Речной бог

Он закрыл глаза, и настал наконец момент, которого я ожидал. Я тихо достал кинжал из складок платка. Осторожно приложив острие у него за ухом, быстрым и резким движением вонзил по рукоять. Его спина выгнулась в последней судороге, а потом тело обмякло и затихло. Я вынул клинок. Крови почти не было, я спрятал кинжал в платок и отвернулся.

– Пусть райские сны укачивают тебя всю ночь, Таита, – окликнул меня на прощание сотник.

Я не смог совладать со своим голосом и не ответил ему. Мне бы никогда не пришло в голову, что я буду оплакивать Расфера. Но может быть, я и не его оплакивал. Может быть, себя, и только себя.



По повелению фараона возвращение двора на Элефантину сначала отложили на месяц. Царю нужно было распорядиться новыми сокровищами, и он находился в приподнятом настроении. Я никогда еще не видел его более счастливым и довольным. Я был рад за него. К этому времени я по-настоящему привязался к старику и иногда засиживался допоздна с его писцами, проверяя счета царской казны, начавшие теперь явно излучать розовое сияние.

Помимо этого меня иногда призывали к царю на совет по поводу перестройки погребального храма, которую он теперь мог себе позволить. Я подсчитал, что примерно половина недавно полученных сокровищ уйдет в могилу вместе с фараоном. Он забрал лучшие драгоценности из запасов Интефа и послал пятнадцать тахов золотых слитков златокузнецам храма, чтобы их переработали в ритуальные предметы.

Тем не менее Мамос находил время призывать к себе Тана и совещаться с ним по военным вопросам. Теперь он признавал в Тане одного из выдающихся военачальников своего войска.

Я иногда присутствовал на его встречах. Угроза со стороны лжефараона Нижнего царства нависла над нами, и мысли наши постоянно возвращались к ней. Благосклонность царя к Тану была столь велика, что последнему даже удалось рассеять большую часть его страхов и убедить фараона выделить некоторую часть сокровищ Интефа на постройку пяти новых флотилий боевых ладей и снабжение отрядов стражи новым оружием и сандалиями. Но он не сумел убедить царя выдать войску невыплаченное жалованье. Многие отряды уже полгода его не получали. Решения фараона повысили боевой дух войска, и каждый солдат знал, кому всем обязан. Они рычали, как львы, и приветствовали Тана, поднимая вверх сжатые кулаки, когда он выстраивал войска на смотр.

Почти всякий раз, когда Тана призывали на аудиенцию к царю, госпожа моя находила повод присутствовать там. Хотя ей хватало здравого смысла держаться в тени, они с Таном обменивались такими горящими взглядами, что я боялся, как бы они не подпалили искусственную бороду фараона. Нам везло: никто, кроме меня, казалось, не замечал этих жарких посланий страсти.

Как только госпожа узнавала, что я должен увидеться с Таном с глазу на глаз, она передавала ему долгие и горячие послания. По возращении от него я приносил ей ответы, не уступавшие ее собственным по длине и страстности. К счастью, излияния их сердец повторялись, и запомнить их не представляло труда.

Госпожа Лостра без устали просила меня найти для нее способ остаться с Таном наедине. Признаться, я слишком боялся за свою шкуру и безопасность моей госпожи и не слишком ревностно выполнял эти приказания, не проявляя обычной своей изобретательности. Однажды я попытался было передать Тану приглашение встретиться с моей госпожой, но он вздохнул и отказался, осыпав меня признаниями в любви к ней.

– Наша первая встреча в усыпальнице Трас была чистым безумием, Таита. Я совсем не собирался ставить под удар честь госпожи Лостры, и если бы не самум, этого бы не произошло. Мы не можем больше так рисковать. Скажи, что я люблю ее больше жизни. Скажи ей, что я буду ждать ее всю свою жизнь.

Получив это любовное послание, госпожа моя топнула ножкой, назвала своего верного любимого упрямым дураком, которому наплевать на нее, разбила чашку и два кувшина цветного стекла и бросила в реку украшенное драгоценностями зеркало, подарок царя, а потом и сама кинулась на постель и прорыдала до самого вечера.



Помимо чисто военных обязанностей, которые включали наблюдение за постройкой флотилии новых ладей, Тан в те дни много времени посвящал переустройству отцовских имений, доставшихся ему в наследство.

Он почти каждый день советовался со мной по этим вопросам. Нет ничего удивительного в том, что сорокопуты не трогали эти имения, пока они принадлежали вельможе Интефу. Поэтому Тан буквально за ночь стал одним из самых богатых людей Верхнего царства. Хотя я изо всех сил старался переубедить его, он потратил значительную часть состояния на выплату жалованья своим воинам и перевооружение любимого отряда синих. Разумеется, за эту щедрость люди полюбили его еще больше.

