Радужная вдова
Часть 66 из 91 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Облокотившись на руль, он молча смотрел перед собой. Она пошевелилась и тут же испуганно замерла. Санчес никак на это не прореагировал.
Теперь, после всего случившегося, у них с милой барышней остается лишь два выхода: либо он будет вынужден «позаботиться» о ней, как уже позаботился о Кеше Беспалом и об этих двоих, таких неудачных поздних стрелках, либо… Либо ей придется сыграть в очень странную игру, и именно этому последнему обстоятельству она обязана тем, что все еще жива. Но… кто же режет курицу, которая, вполне может случиться, будет нести золотые яйца?..
Черт побери, это невозможно! Такое бывает раз в жизни! Разве могут быть подобные совпадения… или в этом мире случайностей нет?
Санчес смотрел в темноту, изредка прорезаемую огнями встречных машин, и молчал. Молчал, пытаясь еще раз все проанализировать, мысленно пробегая все возможные расклады. Все-таки он еще не принял окончательного решения. Он искал его там, во Тьме, навалившейся на донские степи.
— Что это за городок? — неожиданно спросил Санчес, указывая на огоньки, оставшиеся за их спиной.
Она вздрогнула. Ее глаза снова расширились, она молча смотрела на него. Мгновение, показавшееся бесконечным. Потом попыталась что-то сказать очень слабым голосом, словно из нее выпустили весь воздух.
Санчес недовольно поморщился.
Она справилась с собой. Повторила громче, но словно пугаясь собственного голоса:
— Батайск… — И после небольшой паузы быстро спросила: — Вы убьете меня?
Густая, почти осязаемая тишина повисла в салоне автомобиля.
— Если б я собирался тебя убить, — не поворачивая головы, ответил Санчес, — ты бы была уже мертвой. — И без всякого перехода: — Батайск… Даже таким странным словам находится место на карте.
— Пожалуйста, прошу вас… — Ее голос задрожал, став влажным от слез…
— Тссс, — спокойно произнес Санчес. Он все еще вглядывался в ночь. Ее судьба все еще висела на волоске. Либо — либо. Потом он хрустнул костяшками пальцев. Черт побери, а что, если… а что, если попробовать?
Никаких либо. Решение принято. Темный холод, витавший в салоне автомобиля, отступил. Ей и Санчесу придется сыграть в очень странную игру. Очень. Ничего подобного прежде он не делал. И она поможет Санчесу. Она поможет ему… возвести новое здание, к которому Санчес все никак не мог подступиться. Она поможет ему заложить в основание фундамента тот неожиданный, но главный кирпичик, на котором будет покоиться вся будущая постройка. И может статься, что это будет его лучшее здание, подлинное произведение искусства, его главный шедевр. Для этого нужны будут воля, много воли, и умение истинного Мастера.
Одна из девочек… Санчес превратит ее в свой главный шедевр. Это он увидел вчера за стойкой бара, увидел, но не смог до конца осознать. Лишь только смутное предчувствие, темное понимание.
Черт побери! Санчес взял себя в руки. Что это за мальчишество — шальное опьянение, планов громадье… Но никто не станет резать курицу, несущую золотые яйца.
Он откинулся к спинке кресла и наконец повернул к ней голову.
— Ты вытащила очень счастливый билетик, сестренка, — произнес он.
Еще в этот вечер Санчес ужинал с ней — богатый командированный купил себе дорогую девочку. Складывалось все неплохо. Оказалось, что она живет рядом с Ростовом, в Батайске. Но работает, конечно, в Ростове-папе. Мечтает о Москве и мечтает завязать со всем этим. Обычная история, обычное бла-бла-бла… О том, что Беспалый хотел провести сегодня с ней время, знал только Рябой. Он и ездил за ней в Батайск, и, что самое главное (действительно все складывается удачно!), Рябой на нее наорал, отказавшись искать ее дом и велев ей выходить к трассе. Хотелось бы надеяться, что Рябым и Беспалым все и ограничивалось.
Санчес должен был позаботиться о ее алиби. Он прекрасно понимал, что для местных ментов это дело станет очередным заказным «висяком», но на всякий случай…
Так и выходило. Они ужинали в ресторане бывшей «интуристовской» гостиницы, их видели порхающие вокруг ночные бабочки и какая-то местная братва, а то, что ее телефон, возможно, вычислят по мобильному Беспалого, — что ж, на то она и шлюшка, чтоб ей звонили ближе к вечеру…
Санчес наблюдал за ней — она быстро оправилась. Как будто ничего не произошло. Хотя в нескольких километрах отсюда следственная группа только прибыла на место происшествия, а тело Кеши Беспалого, наверное, все еще не очертили мелом и, наверное, еще никто не закрыл ему глаза. Она оказалась великолепной актрисой. И существом гораздо более рассудочным — она контролировала свои эмоции. Что было совсем недурно, черт бы ее побрал! Присутствующий в ней прагматический цинизм ночной бабочки только играл ей на руку. И она оказалась далеко не дура.
