Разделенные

Таари, наверное, сказала бы, что он идиот. Надо не рассуждать о традициях, которые сам недавно называл пережитком прошлого, которые даже Император преступил у него на глазах, а действовать. Пользоваться представившимся шансом, верить, что все происходит не случайно.

Он верил. Но так же он верил, что если отметать все традиции сразу, можно выплеснуть вместе с водой ребенка. И нечему будет вырасти в по-настоящему сильную, умную страну.

— Позволишь мне одеться? — сварливо поинтересовался Император. Акайо кивнул, не отворачиваясь. Дождался, пока старик укутается в расшитую мантию, тщательно завяжет пояс, заплетет волосы и заколет гребнем. Наступил на лезвие лежащего на полу меча, не позволяя взять его.

— Нет. Мы все равно будем сражаться не сейчас.

Стал за спиной Императора, крепко взял его за плечо, поднял оружие к шее. Было странно, почти страшно делать так, даже сейчас, когда он знал, что имеет право на это и знал, что Император отнюдь не непогрешим.

Они вышли в темноту, Акайо вел, направляя к самой ярко освещенной улице перед дворцом. Сердце замирало где-то в горле, отшатнулась с дороги, пронзительно закричала женщина. Император шел, высоко подняв голову, гордо и царственно. Сложно было не становиться частью его спектакля, в котором старик был героем и стал бы погибшим мучеником, а сам Акайо — безумцем и предателем. Он не учился играть в такое, отец не готовил его к роли политика... Зато учила Таари. Другому и для другого, но превращаться почти в нее было просто. В море, что накатывает неотступной волной и несет перемены всей Империи. В человека, которому покоряешься потому, что сам хочешь этого.

Здесь было достаточно людей. Ворвался на улицу отряд ночной стражи, замешкались, не зная, что делать. Акайо, не отпуская Императора, сказал громко:

— Я Хана Акайо, сын Хана Ичиро, вызываю на поединок Хана Ямао, Императора, — в который уже раз за сегодняшний день.

Вбросил меч в ножны, отступил на шаг. Император медленно обернулся, играли желваки на впалых щеках. Акайо стоял, не склоняя головы. Ждал ответа. Все вокруг ждали — ответа, приказа, жеста, который позволил бы осознать происходящее, начать действовать по одному из традиционных, предписанных сценариев.

— Я принимаю твой вызов.

Император отвернулся, вокруг него тут же сомкнула ряды опоздавшая стража. К самому Акайо подошли осторожно, как к дикому зверю. Он вежливо улыбнулся оказавшемуся ближе всех странно молодому чиновнику, поклонился — как солдат вышестоящему. Тот чуть расслабился, по этому движению прочитав целое послание, сказал уже вполне уверенно:

— Прошу, я провожу вас в покои. Вам нужно подготовиться к поединку.

Акайо последовал за ним.

Они должны были сразиться утром, по решению Императора на городской площади перед храмом "на виду у предков и всего города", или в пределах дворца, на широкой террасе перед главным павильоном. Акайо заметил, что Император наверняка предпочтет второй вариант, чиновник, помедлив, согласился. Его звали Хэми Ютака, и имя это, "змея" и "преуспевание", явно ему шло. Во всяком случае, он рискнул поставить на наследника, и стремительно собирал вокруг себя остальных, почему-то готовых рискнуть благополучием.

Сам Акайо не был уверен, что победит. Император был великим воином, это читалось по его движениям даже сейчас. То, что он был стар, еще ничего не значило.

Его омыли и подобрали одежду для боя, Ютака зачитал правила поединков. Оставили в домике среди прудов, поставив более чем щедрую охрану. Акайо готовился ко сну, когда дверь прошуршала и сквозь щель скользнула женщина.

— Господин нуждается в отдохновении усталого тела и восстании духа для доблестного сражения.

Голос у нее чуть подрагивал. Акайо встал, выдерживая достаточное расстояние.

Она ли сидела у ног Императора?

— Кто ты и кто тебя послал?

— Я — цветок лотоса, и музыка, и нежное покачивание волн, что умчат вас от беспокойств, мой господин.

— Я спрашивал твое имя и имя того, кто тебя послал.

— Разве это важно, мой господин?

Она скользнула ближе, Акайо вытянул руку, заставив ее остановиться.

— Это важно.

Он чувствовал ее решимость, страх, досаду, словно те были тушью написаны на белой коже.

— Если господин не желает разделить со мной эту ночь, то лишь один поцелуй!..

Он шагнул вперед, но поцеловать себя не дал. Одной рукой поймал ее запястья, осторожно, но крепко, убеждаясь, что у нее нет кинжала. Другой взял за подбородок, провел по губам, почти черным в темноте. Стер всю краску до последнего, осторожно вдохнул запах с пальцев. Пахло резко, чем-то острым и горьким.

Девушка молчала, птицей замерев в руках.

— Ты бы умерла тоже, — вздохнул Акайо. — Ты знала? Невозможно целоваться с ядом на губах, и самой его не съесть.

Она чуть кивнула. Он отступил, вытер пальцы о край одеяла, подумав, что вряд ли кто-нибудь станет его облизывать.

— Если хочешь, там есть циновка, — указал на противоположный угол. — Если я выживу завтра, ты будешь в безопасности.

Она снова медленно кивнула, отошла в сторону. Села на пол и тихо расплакалась, дрожа всем телом.