Не удовлетворившись таким мотовством, Тан отправил своих сотников, Крата, Ремрема и Аста, собирать по улицам Фив увечных ветеранов речных войн, нищенством добывавших себе пропитание. Он поселил все эти отбросы в одном из больших поместий за городом, которое получил в наследство, и, хотя объедков и помоев им было бы более чем достаточно, кормил их мясом, лепешками и пивом. Простые воины громко приветствовали Тана на улицах и пили за его здоровье в кабаках.

Когда я рассказал госпоже о безумном мотовстве Тана, ее только вдохновил его пример, и она тут же потратила сотни дебенов золота, заработанных мною для нее, на приобретение и обустройство десятка зданий, превращенных затем в больницы и приюты для бедняков Фив. Я уже отложил это золото для закупки зерна, но, как ни ломал руки, умоляя ее остановиться, она настояла на своем.

Нужно ли говорить, что долготерпеливому рабу Таите пришлось отвечать за управление всей этой глупостью госпожи, хотя и она тоже каждый день посещала свои благотворительные заведения. Теперь для каждого бездельника и пьяницы Луксора и Карнака оказалось возможным получить бесплатный обед и удобную постель за наш счет, а если этого ему было мало, он мог даже принять чашку супа из собственных прелестных ручек моей госпожи. А лечением их гнойных язв и поносов занимался один из лучших врачей страны.

Мне удалось найти несколько молодых безработных писцов и разочаровавшихся в религии жрецов, которые любили народ больше, чем богов или деньги. Моя госпожа наняла их, и во главе со мной этот маленький отряд отправлялся ночью охотиться на задворках города и в трущобах. Каждую ночь мы отлавливали уличных сирот. Они представляли собой стаи грязных, завшивевших дикарей, и редко кто из них по собственному желанию уходил с нами. Нам приходилось ловить их, как диких котов. Я получил множество укусов и царапин, пытаясь отмыть маленькие тела от засохшей грязи или сбрить толстый слой спутанных волос со вшами, в которые нельзя было даже воткнуть гребень.

Мы поселили их в одном из новых приютов. Здесь жрецы занялись нудным и долгим процессом приручения этих дикарей, а писцы направляли их по длинной дороге образования. Многие из наших пленников убегали через несколько дней и возвращались в свои сточные канавы. Однако кое-кто оставался в приюте. Медленное превращение этих животных в человеческие существа радовало мою госпожу и доставляло мне гораздо больше удовольствия, чем я мог ожидать от такого занятия.

Тщетно пытался я возражать против того, как госпожа моя тратит наше состояние. Я пообещал ей, что, если бальзамировщики получат мое тело и положат его в гробницу раньше отведенного мне богами срока, вина за это будет целиком лежать на тех двух юных глупцах, которых я пригрел под своим крылом и которые постоянно награждали меня непослушанием.

Нужно ли говорить, что именно госпожу, а не меня все вдовы и калеки города благословляли и дарили ей свои жалкие дары: увядшие букетики цветов, дешевые бусы, ветхие кусочки папируса с плохо написанными текстами из Книги мертвых. Когда Лостра ходила по городу, простой народ подносил к ней своих детенышей для благословения, и люди старались прикоснуться к краю ее одежды, как будто это был религиозный талисман. Она целовала грязных детей, хотя я предупреждал, что это опасно для здоровья, и разбрасывала медь бездельникам, как дерево осенью роняет свои листья.

– Это мой город. Я люблю его и люблю каждого жителя. О, Таита, с каким ужасом думаю я о возвращении на Элефантину! Мне больно оставлять мои прекрасные Фивы.

– Так ты боишься оставить город? Или некоего грязного воина, живущего здесь?

Она ударила меня, но не сильно:

– Для тебя нет ничего святого, даже любовь, чистую и верную, ты не ценишь! В душе ты остаешься варваром, несмотря на все твои свитки и высокопарные слова.



Итак, дни летели быстро для всех нас, пока однажды утром я не посмотрел в свой календарь: уже больше двух месяцев прошло с тех пор, как госпожа Лостра снова стала выполнять свои супружеские обязанности в постели фараона. Хотя положение ее внешне еще не было заметно, уже пора было известить царя о великом подарке богов и приближающемся отцовстве.

