Реальные ублюдки

Месиво проснулось быстрее, чем она ожидала. Полное энергии.

Его масса стала подниматься по горлу, заглушая кашель и крики. Блажка пошатнулась, она уже не могла дышать. Давясь, она упала на колени. Месиво поползло из ее растянутых губ, сжавшись в комок. Глаза расслабились, отпустив давление, на натянутых щеках возникла тяжесть, и Блажка поняла, что у нее выступили черные слезы. Будь лампа просто сделана из глины, без таинственного чародейства, она бы разлетелась вдребезги под ее цепкими пальцами. На самом пороге ее терпения месиво вышло полностью, вдвое длиннее ее руки и примерно вдвое же толще.

Внезапный приток воздуха отбросил ее назад – она упала на задницу.

Она чувствовала, как грязно-бурая масса льется по ее шее, видела, как она ползет по ее руке, обволакивая плоть. Подобравшись к лампе, месиво отпрянуло от сосуда, словно почуяв ловушку. Затем покрылось рябью и стало от нее отклеиваться. Блажка отвела шею назад, вытянула руку – месиво попыталось не дать засосать себя в лампу.

– Ай, иди нахер! – прорычала она.

Месиво с пугающей быстротой отделилось от ее руки, смягчившись, и прыгнуло на лицо. Вслепую шагнув назад, она попыталась его оторвать, но тварь вцепилась в Блажкины руки, присосалась, чтобы задушить. Потекла в ноздри, просочилась между сжатых губ. Блажка стала задыхаться, когда мерзость полезла ей в горло, стала захлебываться, пока она заполняла ее легкие. Чернота убралась из ее поля зрения, когда последний кусочек живой смолы залез ей в нос. Воздуха у нее не осталось. Месиво не поддавалось ее попыткам ни прокашляться, ни срыгнуть. Таково было наказание за непростительный отказ от его присутствия.

Она убила Месителя, но он вернул ей долг, отравив своим злом. Остатки его отвратительных приспешников поселились в ней, вызывая болезнь, делая ее тело ненадежным, а разум неуверенным. Его неспешная месть наконец была близка к свершению. Корчась в панике, вцепившись когтями в шею, она упала. Лампы уже не было – Блажка ее выронила.

Блажку схватили рукой за волосы и потянули назад. Затем она почувствовала вкус бесплодной глины: Зирко сунул сдвоенное сопло лампы ей в рот. В тот же миг черная жижа рывком вышла из ее тела. Сила его движения была нестерпима, но быстрота – изумительна.

Блажка лежала на земле, тяжело дыша. Вокруг сандалий на ногах Зирко кружила поднятая ветром пыль. Полурослик сжимал лампу в руке. Та, казалось, ничуть не изменилась и не проявляла никаких признаков того, что находилось внутри нее.

Жрец подошел к ней и, потянув на удивление сильными руками, помог ей встать.

– Ты здорова? – спросил он.

Блажка, после всех усилий, дышала тяжело. Тяжело, но приятно. Грудь казалась невесомой, легкие чистыми и глубокими. Она ответила жрецу с благодарным смехом, таким радостным и затяжным, что пришлось упереться руками в колени.

– Здорова, – проговорила она наконец, все еще не в силах унять смех. Затем выпрямилась и встретила изучающий взгляд жреца. – Спасибо, Герой-Отец.



Обещанные припасы были готовы к обеду. Мозжок с Медом восседали на своих свинах рядом с груженой повозкой. Щелкочес был привязан в хвосте – все еще не восстановившийся достаточно, чтобы выдерживать нужный темп. Лодырь сидел на скамье возницы, держа поводья упряжки из мулов. Он добродушно усмехнулся Блажке.

– Позаботься о моем свине.

Редкий ездок бывал настолько щедр, чтобы доверить своего варвара другому. Лодырь был, несомненно, но и Блажку было не обдурить. Щедрость была не единственным, что двигало тертым.

– Буду заботиться, как о своем, – лишь могла обещать она. – Хорошо бы только знать, как его зовут.

– Палла.

– Палла?

Лодырь смотрел на нее безо всякой хитринки.

– В честь великого трубадура из Галицы.

Блажка покосилась на Меда.

– Ты такого слышал?

– Нет, вождь, – ответил тот со смешком.

– Я слышал, – буркнул Мозжок. – Но только потому, что имел несчастье спросить, нахрен.

– Этот свин достоин отдельной песни! – Лодырь выглядел уязвленно.

Блажка предостерегающе выставила руку.

– Спокойно, Шлюхан. Только не пускай пену изо рта. – Она улыбнулась и положила ладонь на край скамьи. – Честно. Спасибо.

– Пожалуйста. – Лодырь поклонился.

– Вот что еще тебе понадобится, – сказал Мед, протягивая ей свой арбалет. – И не пытайся отказаться. Мы оба знаем, что я в последнее время ношу его только по привычке.

У него был кожаный ремень со стальным крюком внизу, который он носил на культе, чтобы натягивать тетиву тренчала, но перезаряжал он медленно.

