Рейд ценою в жизнь

- Вот суки!.. Придумали себе развлечение… - злобно прошипел Никита Брянцев. - Как в театре – к представлению готовятся.

За полчаса до сумерек чуть было не случилось страшное: началась зачистка местности, прилегающей к хранилищу; грузовик, с затянутым брезентом кузовом, возник на восточный околице; машина шла по буеракам, для бурьян; остановилась метрах в ста к востоку от памятных мостков; спешилась пехота - человек пятнадцать и принялась прочёсывать округу.

Степень опасности разведчики оценили не сразу. Поначалу казалось, что в лес фашисты не пойдут, но потом прозвучала команда и те, что находились на правом фланге, стали бегом смещаться влево.

Насколько же сильна вера в пресловутый русский «авось».

Бойцы среагировали, когда до немцев осталось пятьдесят метров. Солдаты бежали размеренную рысью, с постными лицами - где бы взять такие же маски?

- Не стрелять! - шептал Шубин. - До последнего не стрелять!

Наши покатились с косогора, залезли под шиповник, натягивая на головы капюшоны. Казалось, что это конец - до противника считанные метры.

Немцы вошли в лес, держа на перевес карабины, продвинулись в чащу метров на пятнадцать, дальше заходить не стали - посчитали бессмысленным занятием. Несколько человек раздвинули ветки, долго всматривались. День тускнел, освещение в лесу было неважно, да и под ноги немцы не глядели.

Шубин застыл с колотящимся сердцем - между кустами стоял немецкий солдат, сосредоточенно хмурился, пристальный взгляд скользил по деревьям и подлеску. В шаге от него распростёрся Коля Савенко, напоминающий в своём комбинезоне горку листвы, Николай не шевелился, сжимая в отведённой в сторону руке, рукоятку ножа. Немцу стоило сделать только шаг и разведчик перерезал бы сухожилие на его голени. Ощущение при этом самые яркие, а дальнейшая смерть сущее избавление. Немец заколебался, потом подался назад, сомкнулись в ветки.

Николай так и не пошевелился и правильно сделал. Большинству разведчиков всё же удалось убраться за косогор, Шубин и Савенко отступили последними. Глеб скорчился за деревом, стараясь занять как можно меньше места, он не дышал, баюкал большим пальцем правой руки серебристую рукоятку ножа. Ветки соседнего дерева висели над головой, это было слабым утешением, но всё же лучше, чем ничего.

Немец прошёл, задев плечом дерево, дистанция нулевая. Солдат устал бороться с упругими ветками, тяжело дышал, от немца исходил специфический аромат - пот, табак, неприятный запах изо рта. А ещё в первой половине дня он принял немного шнапса и теперь от него несло сивухой, которая усиливала прочие выделения. Запершило в горле, желание откашляться было сильнее желания прикончить этого упыря.

Немец остановился, потянул носом - тоже почуял что-то неладное, он постоял секунд пятнадцать, втягивая воздух - с обонянием у парня всё было в норме. Советский разведчик в тылу врага тоже не лавка парфюмера – то, что русскому хорошо, для немца чуждо и опасно. Он, видимо, сам не понял, что почуял, сделал не уверенный шаг и двинулся дальше - цепь прошла.

Находиться в русском лесу немцам не нравилось: кто-то жаловался, что здесь колючие растения; другого не устраивали корни, плетущееся под ногами и вообще в этом лесу им не по себе; не проходит ощущение, что за каждым пеньком спрятались русские.

Разведчики выжидали до последнего спешить было некуда, мысли не клеились. Немцы от хранилища уже не уйдут, пока полностью его не вычистят. Проникнуть в подземелье под покровом темноты тоже не получится.

- Товарищ лейтенант, как насчёт другого входа в подземелье? - прошептал подползаем Мостовой. - Может есть а?

- Да ну… - огрызнулся Глеб. - Это погреб для хранения урожая, а не секретный подземный бункер. Видел два кирпичных колпака на пустыре - немцы ходят рядом с ними. Это вентиляционные отдушины, больше ничего. Сомневаюсь, что мы проползаем по ним.

- Да, печально всё это, - с грустью заключил Мостовой. - Может что-нибудь придумаем, а, товарищ лейтенант?

Разведчики вернулись на старые позиции. Немцы удалились на четыреста метров и теперь прочёсывали западный лес. Сумерки уплотнились, солнце зашло, потемнело пространство вокруг, появлялась долгожданная прохлада, вполне способная под утро стать пронизывающим холодом.