Когда я сказал госпоже, что собираюсь сделать, ее взволновало только одно. Она заставила меня пообещать, что я, прежде чем извещу царя, скажу Тану: именно он является настоящим отцом ее ребенка. В тот же день после полудня я отправился выполнять свое обещание. Я нашел Тана на верфях на западном берегу, где он ругался с корабельщиками и угрожал бросить их в реку на съедение крокодилам. Он забыл о своем гневе, как только увидел меня, и провел к ладье, которая была недавно спущена на воду; показал устройство для удаления воды из трюма, если корабль будет поврежден в бою. Тан, казалось, забыл, что именно я изобрел эту машину, и мне пришлось тактично напомнить ему об этом.

– Еще немного, и ты потребуешь денег за свои идеи. Клянусь, ты скуп, как ассирийский торгаш. – Он хлопнул меня по спине и отвел на дальний конец палубы, где никто из моряков не мог нас услышать. Тан понизил голос: – Как себя чувствует твоя госпожа? Она снилась мне сегодня ночью. Скажи мне, хорошо ли ей? Как дела у маленьких сироток? Сколько любви в этом сердце, сколько красоты! Все Фивы обожают ее! Я слышу дорогое имя повсюду, когда хожу по городу, и звуки его вонзаются в мое сердце, как острие копья!

– Очень скоро тебе придется любить двоих вместо одного человека, – сказал я, и Тан уставился на меня разинув рот, как будто внезапно лишился чувств. – Ведь в усыпальнице Трас не только самум прикоснулся к моей госпоже.

Он вдруг обнял меня с такой силой, что перехватило дыхание:

– Что еще за загадки? Говори ясно, или я выброшу тебя в реку! Что ты несешь, старый болтун? Перестань играть словами!

– Госпожа Лостра беременна от тебя. Она послала сказать тебе об этом, чтобы ты узнал первым, раньше самого царя, – выдохнул я. – А теперь отпусти, пока не покалечил.

Тан отпустил меня настолько внезапно, что я чуть не упал за борт.

– Мой ребенок! Мой сын! – вскричал он. Поразительно, как оба одновременно решили, какого пола будет их малютка. – Это чудо, это дар самого Гора! – Очевидно, Тан в тот момент решил, что никто, кроме него, за всю историю человечества еще не становился отцом. – Мой сын! – Он затряс головой от удивления, улыбаясь как слабоумный. – Моя жена и мой сын! Я должен немедленно пойти к ней. – И тут же зашагал прочь по палубе, а мне пришлось бегом догонять его.

Понадобилась вся моя изворотливость, чтобы помешать ему ворваться во дворец, а затем и в царский гарем. В конце концов я отвел его в ближайший прибрежный кабачок, чтобы обмыть головку ребенка. К счастью, там уже выпивала группа свободных от службы воинов синих. Я заказал целый бочонок лучшего вина и оставил их наедине с этим бочонком. В кабачке находились также воины из других отрядов, так что позже там будет драка. Ведь Тан был в весьма шумном настроении, а синих не нужно уговаривать, чтобы подраться с кем-нибудь.


Из кабачка я отправился прямо во дворец, и фараон был очень рад видеть меня.

– Я собирался послать за тобой, Таита. Я решил, что мы с тобой были слишком скупы, когда планировали главные ворота моего храма. Мне хочется что-нибудь более величественное…

– Фараон! – вскричал я. – О Величие и Божество Египта! Я принес удивительную весть. Богиня Исида сдержала свое обещание. Твоя династия будет вечной! Пророчества лабиринтов Амона-Ра сбудутся. Луна моей госпожи была растоптана копытами могучего быка Египта! Госпожа Лостра беременна, у нее будет сын от тебя!

На какое-то время все мысли о похоронах и погребальном храме вылетели из головы фараона, и первым его побуждением, как и у Тана, было отправиться к Лостре. И вот все бросились по коридорам дворца следом за ним. Плотным потоком вельможи и придворные текли за фараоном, а госпожа моя ждала нас в саду гарема. С природным коварством женщины она заняла место, великолепно оттенявшее ее красоту. Она сидела на низкой скамеечке между цветущими клумбами, а позади виднелся простор реки. Поначалу мне даже показалось, что царь бросится перед ней на колени, но и обещание бессмертия не могло заставить его позабыть о своем достоинстве.

Вместо этого он стал осыпать ее поздравлениями, похвалами, взволнованно расспрашивал о здоровье и все время как зачарованный смотрел на живот, из которого в положенный срок появится главное чудо жизни. Наконец спросил:

– Дитя мое, совершенно ли ты счастлива? Не могу ли я чем-нибудь осчастливить мою девочку в это трудное для нее время?

И снова восхищение госпожой переполнило меня. Из нее получился бы великий военачальник или торговец, потому что чувство момента было безупречным.

