Рейд ценою в жизнь
Часть 3 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Шестеро стояли навытяжку, во всей амуниции – защитные комбинезоны с капюшонами, вещмешки, притянутые к туловищу дополнительными лямками. К поясам немецкими допниками крепились скатанные плащ-палатки, призванные обеспечить дополнительную маскировку. У каждого – пока редкие в действующей армии пистолеты-пулеметы Шпагина, «ТТ», ножи, по паре гранат.
Шубин внимательно разглядывал отобранных бойцов. Придраться не к чему. Командир был обязан знать своих людей, их биографии, способности, личные качества – и на это ориентироваться при постановке задачи. Это по уставу.
В реальной жизни все было сложнее. Люди гибли, получали ранения – не успеешь привыкнуть, а бойца уже нет. И снова надо присматриваться, делать зарубки…
Разведчики молчали, опасливо косились на командира. Даже Багдыров не улыбался. Настороженно поглядывал красноармеец Вожаков – внушительный, плечистый, родом из Саратова, где на заводе сельскохозяйственных машин возглавлял комсомольскую ячейку и приобщал подрастающую смену к борьбе и боксу. Переминался с ноги на ногу светловолосый Саша Бурмин – бывший тракторист и победитель социалистических соревнований – человек невозмутимый и малотребовательный. Смотрел честными глазами Вадик Мостовой – паренек интеллигентный, склонный к фантазиям, которые иногда давали положительный эффект. Понятие «вшивая интеллигенция» к нему не относилось – в противном случае он бы здесь не оказался. Выжидающе смотрел Сергей Герасимов – парень умный, ироничный, любитель скрывать свои мысли за загадочными ухмылками. До войны он учился в техникуме связи, вроде бы окончил, устроился специалистом на телефонную станцию – в этот момент военкомат и вспомнил, что Серега еще не служил. А как отдал полтора года на благо Отечества, разразилась война, и мысли о гражданской жизни приняли иллюзорный характер…
– Опять за «языком», товарищ лейтенант? – деловито осведомился Шлыков. Будучи самым низкорослым, он всегда стоял на левом фланге, что неизменно вызывало шутки про «хату с краю».
– Опять за «языком», Петр Анисимович. Что нам стоит, верно? Сколько их уже взяли – и майоров, и полковников, и даже целого генерала от инфантерии. Каждый день берем – надоело уже. Не помните, Петр Анисимович? Вот и я не помню. Скоро взвод расформируют, вас отправят в пехоту, а меня под трибунал.
– Ну, вы скажете, товарищ лейтенант, – насупился Вожаков. – Нам просто не везло пока…
– Мы воюем по везенью? – оборвал Шубин. – Или все же упорством, волей и целеустремленностью? Ты же комсомольский вожак, Вожаков. Не настораживает, что мы неделю бьемся лбом в закрытые ворота?
– Приказали взять сухой паек, товарищ лейтенант, – негромко заметил Герасимов, – вроде поели уже. Значит, не на час идем?
– Идем, пока не выполним задачу. Понадобятся сутки или двое – значит, так тому и быть. Но если, находясь во вражеском тылу, мы станем свидетелями нашего наступления, которое начнется без должного разведывательного обеспечения… – Шубин сделал выразительную паузу.
– То вы нам покажете кузькину мать, – предположил Мостовой.
– Нам всем покажут кузькину мать. Ладно, это было лирическое вступление. Рацию не брать – в ней нет необходимости. Приказываю: скрытно выдвинуться через болото и заняться активным поиском. Углубляемся как можно дальше. Вопросы есть?
– Вопросов нет, товарищ лейтенант, – заулыбался Багдыров, – не в первый раз идем. Чем дальше в лес, тем больше дров… в смысле, немецких офицеров.
– Ты стал любителем русских поговорок? – нахмурился Шубин. – Выдвигаемся в колонну по одному, рот не открываем, проявляем осторожность и осмотрительность. В случае выхода на объект Шлыков, Бурмин – группа поиска, Вожаков, Герасимов… и я – группа захвата; остальные – группа прикрытия. И никак иначе, зарубите себе на носу. Действовать быстро, решительно и грамотно. Но только по приказу, это понятно? – Глеб пристально посмотрел на Мостового. Тот сделал серьезное лицо и скромно кивнул. Остальные заулыбались.
Трава на ничейной земле была по пояс – вроде и злаковые, а все же – сорняки. Ползли, закусив удила, загоняя вглубь отчаянное желание встать и побежать.