Блажка приняла арбалет и, еще через мгновение, полный колчан Меда.

– Если тебя убьют по пути в Отрадную из-за того, что у тебя его не было, я спущусь в ад и шкуру с тебя спущу.

Мед посмотрел на восьмерых уньярских всадников, ожидавших их, чтобы сопроводить повозку.

– Думаю, если мы попадем в беду, стрел у нас будет достаточно.

– Я буду через день-два после тебя.

– Мы будем ждать. А вы будьте осторожны оба, чтобы вернулись.


– Будем. – Блажка легонько стукнула ему в бедро. – Теперь поезжайте.

Когда повозка тронулась, ее тревога только возросла. Эти припасы предназначались для спасения Отрадной, но орк со своими псами все еще где-то разгуливал. Блажке было бы куда легче, поедь она вместе с ними, но сперва ей было необходимо заглянуть еще в одно место.

Она осмотрела Лодыриного свина.

– Палла, значит? Сразу предупреждаю, свин: это вряд ли будет похоже на карнавал.

Взобравшись в седло, она поехала на север, оставив Страву позади. И месиво вместе с ней. Зирко унес лампу обратно в недра холма, где оставил покоиться со всеми прочими погребенными там кошмарами.

Крикнув Палле команду перейти на рысь, Блажка отдалась освежающему ветру.

Она снова была ездоком копыта. Сильным полуорком. У нее были клинок, тренчало, две катары и варвар. Что еще ей нужно? Только ее копыто. Только ее братья. И один – нужнее всех остальных. Блажка толкнула свина, переводя его на галоп, жаждая поскорее вернуть его домой.

Овса не было уже слишком долго.





Глава 18




Еще год назад Кальбарка представляла собой развалины, где обитала только былая слава, вольные ездоки и собирающие кости фанатики. Она служила не более чем маленьким, но запоминающимся ориентиром, перекрестком дорог тех, кто странствовал в одиночку.

Только и всего.

Блажка сидела в седле на возвышении к востоку от города, древнего стража великого Гуадаль-кабира. У обоих берегов широкой реки стояли привязанные баржи, груженные лесом, и его там было столько, что можно было обнести Отрадную частоколом десяток раз. По течению проходило еще несколько судов, пытающихся проложить путь к недавно построенным докам. Даже со своего места Блажка заметила насыщенное движение по Старому имперскому мосту – люди и мулы пересекали водную гладь, стремясь войти в город. Из-за стен, заставленных свежими лесами, раздавалось стаккато рабочих молотов. И всюду виднелся надменный черный бык Короны на красно-золотом фоне. Он лениво развевался на флагах, свисавших с моста, трепетал на вымпелах, облепивших башни, куда теперь веревками поднимали пушки. И хотя Блажка не видела настолько далеко, она знала: этот же символ украшал груди солдат, расставленных вдоль причала, моста, стен и строящихся ворот.

– Вот черт, Палла.

Гиспарта вернула себе не только удел Скабрезов.

Город стоял еще с имперских времен, унаследованный молодой Гиспартой после того, как все императоры наконец утратили последний рассудок и лишились власти. Никто не знал, сколько этому месту было лет и что оно пережило на своем веку. Но чего оно не пережило, так это Великого Нашествия орков. Тяжаки раздавили его, как яйцо, а потом устроились здесь, чтобы наесться желтка. Корона, выиграв войну, забросила город, но теперь наконец вернулась, чтобы отбросить сгнившую скорлупу и уместить здесь свои жирные задницы.

Блажка плюнула в землю. Теперь она была вынуждена задержаться.

Она не могла рисковать, войдя в город. Вряд ли Бермудо был в курсе судьбы Рамона и его людей, но определенно знал, что его подчиненные дезертировали, не убив своей пленницы. Если людям внизу было приказано смотреть в оба, то Блажка окажется в кандалах раньше, чем дойдет до середины моста. Черт, даже если бы ее не искали, ей едва ли удалось бы пройти беспрепятственно. Они ведь казнили кочевников. А что бы они сделали с одинокой полукровкой на свине?

Выругавшись, Блажка направилась на юг.

Только в добрых двух милях от Кальбарки она рискнула повернуть Паллу ближе к берегу. Темная гладь Гуадаль-кабира, великой реки Уль-вундуласа, была так широка, что ни один свин не мог ее пересечь, а ближайший брод находился в нескольких днях пути близ Топи Старой девы. Блажке пришлось проторчать у берега почти целый день, дожидаясь, пока подойдет баржа. Окликнув людей, толкавших ее шестами, и заплатив несколько монет, что взяла у Меда, она получила паром.