Акайо помедлил, не уверенный, что следует делать, но сил утешать свою неудачливую убийцу не было, желания бояться ее тоже, и он просто лег на свою постель. Нащупал рукоять меча, как младенец — руку матери. Закрыл глаза, заставляя себя заснуть.

Получилось не сразу.



***




На рассвете безымянной девушки в доме не оказалось, словно она ему привиделась. Зато яд на одеяле, в утреннем свете темно-вишневый, не привиделся точно.

Ютака, пришедший следом за слугами, которые принесли воду для умывания, на вопросы ответить не смог, только красочно пообещал, что стража обязательно понесет наказание. Акайо покачал головой:

— Не нужно.

Сам прекрасно понимая, что стоявшая у его дверей охрана точно ни в чем не виновата. Хорошо еще, что им самим не приказали устранить наследника.

Сообщение о том, что все готово для выбора оружия, принесли, когда несчастные слуги пытались что-то сделать с волосами Акайо. Они успели отрасти за время экспедиции, и уже выглядели чуть более прилично, чем ежик, с которым они выходили из Эндаалора, но ни в какую прическу не складывались.

— Я могу пойти так? — Акайо поднял взгляд на Ютаку. Тот поклонился:

— Если вы желаете.

Он пожал плечами, пояснив жест:

— Все равно у меня нет другого выбора.

Встал, поблагодарив слуг за работу, сам проверил меч, который, впрочем, за ночь ничуть не изменился. Подумал — после боя с солдатами я его не точил, плохо. Улыбнулся — на самом деле это почти не имело значения.

Отправился на место будущего поединка. Конечно, терраса в пределах дворцового квартала. Охрана последовала за ним, Акайо обратил внимание на строй — трое впереди, четверо сзади, точно как когда несут осужденного. Почти засмеялся.

Дед считал, это выведет его из равновесия? Правда?

Шел, пряча улыбку в глазах и уголках губ, смотрел на людей с почти детским интересом. Думал отвлеченно — я мог тут жить. Но хорошо, что вышло иначе.

Поднялся по ступеням, остановился напротив Императора. Стража опустилась на колени, Акайо поклонился коротко, как противнику перед боем.

Император прищурился и отвернулся.

— Ваше оружие, пожалуйста, — попросил уже однажды виденный краснолицый чиновник. Передал мечи сидящим рядом четверым мужчинам в военной форме, двоих Акайо узнал: командиры дневной и вечерней стражи. Разумно, что именно они проверяют клинки.

— Акайо, сын изгнанного Хана Ичиро, предъявляет свое право на трон предков, — громко объявил краснолицый, когда с проверкой было покончено. — Вызов брошен и принят Хана Ямао, Ясным Императором!

Вдалеке ударили в храмовый гонг, первый, второй. Начался бой.

Первые несколько пробных выпадов, плавное покачивание из стороны в сторону, мгновенные смены стоек. Акайо ушел в глухую оборону, изучая противника. Тот менял школы легко, как дерево сменяет почки на цветы, а те на листья. Уследить было сложно, быстро стало очевидно — с одной военной подготовкой Акайо бы уже умер.

Но у него был отец, знавший манеру боя Императора хотя бы издали. Хана Ичиро, мечтавший победить, вложивший в сына все свои надежды. Сейчас это, всегда грузом лежавшее на плечах, помогало выживать — и еще один миг, и еще. Угадывать финты, отскакивать, иногда едва удерживаясь в пределах очерченного для них прямоугольника.

Бой длился. Солнце всходило над морем, вытапливая влагу из бойцов.

Акайо принял очередной стремительный удар на меч, развернулся, позволяя старику пролететь мимо него, растянуться на досках террасы.

"Странный выпад, — отметил. — Слишком грубый".

Отошел на пару шагов, не опуская оружия, но давая противнику подняться. Тот встал не сразу, словно не веря, что Акайо не станет добивать. Вскочив, занес меч в классическую позицию — битва одного удара. Бросился вперед с яростным воплем.

Все будто замедлилось, завязло в густом рисовом киселе.

Акайо смотрел.

По традиции он должен был скопировать стойку старика и броситься на него в ответ, а там уж предки рассудят, кому жить, а кому умирать.

Но это же было глупо. Слишком многое стояло на кону, чтобы так рисковать.

Наверное, старый император считал, что иначе ему не победить?.. Или просто устал сражаться.

Акайо вскинул меч, отшагнул в сторону, защищаясь. Заныли плечи, клинок вздрогнул в руках, как живой, но все же удержал удар, вынуждая старика крутануться следом за внезапно остановившимся мечом. Лицом к лицу. Вот так уже можно было бить.

Акайо не ждал, что выпад достигнет цели. Так не могло быть, все ведь знали, что император — великий воин!..

"Бывший", коротко добавил Акайо к привычной мысли. Посмотрел на кровь, текущую по доскам, сбегающую по клинку на руки.

Мертвый.

Зашевелились за спиной люди, закричала девушка, отчаянно, словно подбитая птица. Коснулся плеча уже знакомый краснолицый чиновник, опередив Ютаку.

— Поздравляю вас с победой, Ясный Император. Позвольте проводить вас переодеться?

Акайо кивнул. Стряхнул кровь с меча, вернул в ножны, вытер руки поданным кем-то платком. Пошел в теперь уже свои покои. Чиновник разливался в изъявлениях любви, пока Акайо, догадавшись о причинах такого многословия, не оборвал его:

— Я не собираюсь никого казнить или смещать. Только достаньте из тюрьмы моего друга, Имамото Джиро, и назначьте главным императорским телохранителем. Такой должности, насколько я знаю, раньше не было.