Речной бог

Мы собрались на последней, еще не покрытой водой ступени и в свете факелов изучили метки, оставленные каменщиками на стенах шахты. Каждый из символов имел свое особое значение, как практическое, так и магическое.

Мы провели первое и наиболее важное измерение вместе и сделали его с особой тщательностью. В последующие пять дней по очереди будем возвращаться сюда, записывать уровень подъема воды и сверять свои измерения с показаниями водяных часов. По образцам воды определим приблизительно, сколько в ней ила. Все это поможет сделать необходимые выводы.

Когда закончатся первые пять дней наблюдений, мы займемся вычислениями и потратим на них три дня. Они покроют множество свитков папируса. Затем наконец мы будем готовы представить наши вычисления царю. В этот день фараон в полном облачении возвращается в храм со всей своей свитой. С ним приходят все вельможи страны и половина жителей Элефантины. Все ожидают результатов.

Когда верховный жрец начал читать вычисления, царь улыбнулся. По нашим заключениям, половодье должно было стать совершенным. Оно будет не слишком низким – поля покроются водой и не лишатся черного слоя ила, так необходимого для плодородия; но и не слишком высоким – не размоет каналы и дамбы, не затопит деревни и города, расположенные вдоль реки. Мы получим богатый урожай, и стада будут сыты.

Фараон улыбался, но улыбался он не столько благоденствию своих подданных, сколько тем сокровищам, которые попадут в казну через сборщиков податей. Ежегодные поступления налогов также зависели от высоты половодья, и в этом году огромные сокровища добавятся к уже имеющимся в хранилищах его погребального храма. В заключение церемонии освящения вод в храме Хапи фараон объявил дату своего ежегодного отплытия в Фивы для участия в празднике Осириса. Казалось невозможным, что два года прошло с тех пор, как моя госпожа сыграла роль богини в мистерии Осириса.

Той ночью я спал так же мало, как в те дни, когда приходилось следить за подъемом воды в шахте Ниломера, потому что госпожа моя была слишком возбуждена и не ложилась спать. Она заставляла меня сидеть с ней до рассвета. Мы пели и смеялись, повторяя друг другу рассказы о Тане, которые она не уставала слушать.

Через восемь дней царская флотилия отплывет на север с поднимающейся полой водой. Когда мы прибудем, Тан, вельможа Харраб, будет ждать нас в Фивах. Госпожа моя обезумела от счастья.



Царская флотилия, собравшаяся перед пристанями Элефантины, была так велика, что казалось, можно пересечь реку по палубам кораблей. Госпожа моя шутливо заметила, что готова перейти Нил, не замочив ног, ступая с одной ладьи на другую, как по мосту. Над каждой ладьей и баркой развевались вымпелы и флаги, и вся флотилия выглядела очень красиво.

Мы с госпожой и двор фараона успели погрузиться на отведенные суда и с палуб приветствовали царя, когда он спустился по мраморным ступеням дворца и поднялся на борт огромной барки. Как только он занял свое место, сотни рогов протрубили сигнал к отплытию. Как одно судно, вся флотилия пошла вперед, взяв курс на север.

С тех пор как Ак Гор разбил сорокопутов, в стране совершенно изменилось настроение людей. Население каждой деревни, мимо которой мы проплывали, выходило на берег и приветствовало царя. Фараон сидел на высокой надстройке в своей тяжелой двойной короне, чтобы каждый мог как следует разглядеть его. Люди махали пальмовыми ветвями и кричали: «Пусть боги улыбнутся фараону!» Река несла мимо не только их царя, но и обещание нового благоденствия, и они были счастливы.

Дважды за время путешествия фараон и свита выходили на берег, чтобы осмотреть монументы, возведенные Ак Гором в знак его пребывания на перекрестках караванных путей. Местные крестьяне сохранили эти отвратительные кучи черепов как священную реликвию нового бога. Они отполировывали каждый череп, пока он не начинал сверкать, как слоновая кость, и скрепляли пирамиды строительной глиной, чтобы годы не разрушили их. Затем построили храмы вокруг пирамид и назначили жрецов служить в новых святилищах.

В обоих святилищах госпожа оставила в качестве жертвоприношения по золотому кольцу, и самозваные хранители храмов радостно приняли эти дары. Тщетно возражал я против таких излишеств. Госпоже моей часто не хватало уважения к богатству, которое я столькими трудами собирал для нее. Без моей удерживающей руки она бы наверняка отдала все жадным жрецам и ненасытным беднякам и улыбалась бы при этом.

