуживал. - На каком ещё языке должен с вами обращаться, чтобы вы поняли? Поимейте хоть кроху уважения к раненому и медицинскому персоналу!
Варюша всхлипнула, офицер с жадностью поедал их глазами - за всю свою военную жизнь он ни с чем подобным не сталкивался.
Доктор удалил селезёнку, выбросил её в ведро. Рана уже не кровоточила, можно было зашивать.
- Варенька, давайте… - самообладания ещё хватало, но голос врача дрожал. - Не стоите!.. Вы уже подготовили нитку с иголкой?.. Зашивайте, пока действует обезболивающее.
- Господи, мамочка дорогая!.. Я сейчас не выдержу… Павел Петрович, миленький… - девушка с трудом шептала. Она потянулась к соседней тумбочке, где были выложены медицинские принадлежности…
Офицер выстрелил раненому в живот, оскалился - тело дёрнулось, кровь снова заполнила только что высушенную рану. Скрипнула Варвара, прижала ладошку ко рту, отпрянул доктор, сморщился, он часто заморгал, попытался что-то сказать, выразить решительный протест, но слова застряли в горле. Второй выстрел повалил его, смерть наступила мгновенно.
Заплакала Варюша, попятилась, наткнулась на полевой шкафчик и опустилась на колени. Девушка захлёбывалось в рыданиях, она не могла смотреть в лицо убийцы, это было выше её сил.
Гауптштурмфюрер с интересом разглядывал медсестру, Варюша плакала, шмыгала носом, закрывая лицо, перепачканными кровью руками. С губ офицера не сходила ироничная усмешка, он выстрелил в неё дважды, дождался пока мёртвое тело завалится ему под ноги, потом развернулся и быстрым шагом покинул операционную.
Сил идти практически не осталось, посыльный от дозора умчался в штаб. За кустами разведчики по падали как подкошенные, только Багдыров со своей рукой торчал столбом - улыбчивого паренька больше не было, остался сгусток боли и злости. Майор немецкой армии был подавлен, слезились глаза.
В расположении полка пленного встретили с распростёртыми объятиями. Бойцы разведвзвода и, присоединившийся к ним капитан Муромцев, спешили на встречу, радовались, хлопали разведчиков по плечам - не так уж много в военное время простых человеческих радостей. Все живые, вернулись с уловом, а рука Багдырова – чепуха, заживёт как на собаке, ему же лучше - отдохнёт недельку.
- Скажу честно, лейтенант, уже не ждали, заочно вас похоронили, - без тени смущения заявил помощник начштаба по разведке. - Слышали как поздно вечером немцы болото минными забрасывали. Решили, что кто-то из вас прорвался, да в болоте и сгинул. Уважаю, лейтенант!.. Все живы, да ещё такого орла привели.
- Уже не орёл, товарищ капитан. Он вчера был орёл – истинный ариец, гордый, наглый, высокомерный. А что осталось?.. Это кстати, заместитель начальника штаба 78-ой пехотной дивизии 20-го армейского корпуса, птица важная и осведомлённая. Думаю долго выкаблучиваются не будет - расскажет всё, что знает.
- Отлично, лейтенант! На этом ваша работа закончена. Сутки можете спать… Допросим это пугало болотное, потом отправим в дивизию. Ты, кстати, в зеркало давно смотрел? - представитель комсостава засмеялся. - С таким страхом не дай бог ночью перед сортиром столкнёшься - можно и не заходить.
- Да я в курсе, - сухо отозвался Глеб. - Это комары, им без разницы кого грызть. Через пару часов пройдёт. Спасибо, что дали сутки на отдых, товарищ капитан… - Глеб замялся. – Боюсь, что не удастся этот замысел воплотить. На участке наших двух полков - 845-го и 847-го, от противника нас разделяет полоса леса, там несколько просёлочных дорог, пригодных для передвижения живой силы и лёгкой бронетехники. Вчера мы видели, как со стороны Беженки туда направляется колонна, боюсь она не единственная. Противник концентрирует силы, видимо, собираются расширить горловину выступа. Нападут внезапно, минные поля их не остановят. Могу ошибаться, возможно мы имеем дело с обычной перегруппировкой сил. А если нет и они действительно что-то готовят?.. И теперь уже в курсе, что мы у них увели осведомлённого офицера?.. Сколько человек у нас в полку?.. У соседей ещё меньше. Собрать их воедино - даже на один полк не наскребём.