Повторная зачистка не проводилась, но расположились немцы основательно.

В темнеющем воздухе покачивались фигуры часовых, генератор перевезли в здание и он издавал оттуда утробное рычание. Периодически водители запускали двигатели, потом глушили.

Время тянулось, от земли уже холодило, было сомнительно, что немцы затеют работы - ночную активность они проявляли только в крайних случаях.

- Двое остаются здесь, - принял решение Глеб. Это Брянцев и Шлыков. Пост меняется через два часа. В случае опасности - немедленный сигнал. Остальным отползти в лес, собраться в овраге. Будем ночевать, товарищи.





Глава восьмая





Этой ночью он был комком нервов - всякое случалось на войне, но такое тягомотное ожидание и ничегонеделание, пожалуй, было впервые. Брянцев по его указке, связался с частью, доложил обстановку.

«Вы обязаны выполнить задание любой ценой, - последовал незамедлительный ответ. - Единицы хранения не должны достаться неприятелю. Принимайте все возможные меры».

Другого ответа Шубин и не ждал. Товарища Гуртового, над которым, видимо, тоже сгустились тучи, не волновали обстоятельства: задание определенно – выполняйте! Не важно как, пусть даже ценой собственной жизни.

Товарищи сопели, завернувшись в плащ-палатки, их головы сейчас ничто не занимало, ребята просто выполняли приказ. Прикажет командир идти на смерть - ну ладно, не хочется, конечно… но если нет других вариантов…

Несколько раз за эту ночь он ловил себя на обжигающей мысли - других вариантов скорее всего не будет. Часть группы отвлекает внимание, вступает в боевой контакт. Двое или трое проникают внутрь, используют противотанковые гранаты, не забыв перед этим попрощаться друг с другом.

Он выполз на опушку - ночь была безлунной, беспросветная облачность затянула небо. Противник присутствовал на базе - создавалось впечатление, что солдаты там только прибыли. Ночное время наиболее подходящее для тёмных дел: сонливость; потеря бдительности; слабая реакция. Но сегодня всё было наоборот: горел приглушённый рассеянный свет; в районе базы сновали тёмные силуэты; перекликались часовые; лязгал металл; охрану хранилища теперь осуществляли пулемётчики и они не спали. Немцев впечатлил объем брошенных, советскими войсками, боеприпасов и это ещё без учёта партии реактивных М-13.

Глеб был уверен - до этой партии фашисты ещё не добрались. Но едва начнётся новый день, они займутся инвентаризацией и в дальнем углу хранилища обнаружат весьма интересные вещи.

Несколько раз он порывался поднять людей, поставить последнюю задачу, приступить к её реализации. Сомнения в подчинённых не было, при необходимости пойдут и на смерть, а спросонья даже лучше, хоть не такая тоска, лишь бы командир покурить разрешил перед боем. Но всякий раз Шубин унимал этот порыв.

Плотность постов была такая, что и полпути не пройти - все жертвы будут напрасны. Зайти с тыла тоже невозможно - немцы замкнули кольцо вокруг хранилища. Разгорится перестрелка на задворках и вход на склад станет неприступным.

Тени смещались, в ночном воздухе по дороге в оба конца прогуливались часовые. Устроить огненную свистопляску в западном лесу, чтобы оттянуть основные силы противника -но двое или трое такую свистопляску не устроят, да и немцы не такие уж дураки, чтобы купиться.

Он промаялся полночи, искусал все губы, накрутил себя до крайности. Впервые лейтенант разведки чувствовал себя в глухом тупике. Умирать не хотелось, да и где гарантия, что смерть будет не напрасной? Уже к рассвету он свернулся калачом в овраге, обнял свой ППШ и провалился в зыбкую субстанцию, отдалённо напоминающую сон. Неопределённость томила. Пара часов в этом мареве вполне достаточно - на том свете будем отсыпаться, там всё равно больше нечего делать.


Утром он вырыл себе норку под лещиной и приступил к наблюдению. Рассвет набухал, видимость улучшалась, на фронте всё было тихо - ни одна из сторон не вела артиллерийский огонь.

В районе базы уже царила нездоровая активность: постов стало меньше, но часовые продолжали бдительно нести службу; по дороге проследовал пеший патруль - несколько опухших и зевающих во весь рот немцев; завёлся грузовик, изрыгнув в пространство смрадную двуокись.