– Бурмин, ты чего свои бутсы мне в физиономию тычешь? – шипел Мостовой. – Не видишь, что я тут? Не тормози, Саня, пошевеливайся. Эх, Бурмин, Бурмин, я бы с тобой точно в разведку не пошел…
– А ты не наседай, чего ты наседаешь? – огрызался вспотевший Бурмин. – Навалился, как на бабу, стыда и совести у тебя нет, Вадим…
Разведчики сдавленно посмеивались. Через поле виднелась тропа – ходили к немцам так часто, что трава не успевала подниматься. Приближался лес, погруженный в низину. Местечко выбивалось из типичного ландшафта. Криворукие деревья произрастали густо – почерневшие, узловатые, ветвистые, но далеко не везде покрытые листвой. Болото расползалось по низине, губило растительность, отравляло воздух. Неприятный запах аммиачных испарений уже чувствовался.
Равнина оборвалась, скатились в низину. Протоптанная дорожка огибала гниющий кустарник, уходила в темень леса. Несколько шагов в чащу, и почва под ногами стала вязкой, зачавкал мох. Трясины были дальше, метров через двести, а пока можно было идти без опаски. Маленькая колонна втянулась в заболоченный лес…
К такой обстановке уже привыкли. Мрачно, рискованно – как в страшной русской сказке, – не хватало только леших с кикиморами, а ближе к трясинам – водяных. Роились кровососы – приходилось прятать открытые части тел, защищать глаза. Низина углублялась, но ближе к ее середине деревья разомкнулись, расползся и поредел кустарник.
Возглавлявший шествие Вожаков вооружился слегой, прощупывал каждый шаг. На то, что проверили ранее, полагаться нельзя – рельеф дна постоянно «плыл» и менялся. Заблестели «окна», стыдливо прикрытые пленкой ряски. Смотреть в ту сторону совершенно не хотелось. Тем не менее постоянно косились, и воображение рисовало неприглядные картины.
Закончился короткий отдых. Дальше каждый вооружился слегой, пошли медленно, такое предстояло вытерпеть еще как минимум минут сорок…
Солнечный день был в разгаре – три часа пополудни, – когда разведчики вышли из болота и присели на опушке за большой повалившейся осиной. Из-за леса слышался едва различимый гул – работали моторы или генераторы.
– Танковые двигатели гоняют на холостом ходу, – подсказал всезнающий Шлыков. – Техника стоит у фрицев в резерве, ждет своего часа. Здесь не пройдут, товарищ лейтенант, значит, в этом районе у них что-то вроде отстойника.
– В прошлый раз не гудело, – справедливо подметил Герасимов. – Мотоциклы носились, патрули иногда попадались, но ничего крупнее машины связи мы не видели.
Дорога вдоль низины имела укатанный вид – ею часто пользовались. Соответствующий опыт уже имелся. По дороге курсировали патрули – чаще на мотоциклах, реже – на бронетранспортерах, имеющих открытые отсеки для пехоты. Представители командного состава немецкой армии данной дорогой не пользовались – она вела в никуда.
Послышался шум, бойцы прижались к земле – всем хватило места. Медленно, волоча за собой шлейф пыли, по дороге проследовал бронетранспортер с крестами – явно не новый, побитый шрапнелью, поеденный ржавчиной. В отсеке для десанта ехало отделение пехотинцев. Поблескивал ствол пулемета МG-34. Кузов ощетинился карабинами, мерно покачивались стальные шлемы. Солдаты увлеклись беседой – двое говорили одновременно, третий смеялся.
Боевая машина протащилась мимо, растаяла за плавным поворотом. Северный ветер отогнал смрадное облако к лесу, накрыл «пластунов». Бойцы плевались, кашляли в пилотки.
– Вот ведь сволочи, – чертыхался Вожаков, – достать не могут, а все равно нагадили, словно знали, что мы здесь…
– Ничего, Вожаков, мы им отомстим, – уверил Сергей Герасимов, – всех поймаем, к выхлопной трубе привяжем, пусть знают…
Облако пыли растаяло. Стало тихо. Только в низине гудели комары, да в березняке по левую руку галдели пернатые.
Дальше пошли проторенной дорожкой – склоном лощины, погрузились в лес. Гул моторов превращался в заунывный фон. На северной опушке скопилась бронетехника. Просматривались танки Pz III, самоходные артиллерийские установки. Сновали крохотные фигурки людей. Бронетехника перемещалась с места на место, но квадрат не покидала. Глупцов там не было, немцы помнили, на что способна советская разведка, а также артиллерия, чей огонь корректируют разведчики. Танки были разбросаны по обширному пространству и в случае артобстрела могли уйти в поле.
На опушке разместился как минимум танковый батальон.
Это было соблазнительно. Интуиция подсказывала, что ловить здесь нечего, но Шубин решил задержаться. Участок, где обосновались его люди, представлял собой вереницу буераков. Дороги и водные артерии остались в стороне.
Четыре часа пополудни – еще не вечер. Глеб отправил к опушке Бурмина с Вожаковым – нечего там делать всем кагалом. Дозор убыл, а остальные погрузились в меланхолию. Нет ничего труднее – ждать, когда нельзя курить, даже шевелиться! Нервы, как струны – жизнь не вспомнишь, не помечтаешь.
Дозорные вернулись минут через двадцать, сползли в рытвину, отдышались.