- Понимаю, куда ты клонишь, лейтенант, - Муромцев помрачнел. - О твоих сомнениях комполка будет немедленно доложено. Немца допросим сразу. А ты всё равно иди спать со своими людьми, от вас сейчас толку нет.
Багдыров со скандалом отправили в госпиталь, в итоге он ушёл, но обещал вернуться
Получивший еду и медицинскую помощь, майор Хольцман осознал всю глубину своего личного поражения и согласился сотрудничать с Советскими органами в обмен на собственную жизнь и сносные условия.
Он не запирался и не выдумывал: немецкие войска действительно собирались расширить южную горловину, чтобы предотвратить возможные запирание в котёл; о планах советского командования - блокировать гитлеровские войска под Ельней, они, разумеется, знали; при этом сведений о количестве советских войск немцы не имели; подробности плана по ликвидации выступа тоже; немецкая разведка на данном участке фронта работала не очень продуктивно; терять вдающийся в советскую оборону участок фронта немцы не хотели - он был неплохим плацдармом для броска на Вязьму.
По словам пленного офицера - перейти в наступление к югу от выступа немцы планировали послезавтра. В течение последней недели с фронта снимались подразделения 7-ой и 268-ой пехотных дивизий и отправлялись на юг для усиления 78-ой дивизии. Только вчерашним утром прибыли полторы тысячи солдат и офицеров, два десятка орудий и минометов калибра 75 мм и восемь бронетранспортеров. Из расположения 9-го артиллерийского корпуса, дислоцированного на севере, должны прибыть несколько пулемётных рот, вероятно уже прибыли.
Имелся приказ: подразделения передислоцировать скрытно полевые лагеря, в открытых местах не разбивать, переброшенные войска располагать в лесистой местности по всем правилам маскировки.
Связисты тянули телефонные кабели, сапёры приготовились к разминированию, офицеры в полевых штабах сосредоточено корпели над картами. Идею о форсировании наступательной операции, ввиду его пленения, герр Хольцман отклонять не стал, это было возможно. Из полка отправилась донесения в дивизию, из дивизии в штаб 24-ой армии генерал-майора Ракутина.
К возможности локального прорыва немецких сил в штабе армии отнеслись скептически - передвижений бронетехники не отмечено; пройти по лесам танковые колонны не могли; без поддержки танков - разве это наступление? Но может немцы рассчитывали именно на это? Командующий армии приказал усилить полки, стоящие у южной горловины, нарастить ударную артиллерийскую группировку, но резервов не было. Полковник Рехтин хватался за голову - как он может нарастить артиллерийскую группировку, если в полку единственная батарея 76-миллиметровых орудий, да в соседней части полковника Шабалина две батареи сорокапяток. Впрочем, к вечеру подвезли боеприпасы, прибыла батарея 45-миллиметровых орудий - хоть что-то. Личный состав усилили двумя стрелковыми ротами, людей распределили по позициям.
В штабе кипела работа, спешили наладить эффективную оборону малыми силами. Командование надеялось, что немцы блефуют. И тем не менее, с опережением на сутки, на рассвете следующего дня, превосходящие силы гитлеровцев устремились в атаку.
Наступление началось одновременно со всех просёлочных дорог, атаку предварила короткая, но интенсивная артподготовка, проходы в минных полях немцы проделали заранее, операцию провели искусно и незаметно.
На позицию 316-го стрелкового батальона, где находился взвод полковой разведки Шубина обрушился шквал огня - из леса били пулемёты МГ-34, вели огонь снайперы, выщёлкивая зазевавшихся пехотинцев. Пока личный состав, рассеянный по траншеям, приходил в себя, немецкая пехота прорвалась через опасную зону и рассредоточилась в складках местности. Ответный артиллерийский огонь был слабый и целей почти не достиг.
