Разоблаченная

− Coma, mi amor. (с исп. «Кушай, любимая моя») − ее голос звучит музыкой.





***



Воспоминания настолько четкие, что я чувствую запах яиц, ее духов, морской соли, слышу крики чаек и гудки лодок. Слезы скатываются по моей щеке, и я прячу их, наклоняясь над миской, когда заканчиваю взбивать яйца. Я выливаю взбитые яйца на сковороду, и от булькающего шипения воспоминания проносятся сквозь меня, заставляя чувствовать, что приготовление этих яиц каким-то образом связывает меня с моей матерью. Простая, но мощная связь.



Я отрезаю щедрый ломоть сыра и тщательно взбиваю яйца, вспоминая о своей маме, омлете и завтраках у моря.



Тост готов, и я густо намазываю масло на кусочки поджаренного хлеба. Когда яичница готова, я кладу ее на тарелку, кладу на нее тосты, беру со стола еще дымящуюся кружку чая и несу завтрак на диван. Я тщательно слежу за тем, чтобы простыня оставалась подоткнутой, прикрывая меня.



Смотришь на меня из кухни, сверлишь взглядом. Но я игнорирую тебя и продолжаю есть свой завтрак.



И пока я ем, вспоминаю записку, что я видела рядом с ноутбуком Логана.



Я справляюсь с едой, отставляю тарелку на кофейный столик и откидываюсь на спинку дивана, потягивая чай.



− Калеб?



Ты идешь ко мне. Усаживаешься в свое кресло Людовика XIV, укладываешь ногу на ногу, стуча кончиками пальцев по подлокотнику.



− Да, Икс?



Ты пытаешься разозлить меня, но это не работает.



− Кто такой Якоб Каспарек?



Бледнеешь, зрачки расширяются, сжимаешь губы в тонкую линию.



− Где... где ты услышала это имя?



− Кто такой Якоб Каспарек? − повторяю я.



Очень нерешительно.



− Никто. Я никогда не слышал о нем.




Я смотрю поверх края своей чашки.



− Лжец.



− Икс...



− Говори мне правду, Калеб. − Я горда даже тем, как звучит мой голос.



− Я говорю тебе...



− Все это ложь, ублюдок. Ты ничего мне не говоришь, кроме этой долбанной лжи! − Я наклоняюсь вперед и ору: − ГОВОРИ МНЕ ПРАВДУ!



Мне кажется, ты потрясен от моих криков и брызжущей ярости.



Я чувствую дикость. Неистовство.



− Только скажи мне эту чертову правду. Расскажи, что случилось со мной. Говори, кто я. Говори, сколько времени я провела в коме. Рассказывай, в каком году произошла эта авария. Опуская тему ограбления, ведь его не было. Говори мне... только... только не молчи, твою мать, разговаривай со мной, Калеб! − Я с рыданиями произношу последнюю фразу. − Мне нужно знать! Почему ты считаешь меня своей собственностью? Почему не отпускаешь? Где Логан?



Смотришь на свои ноги.



− Ты сейчас сидишь и требуешь от меня ответов. Но я тебе ничего не должен. Ничего! − и движешься в сторону двери.



Я швыряю в тебя чайную чашку через комнату. Осколки фарфора разлетаются по всей комнате мелкими кусочками, ударяясь об дверной косяк рядом с твоим лицом, ты останавливаешься и разворачиваешься.



− Ты в своем уме? Ты же могла попасть в меня!



− Я и целилась в тебя, мудак, ты гребаный ублюдок. − Прижимая простынь к груди, я встаю позади тебя. − Кто... нахрен... такой этот Якоб Каспарек? Знаешь почему, Калеб? Потому что это он забирал меня с госпиталя, он, а не Калеб Индиго.



Ты горбишься, опускаешь плечи.



− Хорошо. Я скажу. − Смотришь на меня. − Но ты должна одеться.



− Я никуда не пойду. Начинай рассказывать. − Боюсь, что как только покину комнату, ты выйдешь за дверь, запрешь ее, и я опять останусь в заточении.



И мне кажется, ты понимаешь меня лучше, чем я сама. Ты исчезаешь в моей комнате, вернее, в моей бывшей комнате, − и возвращаешься с моим нижним бельем, бюстгальтером по размеру, платьем и туфлями. Вручаешь все это мне и ждешь.



Я смотрю на него.