На борту было восемь хиляков, все в подрезанных штанах и с изъеденной насекомыми кожей, выдававшей в них жителей болот. На поясах у них висели длинные ножи, а под рукой всегда были остроги для охоты на лягушек, но ей они грозили разве что настороженными взглядами. Казалось, они больше опасались свина, чем полуорка. Блажка держала Паллу строго по центру палубы, рядом с грудой ящиков, корзин, сетей и бочек, которые болотники собирались заполнить тем, что поймают, добудут или соберут в Старой деве. Лодырин свин смиренно стоял всю дорогу, и Блажка неожиданно почувствовала себя довольной тем, что с ней был не Щелкочес. Строптивый варвар наверняка попытался бы сбросить всех в воду.

Блажка высадилась, оставив болотников с обещанными монетами, словами благодарности и внутренней мольбой о том, чтобы они забыли о ней ко времени, когда вернутся в Кальбарку продавать своих улиток и пиявок.

На противоположной стороне реки посмотрев на северо-запад, она увидела темные угрюмые гребни.

Плавленые горы.

Вероятно, некогда в Империуме эти горы называли иначе, но Блажка того названия не знала. Хребет образовывал северо-западную границу между Гиспартой и Уль-вундуласом. Кальбарка и южные подножия, хоть и были еще частью Уделья, но относились к землям Короны. Как и большинство территорий, которыми владели, вельможи довольствовались тем, что держали его в запустении, однако запрещали туда вторгаться. Обычная королевская глупость. При распределении пустоши хиляки удостоверились, чтобы ни один участок, соприкасающийся с Гиспартой, не принадлежал копытам полукровок, и тем самым создали широкую полосу земли, которую игнорировала Корона, но куда не дозволялось заходить остальным. Однако сам декрет не мог обеспечивать свое соблюдение – могли только солдаты, но их никогда сюда не присылали. До сих пор.

Полуорки Уль-вундуласа, особенно кочевники, имели давнюю традицию пренебрегать любыми запретами на передвижение, и Блажка была счастлива ее поддержать.

Как и бриганты и головорезы с другой стороны границы. Древние имперские шахтные тоннели составляли лабиринт укрытий для тех хиляков, что бежали от гиспартского правосудия, но были слишком трусливы, чтобы уйти в Уделье. Убийцы, разбойники, обесчестившие себя кавалеро и беглые заключенные – всех их тянуло в Плавки, отчего граница, которой Корона никогда не желала, имела дурную славу.

Блажка толкнула Паллу навстречу горам, но из-за потери времени она уже не успевала достичь их подножия до захода солнца. Ночь она провела в сосновой роще. Не в силах сопротивляться, Блажка съела перед сном еще один зараценский фрукт, из тех, что спрятала от остальных припасов. Она спала под звездами и еще до рассвета вернулась в седло.

Она ходила этим путем всего раз, более полугода назад, и присматривалась к местности, чтобы отыскать знакомые знаки. Но это был Уль-вундулас. Все выглядело сухим, выжженным и неприглядным. В горах было полно перевалов. Неверный выбор мог стоить нескольких дней, а то и больше. Затем, доверившись инстинкту, Блажка двинулась дальше. Она вспомнила, что на вершине над перевалом были едва заметные следы старой гиспартской крепости – остатки белого камня. Пока она пыталась его найти, ее путь полностью перешел на подножье горы.

К середине дня она обнаружила начала четырех перевалов, но нужный ей оставался скрыт. Выругавшись, Блажка принялась быстро осматривать проходы, ища подсказки, что помогут ей выбрать путь. Но белого камня, который она помнила, нигде не было видно.

– Будь дважды проклят горный козел, что, похоже, принял камень за козу и страхал его с горы! – прокричала она горам. Когда эхо затихло, ее гнев стал только сильнее. Она напрасно тратила дневное время и силы Паллы. Не оставалось ничего, кроме как принять решение.

– Тогда в тебя, – сказала она проходу, который все донимал ее память, и двинулась в объятия Плавок.

Вскоре проход расширился, превратившись в седловину между валунистыми вершинами. Хотя эта гряда тянулась по всей ширине Уль-вундуласа, чтобы в итоге примкнуть к внушительным Умбровым горам, на территории Рогов, Плавки были как самые мелкие поросята в помете. Лишь немногие склоны были достаточно круты, чтобы подняться по ним верхом мог лишь искусный ездок. Тем не менее подъемы были утомительны. Поэтому перевалы и имели такое важное значение – они открывали извилистые, но более-менее ровные тропы. Блажка сомневалась в своем выборе, пока не заметила брошенную кастиль на ближайшей вершине.

Вот это место. Досюда она дошла в прошлый раз. Потом Овес настоял, что оставшуюся часть пути он пройдет один. Расставание тогда далось нелегко. Вождь Реальных ублюдков в то утро будто перестала существовать. Черт, Блажка с Овсом оба словно растворились в том последнем объятии. Они снова стали Изабет и Идрисом, крепко сжимая друг друга, как много раз делали в детстве, чтобы утешить друг друга.

И сейчас, сидя в седле, Блажка посмотрела на тропу, по которой ушли Овес с Уродищем. В тот день она смотрела на них, пока они не исчезли в скалистых складках гор.