Советская пехота в траншеях понесла значительные потери - оглушённые красноармейцы хаотично стреляли, орал командно-начальствующий состав: «Живо покинуть задние!.. В траншеи!.. Все вперёд - встречать врага!»
Ожили пулемётные гнёзда, но их работа тоже не отличалась эффективностью. Немцы подползли вплотную и забросали пулеметные расчеты гранатами.
Шубин собрался вести в бой свой взвод, но прибежал нарочный с категоричным приказом от Рехтина: разведвзводу в полном составе прибыть к штабу полка. Он будет находиться в резерве, это приказ, который не обсуждается и тот, кто попытается его нарушить - будет немедленно отдан под трибунал.
Разведчики плевались: «Что происходит? Трибунал это за трусость, но не наоборот же».
Приказу подчинились: было стыдно, неловко, но бойцы послушно уходили в тыл по ходам сообщений, скапливались в овраге.
Оборона на позициях стрелковых батальонов трещала по швам - в разрыв между минными полями уже просачивалась лёгкая бронетехника: «кюбельвагены», БТРы - они вели непрерывный огонь из пулеметов. С лесных дорог немцы выкатывали орудия, били по советским позициям прямой наводкой. Задымлённое пространство у передовых траншей превращалась в ад.
Немцы подползли, спрятавшись за бугорками, а когда прекратился огонь со стороны леса, дружно поднялись и побежали на вал. В передних рядах автоматчики стреляли от бедра – молодые, злые, накаченные под завязку нацистской пропагандой, выпившие шнапса для храбрости, казалось, они не остановятся. Захлёбывался пулемет Дегтярева, выкашивая наиболее зарвавшихся, но с задней шеренги напирали, с лёгкой трусцой, атакующие переходили на быстрый бег, старались быстрее преодолеть простреливаемое пространство.
Красноармейцев в траншеи оставалось мало – две-трети личного состава уже выбыло, все проходы были завалены мёртвыми телами, зато в боеприпасах теперь недостатка не было.
- Батальон, гранаты к бою! - скомандовал майор Охрименко – дёрганый, с виска стекала кровь, он даже не знал об этом. Комбат высунулся из траншеи по пояс и… Рухнул обратно с простреленной грудью.
- Батальон, слушай мою команду! - с банка заорал батальонный комиссар Одинцов. – Гранатами, огонь! Приготовиться к контратаке!
Очередное звание представитель полит состава получил совсем недавно. Ходили слухи, что он часто собачился с комбатом, институт комиссаров формально упразднили, но склоки и непонятки продолжались. Как трудно порой смириться, что ты не один среди равных, а только второй. Но сегодня уже не собачились - с кем собачиться? У батальонного комиссара раздувались ноздри, глаза горели как у дракона.
Из траншеи, в наступающего противника, полетели гранаты - красноармейцы выбрасывали всё, что у них было. Передний край покрылся полосой разрывов, осколки десятками выкашивали наступающих, солдаты падали замертво. Атаку удалось остановить в двадцати метрах от траншеи. Снова ожил пулемёт Дегтярёва - немцы попятились, залегли, прикрываясь трупами товарищей, отступать на исходную приказа не поступало. Их самообладанию в этой ситуации можно было позавидовать. Огневая поддержка не заставила себя ждать - опушка ощетинилась огнём, пули рвали землю на бруствере, трясли кустарник на обратной стороне.
- Батальон, примкнуть штыки! За Родину! За Сталина! - звонко кричал батальонный комиссар Одинцов.
Это было ошибкой, не выигрываются баталии на голом энтузиазме, да и последний померк. Когда товарищ Одинцов принялся выбираться из траншеи и рухнул на косогорье вниз лицом.
Не все успели присоединить штыки, красноармейцы выпрыгивали из траншеи - кто с карабинами, кто сапёрными лопатками, покатилась орущая волна по склону. Огонь с опушки косил смельчаков, но половина добежала, схватилась с немцами, замелькали штыки и лопатки. Стрельба утихла, лишь иногда разражались одиночные выстрелы.