Санчес наблюдал за ней. Еще в автомобиле. Сначала прошел шок. Затем вернулись надежда и страх, неверие и готовность бороться за свою жизнь. Она тихо и приглушенно рыдала, и он дал ей поплакать. Теперь уже было можно. Но — не долго. Санчес чуть пошевелил рукой, лежащей на руле, — она мгновенно умолкла. Черт, неплохо. Борется с собой, но уже пришла в норму. И уже немножко… играет. Вполне возможно, и неосознанно, хотя Санчес сомневался, что это так. Она нравилась ему все больше: на мгновение отвернешься — перегрызет горло. Хорошая глина. Скорее всего он не ошибся. Он — подлинный скульптор и вылепит из нее то, что надо. Как там звали этого сукина сына? Пигмалион? Май фер леди… Очень неплохо.
Уже в ресторане Санчес убедился, что действительно не ошибся. Присутствовало что-то в ее голосе и в ее огромных, чуть влажных глазах. Да, великолепная актриса, но не только… У этой девочки есть зубки. Санчес все про это знает, сам такой. Что ж, тем крепче будет держаться на крючке. Это наша беда, сестренка, мы здорово подсаживаемся на крючок, только в нашем с тобой случае рыбаки — чаще всего мы сами.
Санчес мягко улыбнулся, его карие глаза светились теплом.
— Я знал много красивых женщин, — сказал он, — но такая, как ты, есть только одна.
— Я не хочу ничего о ней слышать, — произнесла кокетливо, воспринимая сказанное как лишь неожиданный и запоздалый комплимент.
Санчес улыбался:
— Тебе придется узнать о ней очень много.
— Это что, твоя любовница? — с несколько неуместной профессиональной веселостью спросила она. — Решил сделать меня похожей на нее? Даже не узнав, что умею я?
Он продолжал улыбаться, но во взгляде вдруг мелькнула какая-то темная молния.
— Не играй со мной, — сказал Санчес, — это не входит в условия нашего договора. А ведь я положился на тебя, если помнишь.
Она моментально перестала улыбаться. Краска отхлынула от ее щек — именно этими словами он говорил с ней там, у «Поплавка».
— Как скажете, — тихо проговорила она. — Конечно, помню. Я…
Санчес произнес:
— Действительно, надо будет узнать, что умеешь ты. — Спокойно взял ее за руку, она вся напряглась, но руки не отдернула. — Ничего. Пройдет и это. — В его голосе больше не было льда.
— Что? — проговорила она.
— Царь Соломон, — сказал Санчес. — «Все пройдет» было написано на его кольце.
— Да, есть песня такая. Я думала, оттуда… Песня такая.
— Наверное. Только ничего не проходило. И Соломон как-то в сердцах швырнул кольцо, оно разбилось. И там оказалась еще надпись: «Пройдет и это». Вот и вся история.
— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.
Санчес снова улыбнулся:
— Это сложный вопрос. Но мы еще поговорим об этом.
Он глядел на нее. На ее огромные глаза и пухлые губы, красиво очерченные скулы. На ее нелепое, откровенно развратное платье, совершенно дикий цвет волос, на дешевенький и даже вульгарный макияж, на дурацкое нагромождение украшений. Такой же дикий цвет лака, неуклюжие жесты, развязная походка… Санчес глядел на нее и видел за всей этой пестрой мишурой подлинный драгоценный камень, роскошный алмаз, чье великолепное сияние пока еще скрыто бестолковыми наслоениями пыли. Наверное, так истинный скульптор видит в бесформенной глыбе мрамора будущее великое произведение искусства. Только он видел еще больше.
Санчес вдруг улыбнулся совсем по-другому, и множество веселых морщинок разбежались от уголков его глаз, а в самих глазах заплясали теплые искорки.
— Ты совсем не обязана любить меня, — произнес он, — или испытывать по отношению ко мне дружеские чувства, но если хочешь — давай, валяй. Возможно, так будет легче.
Теперь она смотрела на него внимательно. Затем сказала:
— Это, наверное, сложно, учитывая обстоятельства, но я попробую.
«Черт побери, она учится прямо на глазах», — подумал Санчес.
— Попробуй, сестренка. — И совершенно без пафоса в голосе объявил: — Нас ждут великие дела.
— Ты это серьезно — про счастливый лотерейный билетик?