На десятый день после отплытия из Элефантины царская свита встала лагерем на красивом мысу, возвышавшемся над поворотом реки. В тот вечер нас должен был развлекать один из самых знаменитых сказочников страны. Госпожа моя любила сказки больше всего на свете. Мы с ней с нетерпением ожидали этого вечера и горячо обсуждали его, еще отправляясь из дворца. И вдруг, к моему удивлению и разочарованию, госпожа Лостра заявила, что слишком устала, плохо себя чувствует и не пойдет слушать сказочника. Хотя она настаивала на том, чтобы я пошел туда и захватил остальных домашних, я не мог оставить ее, когда ей было плохо. Я дал ей горячего отвара и спал на полу возле кровати, чтобы оказаться поблизости, если понадоблюсь ночью.

Утром меня очень встревожило то, как она просыпалась. Обычно вскакивала со своей кровати, с улыбкой предвкушая новый день, и жадно впитывала радости жизни. Однако на этот раз снова натянула простыни на голову и пробормотала:

– Дай мне поспать еще немного. Мне тяжело, будто я старуха.

– Царь объявил, что мы отправимся рано. Мы должны быть на борту еще до восхода солнца. Я принесу тебе горячего отвара, он тебя подбодрит. – Я залил кипящей водой чашу с травами, которые собрал собственными руками в нужную фазу луны.

– Перестань суетиться, – ворчала она, но я не дал ей спать, растолкал и заставил выпить отвара. Лостра скорчила гримасу. – Клянусь, ты хочешь меня отравить, – пожаловалась она, а потом без всякой причины ее вдруг обильно вырвало.

Я ничего не успел предпринять.

Ее это поразило не меньше, чем меня. Мы оба в ужасе уставились на вонючую лужу у кровати.

– Что со мной, Таита? Такого еще никогда не бывало.

Только тогда я все понял.

– Самум! – вскричал я. – Усыпальница Трас! Тан!

Некоторое время она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Затем улыбка осветила темный шатер, как лампа.

– У меня будет ребенок!

– Не так громко, госпожа, – взмолился я.

– Ребенок Тана, во мне ребенок Тана!

Этот ребенок не мог быть от царя, потому что я не давал ему делить постель с госпожой с тех самых пор, как она чуть не уморила себя голодом и у нее случился выкидыш.

– О Таита! – промурлыкала Лостра, поднимая ночную рубашку и с благоговейным восторгом осматривая плоский крепкий животик. – Подумать только! Малыш, совсем такой же, как Тан, растет внутри меня. – Она трогала живот, надеясь нащупать ребенка. – Я знала, что наслаждение, открывшееся мне в усыпальнице Трас, не могло пройти незамеченным богами. Они оставили мне памятку на всю жизнь.

– Не будем спешить, – предупредил я. – Может быть, это колики. Нужно провести испытание, чтобы удостовериться в этом.

– Мне не нужно испытаний. Я чувствую это своим сердцем: он там, в тайной глубине моего тела.

– И тем не менее мы все равно проведем испытание, – кисло сказал я и пошел за горшком.

Она уселась над ним, чтобы дать мне первую мочу после ночи. Я разделил ее на две равные части.

Первую часть я смешал пополам с нильской водой. Затем наполнил два кувшина черноземом и в каждый посадил по пять семян проса. Один кувшин я полил чистой нильской водой, а другой – жидкостью, которой снабдила меня госпожа. Это было первым испытанием.

Потом я пошел в камыши на берегу лагуны у лагеря и поймал десять лягушек. Только это были не веселые желто-зеленые лягушки с длинными ногами, а скользкие черные существа, головы которых практически не отделены шеей от тяжелых жирных тел. Глаза у них расположены на самой макушке, поэтому дети часто называют их звездочетами.

Я посадил по пять звездочетов в два кувшина с речной водой. В один из них добавил интимные испражнения госпожи, а другой оставил чистым. На следующее утро, уединившись с госпожой в ее каюте на борту ладьи, мы сняли ткань, покрывавшую кувшины, и изучили их содержимое.

Зерно, политое госпожой Лострой, пустило маленькие зеленые ростки, а в другом кувшине семена остались безжизненными. Пять звездочетов, не получивших благословения моей госпожи, так и сидели в кувшине, а другие, более удачливые, отложили по длинной серебристой нитке, усыпанной черной икрой.

– Я же говорила тебе, – самодовольно прощебетала госпожа, прежде чем я успел произнести свой диагноз. – О, благодарение богам! Ничего более прекрасного не случалось со мной.


– Мне придется немедленно поговорить с Атоном. Этой же ночью ты разделишь постель с царем, – угрюмо сказал я, и она растерянно уставилась на меня. – Даже фараон, который принимает на веру все мои сказки, не поверит, что ты понесла от семени, принесенного самумом. Нам придется обеспечить нашему маленькому ублюдку отчима. – Я уже считал этого ребенка нашим, а не только ее. Хотя я и пытался скрыть свое отношение за легкомысленными словами, зачатие наполнило меня таким же счастьем, как и Лостру.

– Не смей называть его ублюдком, – вскинулась она. – Он будет царевичем.