Свежие немецкие подразделения выступили из леса - солдаты бежали оскаленные, с засученными рукавами, с разгона врезались в толпу. Хлестала кровь, падали люди, сдавлено икал, пронзённые штыком унтер-офицер. Корчился в агонии командир 2-ой роты старший лейтенант Чумаков, теряя внутренности из распоротого живота. Красноармейцы выдыхались, отходили к траншее, их осталось совсем мало.
- Всем назад!.. Занять оборону! - надрывался выживший ротный командир Савельев. – Держаться, не отступать! Сержант Дёмин, разворачивайте пулемёты!
С горем пополам удалось восстановить оборону. Прибыла потрёпанная пулемётная рота со станковыми Максимами, очередная атака была отбита. Всё пространство между минным полем и передним краем было усеяно телами в мышиных мундирах. Со стороны оврага прибыли два пехотных взвода, их приняли как ангелов из рая и следующую атаку отбили.
Но силы таяли, в живых из батальона осталось человек семьдесят: половина истекала кровью, но позиции не бросала. Прибежал посыльный из штаба полка с отвратительной вестью: немцы ударили в стык стрелковых полков, прорвали оборону на слабом участке и теперь продвигаются вглубь территории, угрожая зайти в тыл измотанным частям. Приказ: отходить на рубеж Рыдалаво Локтя, но никакого беспорядочного бегства; оставить пулемётный заслон; отступать организовано.
На участке, где прорвалась усиленная бронетранспортёрами рота ваффен СС, находился полевой госпиталь. Ещё час назад это был глубокий тыл, сейчас он превратился в арену побоища - брезентовые палатки были разбросаны по низине, среди сосен. С приближением боя, часть медицинского учреждения эвакуировали, тяжелораненых вывезли в тыл, но многие остались, ждали медсанбатовский грузовик, не зная, что тот попал под артобстрел на просёлочной дороге и давно уже выведен из строя.
Солдаты ваффен СС наступали при поддержке бронетранспортёра и мотоциклистов. Госпиталь охраняло отделение красноармейцев - полтора десятка бойцов с винтовками Мосина и ручным пулемётом Дегтярёва.
Отделение засело в лесополосе, сдерживало натиск автоматчиков. В высокой траве мелькали серые мундиры, поблёскивали каски, автоматчики обменивались спокойными репликами, иногда смеялись – военно-полевой госпиталь был для них такой же мишенью, как и все прочие.
В госпитале царила суета: медсёстры и санитарки вы вводили раненых, помогали им идти в лес; красноармейцы, с лёгкими ранениями, хватали винтовки, занимали оборону; отстреливались санитары, офицеры медицинской службы, но их пистолеты, карабины вряд ли могли кого-то остановить.
Нападение на госпиталь было внезапным, рассчитывать на помощь не приходилось.
Командир охранного отделения сержант Пьянков сорвал, голос требуя от своих людей невозможного. Фашисты обходили перелесок, откровенно потешаясь. Вокруг сержанта гибли подчинённые, но никто не бросал оборону, не пытался сбежать - бойцы были бледные, как сама смерть, торопились отстрелять последние патроны. Пленных в этот день не брали, особенно из рядового состава.
Сержант ужом отполз за дерево, отбросил карабин - патронов ноль, все обоймы выработаны. Пулемётчик лежал, уткнувшись носом в мох, сержант оттолкнул его, схватил пулемёт, в котором ещё что-то оставалось. Пьянков не догадывался, что из всего отделения остался только он. Мир сузился в одну точку, сержант не видел, что происходит вокруг, перед глазами плясали невыразительные лица немецких солдат, отливали спаренные молнии на касках. Пьянков задыхался, пот заливал лицо, он упёр приклад в плечо, стал ловить мишени в прыгающий прицел. Пулемет дёрнулся и заглох, за спиной прозвучал смешок, Пьянков выгнулся дугой, чтобы ударить врага пяткой, очередь из автомата прибила его к земле, мигом в унесло дух.