Из бревенчатого здания управы вышел гауптман, обозрел владение - увиденное не вызвало у него нареканий, он покурил на крыльце, вразвалку отправился к «Кюбельвагену», у которого возился водитель. Запищала радиостанция, послышалось невнятное бормотание. Гауптман вскоре покинул салон, заговорил с обер-лейтенантом. Подбежал унтер-офицер, выслушал с подобострастным видом указания, умчался выполнять.

- Ну что, товарищ лейтенант, не ушли немцы?

Неподалёку угнездился неплохо выспавшийся Герасимов. Шубин раздражённо покосился через плечо, Герасимов смутился.

- Я так, товарищ лейтенант, для порядка спросил. Выспались, настроение боевое! Будем делать все, что прикажет Родина.

Неподалёку хрюкнул Мостовой - в принципе ничего плохого, если у группы приподнятое настроение. У самого, правда, хуже некуда и голова раскалывается от бессонной ночи.

Обер-лейтенант, в сопровождении пары солдат, спустился в хранилище.

Глеб напрягся, поймал себя на мысли, что ведёт себя как ревнивый муж, психующий, когда кто-то подходит к его жене. Облегчённо выдохнул когда небольшая компания вышла обратно. Часовой задвинул откатные ворота.

- Товарищ лейтенант, есть идея, - зашептал Брянцев. - Начнут выносить боеприпасы - открыть огонь по контейнерам, глядишь и рванут… - и сам же отказался от своей идеи. - Хотя не знаю, может и не получиться - патронами ничего не сделаешь, или тут рванёт, а под землю не дойдёт.

Как он устал от этих пустопорожних рекомендаций… Глеб уже жалел, что ночью не решился на штурм.

Из западного леса показались две грузовые машины в сопровождении мотоциклистов, въехали на территорию базы. Охрана сжала кольцо вокруг грузовиков, орущие конвоиры принялись выгружать советских военнопленных. Разведчики недовольно зароптали, сомнения не было - немцы доставили на объект попавших в плен красноармейцев – дармовую, хотя и весьма сомнительную, рабочую силу.

Доходяг и раненых не брали - все пленные находились в нормальной физической форме – молодые, угрюмые мужики, в оборванном обмундировании, многие без головных уборов, даже без сапог. Представителей комсостава вроде не было, политработников, судя по петлицам, тоже - подобные категории долго в плену не жили, из них выпытывали всё, что они знали, а потом ликвидировали.

Пленных толкали, били прикладами, насилу выстроили в две шеренги - охранники не церемонились. Красноармейцев было около трёх десятков, - они исподлобья косились на немцев, во взглядах сквозили обречённость и безразличие.

Гауптман медленно прохаживался вдоль строя, с любопытством разглядывал их лица - видно ещё не насмотрелся за два месяца. За ним по пятам семенил приземистый фельдфебель – переводчик. Офицер что-то говорил, фельдфебель переводил

Пленные отворачивались, кто-то сплюнул под ноги. Это не осталось незамеченным, последовал резкий окрик, подбежал солдат, выдернул красноармейца из строя, тот качнулся, понял, что сейчас произойдёт и принял решение - все равно терять нечего: он ударил солдата кулаком в живот и злорадно оскалился, когда тот согнулся пополам. Закричал гауптман, двое вскинули карабины, захлопали выстрелы. Боец качнулся, упал лицом в землю. Под шальную пулю попал ещё один, лысоватый с выпуклыми глазами, он схватился за простреленное плечо, осел с исказившемся лицом. Кто-то из товарищей нагнулся, чтобы ему помочь, но подбежал охранник, ударил в плечо прикладом.

Шеренга зароптала, строй сломался, пулемётная очередь прошла над головами и все застыли. Долговязый обер-гренадер передёрнул затвор, выстрелил в раненого. Гауптман удручённо покачал головой - к работе ещё не приступали, а раб сила уже тает. Он продолжал не громко вещать, фельдфебель переводил.

- Что творят, суки!.. - выругался обычно сдержанный Глинский. - Вконец оборзели! Убивать их надо, иначе не поймут. А эти тоже хороши - какого хрена в плен сдались?

- Вадька уймись! - поморщился Шлыков. - Как у тебя всё просто…

- Не сдавайся и всё…

- Они и не сдавались, их просто взяли в плен. Чуешь разницу? Контузия, внезапное нападение, кончились боеприпасы и даже счёта жизнью не свести и кулаками не отбиться.