– Царевичем он будет, только если я найду ему царственного отца. Приготовься, я иду говорить с царем.



– Мне был сон прошлой ночью, о Величие Египта, – сказал я фараону, – и этот сон был настолько удивителен, что я снова обратился к лабиринтам Амона-Ра за подтверждением.

Фараон в нетерпении наклонился ко мне, потому что стал верить в мои сны и лабиринты, как и все остальные пациенты.

– На этот раз смысл видения однозначен. Во сне, ваше величество, богиня Исида явилась ко мне и обещала преодолеть злобное влияние брата Сета, так жестоко лишившего тебя первого сына, поразив госпожу Лостру изнурительной болезнью. Раздели постель с моей госпожой в первый день праздника Осириса, и боги благословят тебя еще одним сыном. Таково обещание богини.

– Сегодня канун праздника. – Царь был в восторге. – По правде говоря, Таита, я был готов выполнить свои обязанности все эти месяцы, если бы ты разрешил мне. Но ты не рассказал, что увидел в лабиринтах Амона-Ра. – Он снова с нетерпением наклонился ко мне, а я охотно начал свой рассказ:

– Видение было таким же, как и в прошлый раз, однако теперь оно стало более сильным и ясным. Я увидел тот же самый бесконечный лес, растущий по берегам реки, и каждое дерево несло на своей вершине корону и знаки царского величия. Твоя династия протянется через века сильной и непрерывной цепью.

Фараон удовлетворенно вздохнул:

– Пришли ко мне это дитя.

Когда я вернулся в шатер, госпожа уже ждала меня. Она приготовилась и отнеслась ко всему с должным великодушием и чувством юмора.

– Я закрою глаза и воображу себя в усыпальнице Трас с Таном, – призналась она, а потом со смехом заявила: – Хотя вообразить царя в образе Тана – это все равно что спутать хвостик мыши с хоботом слона.

Вскоре после обеда Атон пришел к нам, чтобы доставить ее в шатер царя. Она отправилась к нему твердой походкой, со спокойным лицом, мечтая, наверное, о своем маленьком царевиче и о его истинном отце, который ждал нас в Фивах.



Возлюбленные Фивы, красавец-город ста ворот! С какой радостью мы увидели его впереди, украсившего широкий берег реки своими храмами и сверкающими стенами!

Моя госпожа певуче вскрикивала от восторга при виде каждого знакомого места. Затем, когда барка царя подошла к пристани чуть ниже дворца великого визиря, радость возвращения домой покинула нас, и мы замолчали. Госпожа Лостра ощупью нашла мою руку и вцепилась в нее, как маленькая девочка, напуганная рассказами о гномах, – мы увидели ее отца.

Вельможа Интеф стоял с двумя сыновьями, Менсетом и Собеком, этими героями без больших пальцев на руках, и казался столь же красивым и благородным, каким я представлял его в своих кошмарах. Сердце мое дрогнуло.

– Ты должен быть настороже, – шепнула мне госпожа Лостра. – Они постараются убрать тебя со своего пути. Помни о кобре.

Чуть позади великого визиря я увидел Расфера. За время нашего отсутствия он, очевидно, продвинулся по службе. На нем был головной убор командующего десятью тысячами, а в руках золотая плеть, соответствующая рангу. Лицо у него не выздоровело. Половина отвратительно обвисла, и слюна текла с бессильного уголка рта. Как только он узнал меня, другая половина лица ухмыльнулась. Расфер поднял золотую плеть, насмешливо приветствуя меня с берега.

– Обещаю, госпожа моя, что рука моя будет лежать на кинжале, а есть я буду только фрукты, очищенные моими собственными пальцами, пока Расфер и я находимся в Фивах, – прошептал я и улыбнулся, ответив на приветствие веселым взмахом руки.

– Ты не будешь принимать дары от незнакомцев, – настаивала госпожа, – и будешь спать у подножия моей постели, где я смогу защитить тебя ночью. Днем ты будешь находиться рядом со мной и никуда не станешь ходить один.

– Мне это не будет досаждать, – заверил я ее. В последующие дни я сдержал свое обещание и оставался под ее непосредственной защитой, поскольку был уверен, что вельможа Интеф не посмеет рисковать своей связью с троном, подвергая опасности собственную дочь.

Разумеется, мы часто оказывались в обществе великого визиря, потому что в его обязанности входило сопровождать царя на всех церемониях праздника. Все это время вельможа Интеф играл роль внимательного и любящего отца госпожи Лостры и обращался к ней с почтением, подобающим царской жене. Каждое утро он присылал ей дары: золото, драгоценные камни и изящные резные статуэтки, фигурки скарабеев и божеств, выполненные из слоновой кости или вырезанные из дерева драгоценных пород. Вопреки приказам госпожи, я не возвращал их ему. Не хотел тревожить врага, а кроме того, фигурки эти представляли ценность. Я тайно продавал их и вкладывал выручку в запасы зерна, хранившиеся для нас в амбарах надежных купцов города, которые были моими друзьями.