Вокруг палаток никого не осталось, лежали мёртвые тела: санитары; раненые, не оказавшие серьёзного сопротивления.
В дальней палатке размещалась полевая хирургическая операционная. Майор медицинской службы Старостин – пожилой, интеллигентный мужчина, в очках, приступил к операции ещё до того, как госпиталь подвергся атаке. Операция была срочная, остановить её невозможно - старший лейтенант Ефремов получил тяжёлое ранение в живот, потерял много крови. Он лежал без сознания на операционной каталке, кадык подёргивался, дрожали кончики пальцев. Палата была залита кровью, больные менялись постоянно, поддерживать порядок уже не удавалось. В палате, помимо Старостина, находилась невысокая симпатичная медсестра Варюша Сотникова - крепкая в кости, с короткими кудряшками и забавным вздёрнутым носиком. В этот день она ассистировала хирургу. Пациента доставили минут пятнадцать назад, санитары пытались обезболить рану хлорэтилом. Доктор кричал на них, позабыв про свою интеллигентность, потом вытолкал взашей. Уже на столе медсестра сделала больному инъекцию новокаина - дыхание было ровным, но долго такое продолжаться не могло - хирургическое вмешательство требовалось срочно.
Когда в окрестностях госпиталя разгорелась стрельба, доктор уже собирался вскрывать брюшную полость, пациент стремительно терял кровь.
- Павел Петрович, что это? - медсестра задрожала, втянув голову в плечи. Стрельба усилилась, кричали и бегали люди. - Павел Петрович, миленький, на нас напали! Что же делать? Нам надо уходить!
- Варюша, не мелите чепуху, - процедил доктор, не отрываясь от работы. Он словно ничего не замечал, только скулы побелели, из кончика носа на белый халат, забрызганной кровью, закопал пот. – Варюша, придите в себя, мы не можем бросить пациента. Если оставить его в таком виде, он умрет через несколько минут. Я не справлюсь один, надо удалить товарищу селезёнку, только в этом случае у него появится шанс.
- Павел Петрович, ну стреляют же!.. - девушка присела от страха, когда неподалеку от операционной кто-то взвыл. Пули прошили конусообразный потолок, затряслась лампа, прикрученная к цоколю-переноске.
- Варюша, успокоитесь, придите в себя, - доктор, словно убаюкивал её, пальцы уже не тряслись, скальпель аккуратно делал свою работу. - Всё хорошо, это нормальная, штатная ситуация… Если забыли, мы находимся на фронте, а не в районе Уральских гор. Всё будет хорошо!.. Пусть военные выполняют свою работу, а мы будем выполнять свою. Варенька, приготовьте эфир и хлороформ, если раненый придет в себя нам придется ввести и это обезболивающее… Варенька, не стойте, умоляю!.. Работайте, душа моя! Стреляют это обычное дело.
Это не было обычным делом. Медсестра кусала посиневшие губы, дрожало её кукольное личико, она забралась в шкаф, зазвякали флаконы.
Стрельба становилась оглушающей, она приближалась, ругались матом легкораненые, кто-то кричал, что в его винтовке остались только два патрона, нужно уходить…
- Зоя Ивановна, где ваши санитарки?.. Быстро уводите раненых! - надрывался мужской голос. - Эвакуируйте только тех, кто может передвигаться, иначе потеряем всех - охрана долго не продержится.
Откинулся полог в палатку всунулся санитар, с волос стекала кровь.
- Товарищ майор, Варвара… Почему вы ещё здесь?.. Быстро уходим!.. Немцы идут!.. - он побежал дальше.
Девушка прерывисто вздохнула, но продолжала искать нужную склянку.
- Варенька, что вы возитесь?.. Давайте скорее!.. - бормотал доктор. Он только что закончил вскрывать брюшную полость. - У больного внутреннее кровотечение… Посмотрите, что тут творится. Быстро ставьте укол, а потом сушите рану - марлей, бинтами – всем, что найдёте! Варенька, я заклинаю вас… Не стойте, работайте!.. Это же госпиталь… Как вы не понимаете, есть же какие-то международные нормы, общепринятые положения, не позволяющие применять насилие к раненым. Давайте, голубушка, шевелитесь, выходите из анабиоза.
