Развлечения для птиц с подрезанными крыльями

– Ни разу.

– Обязательно попробуй. Это полигон для испытаний. Можно, например, заполнить треть бокала соком черной или красной смородины, а сверху залить крепким темным элем. Получится кислая и тягучая смесь, что-то вроде творческого союза между русской дачной культурой и вековыми традициями бельгийских пивоваров.

– Кажется, с такого ракурса бабушкин урожай я еще не рассматривала!

– Или вот еще рецепт, называется «Ирландская бомба». Ингредиенты сугубо ирландские: стаут «Гиннесс», виски «Бушмилс» и ликер «Бейлис». Классическую стопку наполняем ликером и виски в пропорции пятьдесят на пятьдесят и опускаем этот термитный заряд в «Гиннесс». Пить надо быстро, огромными глотками. Во-первых, важен бомбический эффект, а во-вторых, сливки из «Бейлиса», смешавшись с пивом, моментально сворачиваются в комочки наподобие катышков на пальто, и напиток теряет примерно восемьдесят процентов от своей эстетической привлекательности.

– Звучит славно, но, увы, не мой вариант. Я веган и не пью молоко. Плюс ликер сладкий.

– Точно, прости. Вылетело из головы.

Ира прищурилась.

– Теперь мой черед отучать тебя от извинений, – сказала она.

– Хм, вот и я пал жертвой вредной привычки, – произнес Елисей. – Надо нам составить договор, по которому мы обязуемся не досаждать друг другу необоснованными извинениями.

– И заверить его у нотариуса.

– Непременно.

Ира сделала глоток. Елисей с неохотой констатировал про себя, что пиво в ее бокале убывает.

– Насчет «Ирландской бомбы», – сказала Ира. – Я не боюсь крепости и потому опущу в «Гиннесс» стопку, до краев полную виски.

– Звучит как заявка на вступление в ряды Ирландской республиканской армии.

– А то. Я же злая фемка. И имя подходящее.

Сменилась песня, и по стартовым гитарным аккордам Елисей и Ира синхронно опознали «Wonderwall».

– Вот это поворот! – воскликнула Ира.

– Искренне надеюсь, что наш столик не прослушивается.

– Ну да, ведь я только что пообещала вступить в террористическую организацию.

Ира замерла, внимая Лиаму Галлахеру, соловьем разливающемуся о чудесной стене, и безмолвными движениями губ сопровождала пение.

– Эта песня как награда за кошмарную неделю, – произнесла Ира.

– Что-то не так с учебой?

– Нет. Разругалась с типом, от которого зависел мой потенциальный заработок. И на горьком опыте убедилась в своей бесправности и несостоятельности. Вновь.

Елисей промолчал, ожидая, что Ира поведает, что случилось. Вместо этого она заговорила о другом.

– Я три года планировала поступление в Польшу. Учила польский, стажировалась в этнографическом музее в Кракове, копила высокий GPA, впрягалась в волонтерские программы и в сомнительные проекты, жертвуя на них каникулы и все свободное время. Работала в сомнительном культурном фонде. А весной, буквально за месяц до защиты диплома, поняла, что бюджетку я не потяну.

– И вместо Польши ты осталась в России.

– Не то чтобы я всегда и везде ставила Европу выше России. Совсем наоборот, я в восторге, что мне повезло родиться здесь. Без лукавства, я предпочту Алтай Парижу и Берлину, а вольную жизнь в Поморье хлебной должности в лондонском банке. Но учеба в Польше была моей мечтой.

– Почему именно Элнет Энер, а не Самара?

– Я дважды ездила сюда на конференцию, а затем выиграла Президентскую стипендию для магистров. Теперь я вынуждена писать выпускную работу по беледышской национальной общине и закапываться в местные архивы. Повторюсь, не худшая доля, но не к этому я стремилась.

Елисею претила возможность примерять на себя роль утешителя, тем более что Ира в жалости не нуждалась.

– И никаких идей, что делать в дальнейшем? – спросил он.

– Никаких. Разве что устроить мировую анархическую революцию.

– Достойный проект, – оценил Елисей. – Я с тобой. Если, конечно, меня не обяжут присягнуть радикальным феминисткам.

– А как ты относишься к частной собственности?

– Из своего у меня лишь походный рюкзак с вещами. У меня нет квартиры, машины, дачи. Депозитарной ячейки тоже нет. Я за отмену частной собственности, какой вопрос.

– Отмену, а не перераспределение. Это ключевой пункт.

– Исключительно за отмену.


– Тогда вы приняты, товарищ Елисей.

– Отлично, товарищ Ирина.

Они стукнулись бокалами и дружно осушили их.

– Символичный разговор у нас получился под колымский эль, – сказал Елисей. – Тебя угостить еще?

– Пожалуй, мне хватит.

– Если ты за, можем прогуляться. Погода теплая.

– Почему нет?

В порыве ликования Елисей чуть не предложил Ире понести ее на руках через весь этот провинциальный город, где они так чудесно встретились.

Пока они сидели в баре, небо Элнет Энера окрасилось в сумеречный лавандовый цвет. Солнце, по расписанию укатившее за горизонт, оставило ностальгические сливово-сизые разводы, с дионисийской щедростью размазанные по кромке. Плотный воздух словно застыл, сберегая остатки летнего тепла. На фасадах зажглась подсветка.