– Вожаков пилотку потерял, – сообщил последние известия Бурмин. – Та еще тетеря.
– Я не виноват, товарищ лейтенант, – смутился бывший комсорг, – она мешалась, я ее за ремень сунул, а когда возвращались, обнаружил, что ее нет. Не возвращаться же за пилоткой… Да вы не волнуйтесь, немцы там не ходят, одни колдобины и буераки…
– Ну, все, товарищ боец, – покачал головой Мостовой, – теперь будешь до конца войны без пилотки мыкаться. И границу перейдешь без пилотки, и в Берлин войдешь без пилотки. А как ты хотел? Это, между прочим, казенное имущество, немалых денег стоит…
– Это все, что вы сделали? – нахмурился Шубин.
– Нет, конечно, – спохватился Бурмин. – Мы лежали метрах в ста от опушки, нас никто не видел. На видимом пространстве примерно полтора десятка машин. Средние танки и две самоходки. Рядом две палатки для личного состава и брезентовый навес – под ним немцы соорудили что-то вроде передвижной ремонтной базы. Половина танков неисправна, над ними колдуют механики. Есть палатка с радиостанцией – пищит, зараза. Часовые ходят, много часовых. И в лесу, наверное, есть, чтобы враг, то есть мы, с тыла не подкрались.
– Офицеры есть?
– Старше лейтенанта никого не видели… верно, Дима?
– Угу, – печально подтвердил Вожаков.
– Длинный такой жердяй, точно лейтенант. Бегает взад-вперед, покрикивает, на часы смотрит. Пара унтеров у него под ногами путаются, бегают, куда пошлет. Как-то сомнительно, товарищ лейтенант, стоит ли овчинка выделки?
Овчинка выделки, безусловно, не стоила. Интерес к подразделению имелся, но это не то. Пусть даже танковый батальон, но машины в ремонте, это не то формирование, что завтра ринется в бой. Можно умыкнуть офицера. Трудно, долго, но можно. Но что он знает? О своем подразделении, о парочке соседей. Общей картины комсостав подобного ранга не представляет. А допросив «языка», дальше путешествовать не удастся – будет шум, потерю обнаружат, перевернут весь район…
– Уходим, – принял решение Глеб. – И пусть радуется этот жердяй, не пробил еще его час…
Район уже знали. Звонкие березовые перелески, луга, где трава по грудь, и ничто не мешает передвигаться. Пара речушек – их можно пересечь, не замочив колени, плотные лесные массивы. К северу – деревня со странным названием Беженка.
Воинские подразделения были разбросаны по лесным массивам. Маскировались без усердия: просто стояли, разбив полевые лагеря, охраняли сами себя. Фортификаций в квадрате не наблюдалось – их заменяло протяженное болото, полностью исключающее прорыв русских на данном участке. Дорог на севере хватало – пусть невысокого качества, но по ним могла передвигаться техника и пехота. Проселки связывали деревни и села, их плотность за Беженкой ощутимо возрастала. Километрах в пятнадцати – поселок городского типа Кировск, где размещен штаб 78-й пехотной дивизии врага – но такая даль, увы, не для полковой разведки…
Часть пути прошли вдоль опушки. Местность была изрыта, вырастали заброшенные постройки сельскохозяйственного назначения. Приходилось делать вынужденные остановки – возрастала плотность неприятельских войск.
По проселочной дороге проехала колонна мотоциклистов. Навстречу из-за леса показались двухтонные грузовики «Опель-Блиц». Они тащили в восточном направлении зачехленные орудия. Брезентовые тенты были сняты, в кузовах покачивались солдаты в касках – казалось, все они дружно спят.
Разведчики выжидали в траве. Потом отправились дальше, наблюдали, как по полю в сторону опушки движется штабной «Опель». В салоне просматривались вожделенные офицерские фуражки. Легковушку сопровождал единственный мотоцикл с двумя членами экипажа и без пулемета.
Мурашки поползли по коже. Шубин шепотом отдал приказ: атакуем за поворотом, когда скорость будет невысокой, из пистолета – по водителю, сопровождающих выбросить из мотоцикла и ликвидировать ножами… Все приготовились, должно получиться. Посторонних в округе не было…
Но вдруг, так некстати, ползущая по полю легковушка сменила направление! Она прошла развилку, скрытую за высокой травой, и теперь направлялась совсем в другую сторону! Разведчики со злостью стали кусать губы, они видели, как в ста метрах от них следует по дуге маленькая колонна. Атаковать с такой дистанции? Это значило положить половину группы, ведь быстро не добежишь…
– Не везет нам, товарищ лейтенант, – вздыхал Шлыков. – А что мы хотели? Это место нерыбное, в третий раз сюда приходим, и опять не клюет…
Мысль устроить засаду на обратном пути в голове не утвердилась. Открытое поле – слишком рискованно. Продолжили движение вглубь захваченной противником местности. Пробежали логом между полевыми лагерями, рискуя нарваться на патруль или праздных зевак в мундирах «фельдграу».