– Ваше величество, Фивы – мой родной город, я не могу быть счастлива нигде в другом месте Египта. Я умоляю проявить щедрость и великодушие и позволить моему сыну родиться в Фивах. Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться на Элефантину.

Я затаил дыхание, поскольку местонахождение двора было делом государственным. Перемещение двора из одного города в другой влияло на жизни тысяч подданных. Такое решение нельзя принимать по капризу ребенка, которому не исполнилось и шестнадцати лет. Просьба поразила фараона, он задумчиво почесал свою искусственную бороду:

– Ты хочешь жить в Фивах? Ладно. Двор переедет в Фивы! – И повернулся ко мне. – Таита, разработай для меня новый дворец. – Снова посмотрел на госпожу. – Не расположить ли нам его на западном берегу, дорогая? – Он показал рукой на другую сторону реки.

– На западном берегу прохладно и красиво, – согласилась госпожа, – я буду там очень счастлива.

– На западном берегу, Таита. И не ограничивай себя ни в чем. Этот дворец должен быть подходящим домом для сына фараона. Его назовут Мемнон, правитель восхода. И дворец этот станет дворцом Мемнона.

Вот так без всякого труда госпожа моя взвалила на меня еще одну тяжелую ношу. Она стала постепенно приучать царя к своим просьбам во имя ребенка, растущего в ее утробе. С этого момента фараон больше не был расположен отказывать ей в чем бы то ни было, будь то почести для тех, кого она любила, или милость для тех, кого она брала под свою защиту, или, скажем, редкие и чудесные блюда, которые должны были доставлять ей со всех концов империи. По-моему, она, как капризный ребенок, наслаждалась, испытывая, насколько далеко простирается ее власть над царем.

Лостра никогда не видела снега, хотя и слышала о нем из моих отрывочных детских воспоминаний о далекой горной стране, где я родился. Она попросила принести ей немного снега, чтобы охлаждать лицо в жаре нильской долины. Фараон немедленно приказал провести состязания, во время которых были отобраны сто самых быстрых бегунов Верхнего царства. Их отправили в Сирию, чтобы они принесли моей госпоже снег в особой шкатулке, изобретенной мною, чтобы спасти его от таяния. Пожалуй, это единственный из капризов, который так и не был выполнен. Мы получили всего лишь мокрое пятно на донышке шкатулки, когда она прибыла к нам с высоких горных вершин.

Во всех остальных случаях желания удовлетворялись. Однажды в ее присутствии Тан говорил с фараоном о боевом порядке египетского флота. Госпожа моя тихо сидела в уголке, пока Тан не закончил и не ушел, а затем тихо заметила:

– Говорят, вельможа Тан – один из лучших наших военачальников. Не покажется ли тебе мудрым, мой божественный муж, возвести его в ранг Великого льва Египта и отдать ему под командование войска Севера?

У меня перехватило дыхание от такой дерзости, однако фараон задумчиво кивнул:

– Эта мысль уже приходила мне в голову, моя дорогая, хотя он еще, пожалуй, слишком молод для такого высокого поста.

На следующий день Тана вызвали на аудиенцию к царю, и вышел он оттуда Великим львом Египта и командующим северным крылом войска. Престарелый военачальник, занимавший этот пост до него, получил значительное пособие и теплое местечко при царском дворе. Теперь Тан имел под своим командованием три сотни лодок и почти тридцать тысяч человек. Это назначение делало его четвертым по старшинству в войске, и только Нембет и еще пара старых вояк были выше его.

– Вельможа Тан – гордый человек, – сообщила мне госпожа Лостра, как будто я не имел об этом ни малейшего представления. – Если ты расскажешь ему, что он получил это звание с моей помощью, я продам тебя первому попавшемуся сирийскому торговцу, – зло пригрозила она.

Все это время ее живот, когда-то такой гладкий и стройный, постепенно рос. Несмотря на все остальные заботы, мне приходилось ежедневно сообщать о течении беременности не только во дворец фараона, но и в штаб флотилии северного крыла войск.



Работы на строительстве дворца Мемнона начались через пять недель после того, как фараон повелел мне разработать план. Именно столько времени ушло на него. И госпожа моя, и царь согласились с моими предложениями, так как они превзошли все их ожидания. По красоте это здание должно было затмить все построенное в нашей стране.

В тот самый день, когда началось строительство, контрабандист прорвался через блокаду красного самозванца, подкупив моряков его флота. Он причалил в Фивах с грузом древесины кедра из Библа. Кормчий был моим старым другом и принес интересные вести для нас.