– Успела изучить город?

– Почти нет, а ты?

– Только дорогу до бара.

Ира приостановилась.

– Кажется, впереди будет Кремль.

– Ведите нас на Кремль, товарищ Ирина.

Елисей предполагал, что ему придется замедлять шаг, так как за годы автостопных вояжей он навострился передвигаться быстро и обгонял пешеходов. Лена на прогулках раз за разом одергивала не в меру стремительного спутника, и они за долгие месяцы отношений, похожих на тяжбу между возмущенной прихожанкой и безучастным к ее дешевым жестам священником, так и не приноровились к ритму друг друга. К счастью, Ира являла собой противоположность Лены. Она шла бойко, бесшумно касаясь земли кедами, не подстраиваясь и не заставляя подстраиваться под себя. Иногда она замирала, привлеченная чем-нибудь, и снова легко и непринужденно трогалась с места.

– Есть еще одна причина, по которой я уехала из Самары, – сказала она. – Я связалась с человеком, который на меня дурно влиял. Мешал готовиться к госам, расхолаживал, заявлял на меня права. Знаешь ведь, в фильмах есть такой персонаж – разбитной дружок или подружка. Его задача – сбивать с пути. Сегодня он поит тебя дешевым ликером, завтра без повода закатывает истерику на людях, послезавтра раскаивается и плачет у тебя на плече, потом снова что-нибудь.

– С легкостью представляю.

– Он то умиляет, то вымораживает. Такой человек то держит обещание, то нет, то превосходит твои ожидания, то не оправдывает их. Он слишком хорош и слишком плох для тебя одновременно. Самое обидное, что ты чувствуешь вину в любом случае – за свою беспомощность, за унизительную скромность, за вторые роли, которые вечно отводишь себе.

– Я с такими не сближался, но типаж мне знаком.

– Через разрушительную связь с этим взбалмошным человеком я, видимо, пыталась найти себя. Наверное, хотела бросить вызов маме. Отморозить уши ей назло.

Елисей осторожно возразил:

– Отчасти согласен с тобой, отчасти нет. Как показывает опыт, у каждого из нас на определенном этапе возникает соблазн попробовать нечто перченое и бросить вызов устоявшимся практикам. Откуда бы эти практики ни брались: из семейного воспитания, из школьного устава, из армейского распорядка. Аналитически говоря, мы балансируем между принципом реальности и принципом удовольствия и сбрасываем накопленное напряжение приемлемым на тот или иной момент способом. Поэтому тебе не стоит винить себя за глупую связь. Не надо… С ней ведь покончено?

– Надеюсь, что да. Этот человек достал меня манипуляциями. Он мог звонить посреди пары или работы и умолять приехать. Якобы у него то, у него се, живот болит, нога опухла. Мне это надоело. Я нашла в себе силы объявить, что с меня хватит, и кинула его во все черные списки.

– Одобряю.

– Тогда же я пообещала себе не идти на компромиссы. Если меня что-то не устраивает, сразу сообщаю о своем недовольстве и обрываю контакты. Больно, зато честно.

По высоким кремлевским стенам, ровным и гладким до блеска, без труда угадывался новодел. Красный кирпич приобретал ночью тяжеловесный багровый оттенок, приличествующий, впрочем, главной городской крепости. Вдоль фасада располагались в ряд декоративные пушки, развернутые дулами в сторону предполагаемого противника, который осмелился атаковать культурный заповедник. Информационные таблички утверждали, что пушки отлиты по старинным эскизам, и скрупулезно декорированные фигурной резьбой лафеты на огромных колесах вроде бы удостоверяли это.

Елисей тщетно осмотрел несколько орудий в поисках запального отверстия, и они с Ирой проследовали в высокую арку, сделанную в главной башне Кремля, увенчанной зеленым, как июльская листва, шпилем. За аркой вне всякой симметрии теснились строения самого разного стиля и калибра. Среди них выделялись гигантский собор с пятью золочеными куполами в форме луковиц и барочные домики в малахитовых и пунцовых тонах, похожие на здания гильдий времен Ренессанса. Под крышами барочных домиков размещались банки, закусочные, кофейни, сувенирные киоски, контактные зоопарки, музеи.

– Пышное зрелище, – отметил Елисей.

– Все для народа, – поддержала Ира.

По усилившемуся ветру и потянувшей в лицо прохладе стало ясно, что они приближаются к реке.

– Кстати, перед отъездом из Петербурга я тоже развязался с капризной особой, – сказал Елисей. – Не назову разрыв болезненным, и все же.

– Тебя в ней что-то раздражало?

– Пожалуй. Я же прекратил с ней общение.

– Что именно, если не секрет?

– Страсть к биполярной депрессии. Такой диагноз она себе поставила, начитавшись психологической литературы. Кроме того, она упивалась агорафобией, дереализацией и паническими атаками. Помнится, она выкладывала в «Инстаграм» простыню за простыней о том, как важно бережно относиться к человеку, страдающему депрессией, и беречь его ранимую натуру.

– Это модно – романтизировать психические расстройства, – сказала Ира. – Вот дисбактериоз или глаумонефрит романтизировать совсем не хочется.

– Модно и выгодно. Моя пассия, например, корила меня за то, что не чувствует себя моим сладким пирожочком.