Деревушка Беженка раскинулась в низине под обрывом, увенчанным монументальными соснами. Деревня была небольшая, но симпатичная. Крыши домов прятались за фруктовыми деревьями. Набирала цвет рябина, рассыпала оранжевые блестки.
На околице в широком проезде стоял трехтонный грузовик с отброшенными бортами. Солдаты без головных уборов с засученными рукавами загружали в кузов полевые минометы. Серых мундиров в деревне был явный переизбыток. Стояли гужевые повозки, с них стаскивали какие-то ящики. За пределами околицы ходили часовые с собаками. Овчарка чуть не сорвалась с поводка! Метнулась вперед, угрожающе зарычала. Гренадер с автоматом за плечом натянул поводок. Овчарка вскинулась на дыбы, как лошадь, истерично залаяла.
Холодок побежал по позвоночнику, неужели почувствовала чужаков? Упитанная полевая крыса кубарем выкатилась из канавы, шмыгнула в траву. Раздался дружный гогот. Военнослужащий цыкнул на собаку, та поджала хвост, вернулась к хозяину. На шум из крайней избы выглянул темноволосый офицер в расстегнутом кителе, помаячил и убрался.
Во дворе курила солдатня. Вдоль дороги к колодцу семенила женщина в длинной юбке. Голова, повязанная платком, была опущена. Немцы принялись задирать женщину, шутливо перебегали дорогу перед ее носом. Кто-то хлопнул в ладоши у самого уха, радостно засмеялся, когда женщина втянула голову в плечи. Об опасных последствиях встречи с пустыми ведрами эти неучи, видно, не знали.
– Ничего себе, – пробормотал Сергей Герасимов. – Да этих упырей тут не меньше роты, до утра не управимся. А еще водители кобыл, грузовиков, расчеты батареи… Замаемся штурмовать избушку. Этот обер-лейтенант тоже не бог весть какая птица.
– Что у нас еще в округе? – Шубин оттянул рукав и посмотрел на часы. Соваться в деревню было неуместно. Любые жертвы должны иметь смысл. Пару дней назад в деревне не было немецких войск, а теперь приперлись.
– К северу еще две деревни, – подал голос Бурмин. – Туда от Беженки ведут проселочные дороги. Пронино и Камышовка. Первая – еще ничего, нарядная такая, а вторая – дыра дырой…
– А ты откуда знаешь?
– Так отступали мы через эти деревни, товарищ лейтенант. Я тогда еще не был в разведке, служил в 235-м полку товарища Антаонова… он, кстати, погиб, когда мы из Пронино уходили. Пятились под ударами, за каждый клок земли хватались, а толку? В полку триста бойцов осталось, и тех потом танковой колонной разрезали да в лесах добили. Нас в районе Ельни человек тридцать из леса вышло. Примкнули к остаткам механизированного полка – и дальше на восток покатились. Так мы эту местность досконально изучили. До Пронино километра четыре, Камышовка – дальше.
– Почему раньше не говорил?
– Так вы меня не брали с собой, – удивился Бурмин. – Сегодня впервые во вражеском тылу. Арефьев ногу растянул, вы меня и назначили вместо него.
Да уж, действительно…
Продолжили наблюдение. Со стороны восточной околицы подошло отделение солдат, расположилось напротив избушки. Появился обер-лейтенант, стал совещаться с унтером. У колодца раздетые по пояс солдаты обступили женщину. Но особо руки не распускали – искоса поглядывали на командира. Пузатый немец отобрал у сельчанки ведро, окатил свой торс – если то, что находилось под подтяжками, можно было назвать торсом. Сослуживцы засмеялись. Толстяк отбросил пустое ведро, с пренебрежением глянул на товарищей. Женщина сообразила, что зря пошла за водой. Подхватила упавшее ведро, засеменила прочь, втягивая голову в плечи. Солдаты скалились ей вслед, кричали что-то скабрезное.
– Пузень наел, – пробормотал Мостовой. – Они тут пивом питаются?
– Жарко, мужики… – пожаловался Шлыков, утирая вспотевший лоб пилоткой. – Вроде осень на носу, вечер скоро, а жара, как в бане…
Это лето выдалось чересчур теплым. Приближение осени в природе не ощущалось.
Глеб посмотрел на часы – часовая стрелка оторвалась от цифры «пять». Солнце медленно клонилось к западу, но воздух безжалостно парил.
– А в паре километров, за щебеночным карьером – великолепное озеро… – мечтательно проговорил Бурмин. – Помню, пролетели мимо него, только лицо успели ополоснуть. А еще раненых тащили… Там красота, тишина, берег живописный – просто загляденье. Дикие утки в воде плавают – словно не слышат, что рядом стреляют. Идеальное место для отдыха после трудного дня… Я что-то не то сказал, товарищ лейтенант? – насторожился Бурмин. – Вы так подозрительно на меня смотрите, право слово…
Идея была бледной, но впору хоть за соломинку хвататься! Остальные тоже заметили перемены в облике командира, уставились с интересом.