Сообщил, что вельможу Интефа видели в городе Газа. Говорили, что он путешествует с большой помпой, отправляясь на Восток с многочисленной охраной. Таким образом, ему, наверное, удалось пересечь Синайскую пустыню или найти корабль и отплыть из устья Нила на восток вдоль берега Великого моря.

Кормчий принес также другие вести, которые в то время мне показались незначительными, но вскоре они должны были изменить судьбу нашей страны и всех нас, живущих вдоль Великой реки. Говорили, будто новое кочевое племя шло из неведомых стран к востоку от Сирии, сметая все на своем пути. Люди мало знали об этом воинственном народе, кроме того, что он изобрел способ ведения боя, доселе невиданный. Кочевники способны очень быстро проходить большие расстояния, и никакое войско не устоит против них.

Вести о врагах, готовившихся напасть на Египет, приходили постоянно, я уже слышал по меньшей мере пятьдесят подобных слухов и не придал этому большого значения. Однако кормчий обычно был надежным осведомителем, поэтому я упомянул Тану о его рассказе, когда мы встретились.

– Никто не может выстоять против таинственного врага? – улыбнулся Тан. – Посмотрел бы я, как они налетят на моих ребят. Мы им покажем, что значит слово «непобедимые». Как их зовут, этих могучих воинов, нападающих подобно ветру?

– Кажется, они называют себя пастушьими царями – гиксосами. – Вряд ли я смог бы так легко произнести это слово, если бы знал, что оно будет значить для нашего мира.

– Пастухи, да? Ну, мои негодяи не стадо баранов. Их не так-то просто пасти. – И он отмахнулся от этой истории, поскольку его гораздо больше заинтересовали сведения о вельможе Интефе. – Если бы мы точно знали о его местонахождении, я мог бы послать отряд, чтобы схватить и привести его сюда, на суд фараона. Всякий раз, когда я хожу по имениям, которые когда-то принадлежали моей семье, чувствую дух отца где-то рядом. Знаю, что он не успокоится до тех пор, пока я не отомщу Интефу.

– Если бы это было так просто. – Я покачал головой. – Интеф хитер, как лисица пустыни. Не думаю, что мы когда-нибудь снова увидим его в Египте. – Когда я сказал это, боги тьмы, наверное, усмехнулись про себя.



С развитием беременности моей госпожи я сумел заставить ее оставить множество занятий. Запретил посещать больницы и приюты из-за опасности заразить себя и убить нерожденного ребенка паразитами или болезнями бедняков. В жаркое время заставлял ее сидеть в беседке, построенной мной в водном саду для великого визиря. Когда она пожаловалась как-то раз на скуку от вынужденного безделья, фараон прислал музыкантов, чтобы ей было веселее, и убедил меня оставить постройку дворца Мемнона и проводить время с ней, рассказывая сказки и обсуждая последние подвиги Тана.

Я настаивал на строгой диете и не разрешал употреблять вино и пиво. Приказал дворцовым садовникам снабжать ее каждый день свежими фруктами и овощами и сам срезал жир с мяса, так как знал, что он может сделать ребенка слабым и толстым. Сам готовил ей еду и каждую ночь, провожая Лостру в спальню, смешивал особый настой трав и соков, который должен был придать силы ребенку. Разумеется, когда она внезапно заявляла, что хочет бульона, сваренного из почек и печени газели, салата с язычками жаворонка или жареной грудинки дикой дрофы, царь тут же посылал сотни охотников в пустыню, чтобы добыть для нее эти деликатесы. Я воздерживался от рассказов вельможе Тану об этих странных желаниях своей госпожи, потому что боялся услышать на следующий день, как вместо того, чтобы вести войну против лжефараона, войско севера отправилось в пустыню охотиться на газелей, жаворонков или дроф.

Приближался срок родов, и я начал тревожиться. Не спал ночами, поскольку обещал царю наследника, но тот никак не ожидал, что его сын родится так скоро. Даже бог может сосчитать дни, прошедшие с начала праздника Осириса. Если бы ребенок оказался девочкой, ничего бы страшного не произошло, – по крайней мере, я мог бы приготовить фараона к ее преждевременному появлению на свет.

Теперь фараона интересовало все, что связано с беременностью и родами, и на какое-то время этот интерес победил увлечение храмами и гробницами. Мне приходилось почти каждый день заверять его, что довольно узкие бедра госпожи Лостры не будут препятствием для нормальных родов. В отличие от многих суеверных повитух я считал ее ранний возраст чрезвычайно благоприятным для успешного завершения нашего предприятия.

Тут мне представилась возможность сообщить царю один занятный, но малоизвестный факт: многие великие богатыри, воины и мудрецы, прославившиеся в истории, появились на свет преждевременно.