Медсестра шумно выдохнула на пару мгновений закрыла глаза, она поставила укол, стала разрывать упаковку марли, личико девушки покрывалось нездоровой синью. За брезентовым полотнищем затихли крики, оборвалась стрельба.
Павел Петрович, закусив губу, продолжал священнодействовать - подобных операций на своём веку он провёл множество: в Финляндии; на Хасане; Халхин-Голе; на текущей, Богом проклятой войне - все пациенты выживали. Военврач Старостин делал всё возможное.
- Варенька, сушите скорее, время не ждёт. Ни в коем случае нельзя останавливаться. Так, вот здесь перетяните… Вот этот сосуд прижмите… Держите крепко… Я приступаю к удалению.
Вновь откинулся полог палатки - в операционную заглянул немецкий автоматчик, на возбуждённом лице мелькнуло недоумение, он заколебался…
- Выйдите вон!.. Сюда нельзя! - бросил врач, не отрываясь от работы.
Пехотинец посторонился и в палатку вошёл офицер в полевой форме – гауптштурмфюрер - он был рослый, осанистый, в светлых глазах проблескивала ирония, в правой руке он держал парабеллум, большой палец левой руки был небрежно втиснут за ремень. Офицер осмотрелся с недоумением, пожал плечами, с любопытством уставился на сотрудников госпиталя.
- В чём дело?.. - недовольно произнес Старостин. - Я же сказал, сюда нельзя! Немедленно покиньте помещение! Посторонние во время операции не допускаются!
Офицер улыбнулся, качал головой, видимо, понял, что именно ведут доктор. Он подошёл к операционному столу, держась подальше от скальпеля и окровавленного тела. Гауптштурмфюрер вытянул шею, поцокал языком и переглянулся с автоматчиком, застывшем у порога, солдат равнодушно пожал плечами.
Доктор Старостин раздражённо сморщился, окровавленные бинты и марля летели в корзину, медсестра зашивала сосуды трясущимися руками, не поднимала голову.
- Вы совсем ничего не понимаете? - Старостин бегло глянул на офицера - более долгого взгляда тот не заслуживал. - На каком ещё языке должен с вами обращаться, чтобы вы поняли? Поимейте хоть кроху уважения к раненому и медицинскому персоналу!
Варюша всхлипнула, офицер с жадностью поедал их глазами - за всю свою военную жизнь он ни с чем подобным не сталкивался.
Доктор удалил селезёнку, выбросил её в ведро. Рана уже не кровоточила, можно было зашивать.
- Варенька, давайте… - самообладания ещё хватало, но голос врача дрожал. - Не стоите!.. Вы уже подготовили нитку с иголкой?.. Зашивайте, пока действует обезболивающее.
- Господи, мамочка дорогая!.. Я сейчас не выдержу… Павел Петрович, миленький… - девушка с трудом шептала. Она потянулась к соседней тумбочке, где были выложены медицинские принадлежности…
Офицер выстрелил раненому в живот, оскалился - тело дёрнулось, кровь снова заполнила только что высушенную рану. Скрипнула Варвара, прижала ладошку ко рту, отпрянул доктор, сморщился, он часто заморгал, попытался что-то сказать, выразить решительный протест, но слова застряли в горле. Второй выстрел повалил его, смерть наступила мгновенно.
Заплакала Варюша, попятилась, наткнулась на полевой шкафчик и опустилась на колени. Девушка захлёбывалось в рыданиях, она не могла смотреть в лицо убийцы, это было выше её сил.
Гауптштурмфюрер с интересом разглядывал медсестру, Варюша плакала, шмыгала носом, закрывая лицо, перепачканными кровью руками. С губ офицера не сходила ироничная усмешка, он выстрелил в неё дважды, дождался пока мёртвое тело завалится ему под ноги, потом развернулся и быстрым шагом покинул операционную.