Шубин внимательно разглядывал отобранных бойцов. Придраться не к чему. Командир был обязан знать своих людей, их биографии, способности, личные качества – и на это ориентироваться при постановке задачи. Это по уставу.
В реальной жизни все было сложнее. Люди гибли, получали ранения – не успеешь привыкнуть, а бойца уже нет. И снова надо присматриваться, делать зарубки…
Разведчики молчали, опасливо косились на командира. Даже Багдыров не улыбался. Настороженно поглядывал красноармеец Вожаков – внушительный, плечистый, родом из Саратова, где на заводе сельскохозяйственных машин возглавлял комсомольскую ячейку и приобщал подрастающую смену к борьбе и боксу. Переминался с ноги на ногу светловолосый Саша Бурмин – бывший тракторист и победитель социалистических соревнований – человек невозмутимый и малотребовательный. Смотрел честными глазами Вадик Мостовой – паренек интеллигентный, склонный к фантазиям, которые иногда давали положительный эффект. Понятие «вшивая интеллигенция» к нему не относилось – в противном случае он бы здесь не оказался. Выжидающе смотрел Сергей Герасимов – парень умный, ироничный, любитель скрывать свои мысли за загадочными ухмылками. До войны он учился в техникуме связи, вроде бы окончил, устроился специалистом на телефонную станцию – в этот момент военкомат и вспомнил, что Серега еще не служил. А как отдал полтора года на благо Отечества, разразилась война, и мысли о гражданской жизни приняли иллюзорный характер…
– Опять за «языком», товарищ лейтенант? – деловито осведомился Шлыков. Будучи самым низкорослым, он всегда стоял на левом фланге, что неизменно вызывало шутки про «хату с краю».
– Опять за «языком», Петр Анисимович. Что нам стоит, верно? Сколько их уже взяли – и майоров, и полковников, и даже целого генерала от инфантерии. Каждый день берем – надоело уже. Не помните, Петр Анисимович? Вот и я не помню. Скоро взвод расформируют, вас отправят в пехоту, а меня под трибунал.
– Ну, вы скажете, товарищ лейтенант, – насупился Вожаков. – Нам просто не везло пока…
– Мы воюем по везенью? – оборвал Шубин. – Или все же упорством, волей и целеустремленностью? Ты же комсомольский вожак, Вожаков. Не настораживает, что мы неделю бьемся лбом в закрытые ворота?
– Приказали взять сухой паек, товарищ лейтенант, – негромко заметил Герасимов, – вроде поели уже. Значит, не на час идем?
– Идем, пока не выполним задачу. Понадобятся сутки или двое – значит, так тому и быть. Но если, находясь во вражеском тылу, мы станем свидетелями нашего наступления, которое начнется без должного разведывательного обеспечения… – Шубин сделал выразительную паузу.
– То вы нам покажете кузькину мать, – предположил Мостовой.
– Нам всем покажут кузькину мать. Ладно, это было лирическое вступление. Рацию не брать – в ней нет необходимости. Приказываю: скрытно выдвинуться через болото и заняться активным поиском. Углубляемся как можно дальше. Вопросы есть?
– Вопросов нет, товарищ лейтенант, – заулыбался Багдыров, – не в первый раз идем. Чем дальше в лес, тем больше дров… в смысле, немецких офицеров.
– Ты стал любителем русских поговорок? – нахмурился Шубин. – Выдвигаемся в колонну по одному, рот не открываем, проявляем осторожность и осмотрительность. В случае выхода на объект Шлыков, Бурмин – группа поиска, Вожаков, Герасимов… и я – группа захвата; остальные – группа прикрытия. И никак иначе, зарубите себе на носу. Действовать быстро, решительно и грамотно. Но только по приказу, это понятно? – Глеб пристально посмотрел на Мостового. Тот сделал серьезное лицо и скромно кивнул. Остальные заулыбались.
Трава на ничейной земле была по пояс – вроде и злаковые, а все же – сорняки. Ползли, закусив удила, загоняя вглубь отчаянное желание встать и побежать.
– Бурмин, ты чего свои бутсы мне в физиономию тычешь? – шипел Мостовой. – Не видишь, что я тут? Не тормози, Саня, пошевеливайся. Эх, Бурмин, Бурмин, я бы с тобой точно в разведку не пошел…
– А ты не наседай, чего ты наседаешь? – огрызался вспотевший Бурмин. – Навалился, как на бабу, стыда и совести у тебя нет, Вадим…
Разведчики сдавленно посмеивались. Через поле виднелась тропа – ходили к немцам так часто, что трава не успевала подниматься. Приближался лес, погруженный в низину. Местечко выбивалось из типичного ландшафта. Криворукие деревья произрастали густо – почерневшие, узловатые, ветвистые, но далеко не везде покрытые листвой. Болото расползалось по низине, губило растительность, отравляло воздух. Неприятный запах аммиачных испарений уже чувствовался.