— О, билет очень счастливый. Такое бывает раз в жизни. Знаешь — как лошадь Удачи. Мечта… Но тебе придется поработать. — Потом он наклонился к ней и проговорил на ухо: — Я больше не буду выражаться столь вычурно, но запомни все, что я сейчас скажу: за наш договор я тебе уже заплатил. Главную цену — твою жизнь. И твои главные векселя находятся у меня. Знаешь, что это?
Она молчала, и Санчес продолжил:
— Векселя — это долговые обязательства. Все, что ты получаешь сверх того, не так теперь важно. А может случиться, что получишь ты очень немало. Если будешь умной девочкой. И многие из тех, кто платит сейчас тебе, будут рады чистить твою обувь. Но главные твои векселя находятся у меня. Я хочу, чтоб ты этого не забывала. В противном случае ты очень ошибешься. Жизнь и смерть. В конце концов, только это имеет значение.
Она молчала. Затем еле слышно произнесла:
— Как понаписанному. Прут и пряник.
Санчес снова откинулся к спинке своего стула и неожиданно весело проговорил:
— Шутка. Забудь. Я просто репетировал роль. Хотя про прут и пряник — это неплохо подмечено.
Она смотрела довольно долго и недоверчиво.
— Так забудь или запомни? Тебя не поймешь…
— А вот это ты выбери сама, — так же весело произнес Санчес, — по-моему, ты умная девочка. На вот, попробуй это.
Санчес протянул ей свой широкий четырехугольный стакан.
— Это что? О, ноу, я не люблю вискарь. Напоминает самогон.
— Догадываюсь, что это может тебе напоминать. Кстати, это «Jameson» двенадцатилетней выдержки. Ирландский виски. Одна особа его обожает. И тебе придется его полюбить.
— Опять про свою любовницу вспомнил?
— Она мне не любовница. Но если хочешь, можешь называть ее так.
Она чуть помолчала, потом произнесла:
— Я ведь уже не смогу ни от чего отказаться.
— Боюсь, что нет.
— Я все понимаю…
— Отлично, значит, с этим у нас проблем не будет. Еще она любит легкие сигары.
— Ты про что?
— Сигары. Курево.
— Сигары?
— Да, тонкие сигары. Сигарильос. Вот эти. Я только что купил их в баре. Но на этом ее неприятные привычки заканчиваются.
Теперь, после всего случившегося, у них с милой барышней остается лишь два выхода: либо он будет вынужден «позаботиться» о ней, как уже позаботился о Кеше Беспалом и об этих двоих, таких неудачных поздних стрелках, либо… Либо ей придется сыграть в очень странную игру, и именно этому последнему обстоятельству она обязана тем, что все еще жива. Но… кто же режет курицу, которая, вполне может случиться, будет нести золотые яйца?..
Черт побери, это невозможно! Такое бывает раз в жизни! Разве могут быть подобные совпадения… или в этом мире случайностей нет?
Санчес смотрел в темноту, изредка прорезаемую огнями встречных машин, и молчал. Молчал, пытаясь еще раз все проанализировать, мысленно пробегая все возможные расклады. Все-таки он еще не принял окончательного решения. Он искал его там, во Тьме, навалившейся на донские степи.
— Что это за городок? — неожиданно спросил Санчес, указывая на огоньки, оставшиеся за их спиной.
Она вздрогнула. Ее глаза снова расширились, она молча смотрела на него. Мгновение, показавшееся бесконечным. Потом попыталась что-то сказать очень слабым голосом, словно из нее выпустили весь воздух.
Санчес недовольно поморщился.
Она справилась с собой. Повторила громче, но словно пугаясь собственного голоса:
— Батайск… — И после небольшой паузы быстро спросила: — Вы убьете меня?
Густая, почти осязаемая тишина повисла в салоне автомобиля.
— Если б я собирался тебя убить, — не поворачивая головы, ответил Санчес, — ты бы была уже мертвой. — И без всякого перехода: — Батайск… Даже таким странным словам находится место на карте.
— Пожалуйста, прошу вас… — Ее голос задрожал, став влажным от слез…
— Тссс, — спокойно произнес Санчес. Он все еще вглядывался в ночь. Ее судьба все еще висела на волоске. Либо — либо. Потом он хрустнул костяшками пальцев. Черт побери, а что, если… а что, если попробовать?
Никаких либо. Решение принято. Темный холод, витавший в салоне автомобиля, отступил. Ей и Санчесу придется сыграть в очень странную игру. Очень. Ничего подобного прежде он не делал. И она поможет Санчесу. Она поможет ему… возвести новое здание, к которому Санчес все никак не мог подступиться. Она поможет ему заложить в основание фундамента тот неожиданный, но главный кирпичик, на котором будет покоиться вся будущая постройка. И может статься, что это будет его лучшее здание, подлинное произведение искусства, его главный шедевр. Для этого нужны будут воля, много воли, и умение истинного Мастера.