- Товарищ лейтенант, что делать будем? Давайте вдарим из всех стволов и в атаку пойдём? А эти бедолаги нам помогут, пока они здесь, кто-нибудь да выживет.

Решение по прежнему не вызревало, идея Шлыкова равнялась самоубийству - только в зоне видимости три пулемётных поста, а бежать полтораста метров - немцы просто от хохота помрут, когда станут отстреливать нас на открытом участке.

Пленным внушили, что от них хотят, других желающих расквитаться с жизнью пока не было. Кучка оборванцев под прицелом пулемётчиков потянулась в хранилище. Люди пропадали в темноте с низко опущенными головами. Через пару минут они стали выносить продолговатые снарядные ящики, окрашенные в тёмно-серый цвет. Красноармейцы отдувались, подкашивались ноги. Охрана бдительно следила за каждым их шагом. Задним ходом подъехал грузовик, вышел водитель, вразвалку обогнул машину, отомкнул задний борт. Двое красноармейцев вскарабкались в кузов, им подавали ящики, они оттаскивали к переднему борту.

Снарядов было много, переноска продолжалось минут тридцать. Потом пошли контейнеры с минами. Без казусов не обошлось - у кого-то дрогнула рука при подъёме в кузов и, видно не просто дрогнула, а намеренно. Ящик, сбитый из досок, развалился, мины рассыпались. Виновник успел отскочить, злорадно засмеялся. Немцы заполошно закричали, кто-то бросился на землю, другие пустились наутёк. Автоматная очередь пропорола воздух - пленный пошатнулся рухнул как столб, второй не шевелился, угрюмо смотрел на вражеского солдата. Этого тоже хотели пристрелить, но офицер что-то проорал и пленного оставили в покое.

Несколько минут вокруг кузова царила суета, кричали конвоиры, красноармейцы собирали мины. Труп оставили на месте, да бы дисциплинировал других. В машину вошло не больше тридцати ящиков, водитель развёл руками - не он придумал такую грузоподъёмность. Борт закрыли, грузовая машина, в сопровождении двух пехотинцев отбыла в неизвестном направлении.

Гауптман снова с кем-то связывался. Проявление раздражения, возникла заминка, пленных стали загонять в кузов, они набились как серди в бочку. У заднего борта пристроились автоматчики, взяли красноармейцев на прицел. И этот грузовик покатил по лесной дороге, поднимая пыль. Его сопровождали мотоциклисты.

Шубин перевёл дыхание - лучше не думать, что происходило. Возможно рабсила потребовалась на другом объекте, привлекать своих солдат к перегрузке гауптман не спешил, ходил кругами по охраняемой территории. Ворота хранилища оставались открытыми, чернела дыра, словно пасть гигантского животного.

Эх, засадить бы в неё из чего-нибудь!

На этом месте Шубин задумался, зашевелились извилины под черепной коробкой, заработала мысль. Это была необычная идея – безумная, невероятная имеющая мало общего с возможностями людей, оказавшихся в тылу врага, но идея была навязчивой и через минуту поглотила лейтенанта целиком.

В районе базы установилось затишье, часовой закрыл ворота, но это не имело значения.

Шубин стал отползать, бросая своим:

- Всем назад. Есть дело. Савенко остаться, наблюдать за противником. Никита, ты был артиллеристом, должен разбираться. Разбитая батареи сорокапяток, которую мы видели на дороге.

- Так точно, видели, товарищ лейтенант! – у Брянцева от удивления вытянулась челюсть. - Разнесли её фрицы. В походном положении были орудия, «Комсомольцы» их перевозили, под удар попали, там все тягачи разбитые всмятку, вы же помните.

- К чёрту тягачи, Никита. Вспоминай про орудия…. Ты на какой батарее служил.

- Противотанковые сорокапятки 32-го года, - Брянцев сглотнул: - Наводчиком служил в 332-ом артдивизионе. Это те же орудия, товарищ лейтенант. У нас выбор, сами знаете, небольшой. Те, что мы видели были слегка модернизированы, считайте 34-го года выпуска, тогда вносили небольшие изменения. Товарищ лейтенант, вы что-то задумали? Там же всё расквашено…

- Думаю, Никита, вспоминая тягачи разбитые пушки оторвались, но некоторые целые, нет?