Равнина оборвалась, скатились в низину. Протоптанная дорожка огибала гниющий кустарник, уходила в темень леса. Несколько шагов в чащу, и почва под ногами стала вязкой, зачавкал мох. Трясины были дальше, метров через двести, а пока можно было идти без опаски. Маленькая колонна втянулась в заболоченный лес…
К такой обстановке уже привыкли. Мрачно, рискованно – как в страшной русской сказке, – не хватало только леших с кикиморами, а ближе к трясинам – водяных. Роились кровососы – приходилось прятать открытые части тел, защищать глаза. Низина углублялась, но ближе к ее середине деревья разомкнулись, расползся и поредел кустарник.
Возглавлявший шествие Вожаков вооружился слегой, прощупывал каждый шаг. На то, что проверили ранее, полагаться нельзя – рельеф дна постоянно «плыл» и менялся. Заблестели «окна», стыдливо прикрытые пленкой ряски. Смотреть в ту сторону совершенно не хотелось. Тем не менее постоянно косились, и воображение рисовало неприглядные картины.
Закончился короткий отдых. Дальше каждый вооружился слегой, пошли медленно, такое предстояло вытерпеть еще как минимум минут сорок…
Солнечный день был в разгаре – три часа пополудни, – когда разведчики вышли из болота и присели на опушке за большой повалившейся осиной. Из-за леса слышался едва различимый гул – работали моторы или генераторы.
– Танковые двигатели гоняют на холостом ходу, – подсказал всезнающий Шлыков. – Техника стоит у фрицев в резерве, ждет своего часа. Здесь не пройдут, товарищ лейтенант, значит, в этом районе у них что-то вроде отстойника.
– В прошлый раз не гудело, – справедливо подметил Герасимов. – Мотоциклы носились, патрули иногда попадались, но ничего крупнее машины связи мы не видели.
Дорога вдоль низины имела укатанный вид – ею часто пользовались. Соответствующий опыт уже имелся. По дороге курсировали патрули – чаще на мотоциклах, реже – на бронетранспортерах, имеющих открытые отсеки для пехоты. Представители командного состава немецкой армии данной дорогой не пользовались – она вела в никуда.
Послышался шум, бойцы прижались к земле – всем хватило места. Медленно, волоча за собой шлейф пыли, по дороге проследовал бронетранспортер с крестами – явно не новый, побитый шрапнелью, поеденный ржавчиной. В отсеке для десанта ехало отделение пехотинцев. Поблескивал ствол пулемета МG-34. Кузов ощетинился карабинами, мерно покачивались стальные шлемы. Солдаты увлеклись беседой – двое говорили одновременно, третий смеялся.
Боевая машина протащилась мимо, растаяла за плавным поворотом. Северный ветер отогнал смрадное облако к лесу, накрыл «пластунов». Бойцы плевались, кашляли в пилотки.
– Вот ведь сволочи, – чертыхался Вожаков, – достать не могут, а все равно нагадили, словно знали, что мы здесь…
– Ничего, Вожаков, мы им отомстим, – уверил Сергей Герасимов, – всех поймаем, к выхлопной трубе привяжем, пусть знают…
Облако пыли растаяло. Стало тихо. Только в низине гудели комары, да в березняке по левую руку галдели пернатые.
Дальше пошли проторенной дорожкой – склоном лощины, погрузились в лес. Гул моторов превращался в заунывный фон. На северной опушке скопилась бронетехника. Просматривались танки Pz III, самоходные артиллерийские установки. Сновали крохотные фигурки людей. Бронетехника перемещалась с места на место, но квадрат не покидала. Глупцов там не было, немцы помнили, на что способна советская разведка, а также артиллерия, чей огонь корректируют разведчики. Танки были разбросаны по обширному пространству и в случае артобстрела могли уйти в поле.
На опушке разместился как минимум танковый батальон.
Это было соблазнительно. Интуиция подсказывала, что ловить здесь нечего, но Шубин решил задержаться. Участок, где обосновались его люди, представлял собой вереницу буераков. Дороги и водные артерии остались в стороне.
Четыре часа пополудни – еще не вечер. Глеб отправил к опушке Бурмина с Вожаковым – нечего там делать всем кагалом. Дозор убыл, а остальные погрузились в меланхолию. Нет ничего труднее – ждать, когда нельзя курить, даже шевелиться! Нервы, как струны – жизнь не вспомнишь, не помечтаешь.
Дозорные вернулись минут через двадцать, сползли в рытвину, отдышались.
– Вожаков пилотку потерял, – сообщил последние известия Бурмин. – Та еще тетеря.