В ожидании нового урожая цены на зерно опустились ниже, чем когда бы то ни было за последние десять лет. Они могли только вырасти, хотя нам пришлось бы немного подождать, пока получим прибыль. Купцы выдавали мне расписки на имя моей госпожи, которые я помещал в архивы судов. Одну пятую часть оставлял себе и считал, что это скромные комиссионные.

С тайным наслаждением я замечал, как вельможа Интеф наблюдает за мной своими леопардовыми глазами. Взгляд этот не оставлял никаких сомнений: чувства его ко мне не смягчились. Я помнил, с каким терпением и настойчивостью он преследовал своих врагов. Ждал в середине своей сети, как красивый паук, и глаза его поблескивали, когда он смотрел на меня. Я вспоминал чашу отравленного молока и кобру, и, несмотря на все предосторожности, мне становилось не по себе.

Тем временем праздник продолжался, одна традиционная церемония сменяла другую, как и многие столетия назад. Однако на этот раз другая флотилия охотилась на речных коров в лагуне Хапи и другая труппа актеров играла мистерию в храме Осириса. По указу фараона они играли мой вариант мистерии, и слова сохранили прежнюю силу и трогательность. Только новая Исида в этой роли была не так прелестна, как моя госпожа, и Гор не поражал благородством, как Тан. В то же время Сет казался довольно привлекательным по сравнению с образом, созданным Расфером.

На следующий день после представления фараон переправился через реку, чтобы осмотреть свой храм, и старался держать меня под рукой весь день. Он советовался со мной по множеству поводов, в особенности в вопросах, связанных со строительством. Разумеется, я надевал «Золото похвалы» всякий раз, когда позволяли приличия. Вельможа Интеф не упускал ни одной мелочи; я видел, как удивляет его благосклонность царя ко мне, и надеялся, что это послужит дополнительной защитой от мести.

С тех пор как я оставил Фивы, руководить постройкой храма назначили другого архитектора. Со стороны фараона было, пожалуй, несправедливо ожидать от этого несчастного тех же результатов, каких добивался я, и той же скорости ведения работ.

– Клянусь благословенной матерью Гора! Мне очень хотелось бы поручить тебе строительство, – бормотал фараон. – Если твоя хозяйка согласится расстаться с тобой, я выкуплю тебя и поселю здесь, в Городе мертвых, чтобы ты наблюдал за работами. Стоимость строительства почти удвоилась с тех пор, как этот глупец занял твое место.

– Он наивный молодой человек, – подтвердил я. – Каменщики и подрядчики сопрут его собственные яйца, а он даже не заметит.

– Пока что они мои яйца воруют, – мрачно ухмыльнулся царь. – Тебе нужно просмотреть вместе с ним счета за материалы и показать ему, где его обманули.

Разумеется, мне льстило такое доверие, и я уже без всякой зависти и мстительности указал на недостатки вкуса у нового архитектора, когда он переделывал задуманное мной основание фасада, и на небрежную кладку, которую мошенники-каменщики уговорили его принять. От его работы веяло упадочническим сирийским стилем, вошедшим в моду в Нижнем царстве, где простонародные вкусы низкорожденного самозванца разлагали классические традиции египетского искусства.

Что же касается работы каменщиков, я показал царю, как листок папируса входит в стыки между каменными плитами в боковой стене погребального храма. Фараон приказал разобрать и основание фасада, и эту стену и оштрафовал гильдию каменщиков на пять сотен дебенов золота, которые те должны были внести в царскую казну.

Остаток дня фараон провел, осматривая сокровища в хранилищах погребального храма. Здесь, по крайней мере, ему трудно было к чему-нибудь придраться. За всю историю мира никому еще не удавалось собрать столько богатства в одном месте и в одно и то же время. Даже я, поклонник прекрасного, был ошеломлен изобилием красивых изделий, и глаза мои заболели от блеска золота.

Царь настаивал на том, чтобы госпожа Лостра постоянно находилась с ним. По-моему, его увлечение превращалось в настоящую любовь или в столь близкое подобие любви, на какое он был способен. Вследствие такой привязанности к возвращению на другой берег реки госпожа моя совершенно выдохлась, и я испугался за ребенка. Однако еще слишком рано было говорить царю о ее положении и просить его относиться к ней с бо́льшим вниманием. Прошло меньше недели с тех пор, как она стала делить с ним постель, и столь ранний диагноз беременности, даже с моей стороны, мог возбудить у царя подозрения. Для него Лостра по-прежнему оставалась здоровой и сильной молодой женщиной, и он обращался с ней соответствующим образом.