– Я не виноват, товарищ лейтенант, – смутился бывший комсорг, – она мешалась, я ее за ремень сунул, а когда возвращались, обнаружил, что ее нет. Не возвращаться же за пилоткой… Да вы не волнуйтесь, немцы там не ходят, одни колдобины и буераки…
– Ну, все, товарищ боец, – покачал головой Мостовой, – теперь будешь до конца войны без пилотки мыкаться. И границу перейдешь без пилотки, и в Берлин войдешь без пилотки. А как ты хотел? Это, между прочим, казенное имущество, немалых денег стоит…
– Это все, что вы сделали? – нахмурился Шубин.
– Нет, конечно, – спохватился Бурмин. – Мы лежали метрах в ста от опушки, нас никто не видел. На видимом пространстве примерно полтора десятка машин. Средние танки и две самоходки. Рядом две палатки для личного состава и брезентовый навес – под ним немцы соорудили что-то вроде передвижной ремонтной базы. Половина танков неисправна, над ними колдуют механики. Есть палатка с радиостанцией – пищит, зараза. Часовые ходят, много часовых. И в лесу, наверное, есть, чтобы враг, то есть мы, с тыла не подкрались.
– Офицеры есть?
– Старше лейтенанта никого не видели… верно, Дима?
– Угу, – печально подтвердил Вожаков.
– Длинный такой жердяй, точно лейтенант. Бегает взад-вперед, покрикивает, на часы смотрит. Пара унтеров у него под ногами путаются, бегают, куда пошлет. Как-то сомнительно, товарищ лейтенант, стоит ли овчинка выделки?
Овчинка выделки, безусловно, не стоила. Интерес к подразделению имелся, но это не то. Пусть даже танковый батальон, но машины в ремонте, это не то формирование, что завтра ринется в бой. Можно умыкнуть офицера. Трудно, долго, но можно. Но что он знает? О своем подразделении, о парочке соседей. Общей картины комсостав подобного ранга не представляет. А допросив «языка», дальше путешествовать не удастся – будет шум, потерю обнаружат, перевернут весь район…
– Уходим, – принял решение Глеб. – И пусть радуется этот жердяй, не пробил еще его час…
Район уже знали. Звонкие березовые перелески, луга, где трава по грудь, и ничто не мешает передвигаться. Пара речушек – их можно пересечь, не замочив колени, плотные лесные массивы. К северу – деревня со странным названием Беженка.
Воинские подразделения были разбросаны по лесным массивам. Маскировались без усердия: просто стояли, разбив полевые лагеря, охраняли сами себя. Фортификаций в квадрате не наблюдалось – их заменяло протяженное болото, полностью исключающее прорыв русских на данном участке. Дорог на севере хватало – пусть невысокого качества, но по ним могла передвигаться техника и пехота. Проселки связывали деревни и села, их плотность за Беженкой ощутимо возрастала. Километрах в пятнадцати – поселок городского типа Кировск, где размещен штаб 78-й пехотной дивизии врага – но такая даль, увы, не для полковой разведки…
Часть пути прошли вдоль опушки. Местность была изрыта, вырастали заброшенные постройки сельскохозяйственного назначения. Приходилось делать вынужденные остановки – возрастала плотность неприятельских войск.
По проселочной дороге проехала колонна мотоциклистов. Навстречу из-за леса показались двухтонные грузовики «Опель-Блиц». Они тащили в восточном направлении зачехленные орудия. Брезентовые тенты были сняты, в кузовах покачивались солдаты в касках – казалось, все они дружно спят.
Разведчики выжидали в траве. Потом отправились дальше, наблюдали, как по полю в сторону опушки движется штабной «Опель». В салоне просматривались вожделенные офицерские фуражки. Легковушку сопровождал единственный мотоцикл с двумя членами экипажа и без пулемета.
Мурашки поползли по коже. Шубин шепотом отдал приказ: атакуем за поворотом, когда скорость будет невысокой, из пистолета – по водителю, сопровождающих выбросить из мотоцикла и ликвидировать ножами… Все приготовились, должно получиться. Посторонних в округе не было…
Но вдруг, так некстати, ползущая по полю легковушка сменила направление! Она прошла развилку, скрытую за высокой травой, и теперь направлялась совсем в другую сторону! Разведчики со злостью стали кусать губы, они видели, как в ста метрах от них следует по дуге маленькая колонна. Атаковать с такой дистанции? Это значило положить половину группы, ведь быстро не добежишь…
– Не везет нам, товарищ лейтенант, – вздыхал Шлыков. – А что мы хотели? Это место нерыбное, в третий раз сюда приходим, и опять не клюет…
Мысль устроить засаду на обратном пути в голове не утвердилась. Открытое поле – слишком рискованно. Продолжили движение вглубь захваченной противником местности. Пробежали логом между полевыми лагерями, рискуя нарваться на патруль или праздных зевак в мундирах «фельдграу».
Деревушка Беженка раскинулась в низине под обрывом, увенчанным монументальными соснами. Деревня была небольшая, но симпатичная. Крыши домов прятались за фруктовыми деревьями. Набирала цвет рябина, рассыпала оранжевые блестки.
На околице в широком проезде стоял трехтонный грузовик с отброшенными бортами. Солдаты без головных уборов с засученными рукавами загружали в кузов полевые минометы. Серых мундиров в деревне был явный переизбыток. Стояли гужевые повозки, с них стаскивали какие-то ящики. За пределами околицы ходили часовые с собаками. Овчарка чуть не сорвалась с поводка! Метнулась вперед, угрожающе зарычала. Гренадер с автоматом за плечом натянул поводок. Овчарка вскинулась на дыбы, как лошадь, истерично залаяла.
Холодок побежал по позвоночнику, неужели почувствовала чужаков? Упитанная полевая крыса кубарем выкатилась из канавы, шмыгнула в траву. Раздался дружный гогот. Военнослужащий цыкнул на собаку, та поджала хвост, вернулась к хозяину. На шум из крайней избы выглянул темноволосый офицер в расстегнутом кителе, помаячил и убрался.
Во дворе курила солдатня. Вдоль дороги к колодцу семенила женщина в длинной юбке. Голова, повязанная платком, была опущена. Немцы принялись задирать женщину, шутливо перебегали дорогу перед ее носом. Кто-то хлопнул в ладоши у самого уха, радостно засмеялся, когда женщина втянула голову в плечи. Об опасных последствиях встречи с пустыми ведрами эти неучи, видно, не знали.
– Ничего себе, – пробормотал Сергей Герасимов. – Да этих упырей тут не меньше роты, до утра не управимся. А еще водители кобыл, грузовиков, расчеты батареи… Замаемся штурмовать избушку. Этот обер-лейтенант тоже не бог весть какая птица.
– Что у нас еще в округе? – Шубин оттянул рукав и посмотрел на часы. Соваться в деревню было неуместно. Любые жертвы должны иметь смысл. Пару дней назад в деревне не было немецких войск, а теперь приперлись.
– К северу еще две деревни, – подал голос Бурмин. – Туда от Беженки ведут проселочные дороги. Пронино и Камышовка. Первая – еще ничего, нарядная такая, а вторая – дыра дырой…
– А ты откуда знаешь?
– Так отступали мы через эти деревни, товарищ лейтенант. Я тогда еще не был в разведке, служил в 235-м полку товарища Антаонова… он, кстати, погиб, когда мы из Пронино уходили. Пятились под ударами, за каждый клок земли хватались, а толку? В полку триста бойцов осталось, и тех потом танковой колонной разрезали да в лесах добили. Нас в районе Ельни человек тридцать из леса вышло. Примкнули к остаткам механизированного полка – и дальше на восток покатились. Так мы эту местность досконально изучили. До Пронино километра четыре, Камышовка – дальше.
– Почему раньше не говорил?
– Так вы меня не брали с собой, – удивился Бурмин. – Сегодня впервые во вражеском тылу. Арефьев ногу растянул, вы меня и назначили вместо него.
Да уж, действительно…
Продолжили наблюдение. Со стороны восточной околицы подошло отделение солдат, расположилось напротив избушки. Появился обер-лейтенант, стал совещаться с унтером. У колодца раздетые по пояс солдаты обступили женщину. Но особо руки не распускали – искоса поглядывали на командира. Пузатый немец отобрал у сельчанки ведро, окатил свой торс – если то, что находилось под подтяжками, можно было назвать торсом. Сослуживцы засмеялись. Толстяк отбросил пустое ведро, с пренебрежением глянул на товарищей. Женщина сообразила, что зря пошла за водой. Подхватила упавшее ведро, засеменила прочь, втягивая голову в плечи. Солдаты скалились ей вслед, кричали что-то скабрезное.
– Пузень наел, – пробормотал Мостовой. – Они тут пивом питаются?
– Жарко, мужики… – пожаловался Шлыков, утирая вспотевший лоб пилоткой. – Вроде осень на носу, вечер скоро, а жара, как в бане…
Это лето выдалось чересчур теплым. Приближение осени в природе не ощущалось.
Глеб посмотрел на часы – часовая стрелка оторвалась от цифры «пять». Солнце медленно клонилось к западу, но воздух безжалостно парил.
– А в паре километров, за щебеночным карьером – великолепное озеро… – мечтательно проговорил Бурмин. – Помню, пролетели мимо него, только лицо успели ополоснуть. А еще раненых тащили… Там красота, тишина, берег живописный – просто загляденье. Дикие утки в воде плавают – словно не слышат, что рядом стреляют. Идеальное место для отдыха после трудного дня… Я что-то не то сказал, товарищ лейтенант? – насторожился Бурмин. – Вы так подозрительно на меня смотрите, право слово…
Идея была бледной, но впору хоть за соломинку хвататься! Остальные тоже заметили перемены в облике командира, уставились с интересом.