Одна из девочек… Санчес превратит ее в свой главный шедевр. Это он увидел вчера за стойкой бара, увидел, но не смог до конца осознать. Лишь только смутное предчувствие, темное понимание.
Черт побери! Санчес взял себя в руки. Что это за мальчишество — шальное опьянение, планов громадье… Но никто не станет резать курицу, несущую золотые яйца.
Он откинулся к спинке кресла и наконец повернул к ней голову.
— Ты вытащила очень счастливый билетик, сестренка, — произнес он.
Еще в этот вечер Санчес ужинал с ней — богатый командированный купил себе дорогую девочку. Складывалось все неплохо. Оказалось, что она живет рядом с Ростовом, в Батайске. Но работает, конечно, в Ростове-папе. Мечтает о Москве и мечтает завязать со всем этим. Обычная история, обычное бла-бла-бла… О том, что Беспалый хотел провести сегодня с ней время, знал только Рябой. Он и ездил за ней в Батайск, и, что самое главное (действительно все складывается удачно!), Рябой на нее наорал, отказавшись искать ее дом и велев ей выходить к трассе. Хотелось бы надеяться, что Рябым и Беспалым все и ограничивалось.
Санчес должен был позаботиться о ее алиби. Он прекрасно понимал, что для местных ментов это дело станет очередным заказным «висяком», но на всякий случай…
Так и выходило. Они ужинали в ресторане бывшей «интуристовской» гостиницы, их видели порхающие вокруг ночные бабочки и какая-то местная братва, а то, что ее телефон, возможно, вычислят по мобильному Беспалого, — что ж, на то она и шлюшка, чтоб ей звонили ближе к вечеру…
Санчес наблюдал за ней — она быстро оправилась. Как будто ничего не произошло. Хотя в нескольких километрах отсюда следственная группа только прибыла на место происшествия, а тело Кеши Беспалого, наверное, все еще не очертили мелом и, наверное, еще никто не закрыл ему глаза. Она оказалась великолепной актрисой. И существом гораздо более рассудочным — она контролировала свои эмоции. Что было совсем недурно, черт бы ее побрал! Присутствующий в ней прагматический цинизм ночной бабочки только играл ей на руку. И она оказалась далеко не дура.
Санчес наблюдал за ней. Еще в автомобиле. Сначала прошел шок. Затем вернулись надежда и страх, неверие и готовность бороться за свою жизнь. Она тихо и приглушенно рыдала, и он дал ей поплакать. Теперь уже было можно. Но — не долго. Санчес чуть пошевелил рукой, лежащей на руле, — она мгновенно умолкла. Черт, неплохо. Борется с собой, но уже пришла в норму. И уже немножко… играет. Вполне возможно, и неосознанно, хотя Санчес сомневался, что это так. Она нравилась ему все больше: на мгновение отвернешься — перегрызет горло. Хорошая глина. Скорее всего он не ошибся. Он — подлинный скульптор и вылепит из нее то, что надо. Как там звали этого сукина сына? Пигмалион? Май фер леди… Очень неплохо.
Уже в ресторане Санчес убедился, что действительно не ошибся. Присутствовало что-то в ее голосе и в ее огромных, чуть влажных глазах. Да, великолепная актриса, но не только… У этой девочки есть зубки. Санчес все про это знает, сам такой. Что ж, тем крепче будет держаться на крючке. Это наша беда, сестренка, мы здорово подсаживаемся на крючок, только в нашем с тобой случае рыбаки — чаще всего мы сами.
Санчес мягко улыбнулся, его карие глаза светились теплом.
— Я знал много красивых женщин, — сказал он, — но такая, как ты, есть только одна.
— Я не хочу ничего о ней слышать, — произнесла кокетливо, воспринимая сказанное как лишь неожиданный и запоздалый комплимент.
Санчес улыбался:
— Тебе придется узнать о ней очень много.
— Это что, твоя любовница? — с несколько неуместной профессиональной веселостью спросила она. — Решил сделать меня похожей на нее? Даже не узнав, что умею я?
Он продолжал улыбаться, но во взгляде вдруг мелькнула какая-то темная молния.
— Не играй со мной, — сказал Санчес, — это не входит в условия нашего договора. А ведь я положился на тебя, если помнишь.
Она моментально перестала улыбаться. Краска отхлынула от ее щек — именно этими словами он говорил с ней там, у «Поплавка».
— Как скажете, — тихо проговорила она. — Конечно, помню. Я…
Санчес произнес:
— Действительно, надо будет узнать, что умеешь ты. — Спокойно взял ее за руку, она вся напряглась, но руки не отдернула. — Ничего. Пройдет и это. — В его голосе больше не было льда.
— Что? — проговорила она.
— Царь Соломон, — сказал Санчес. — «Все пройдет» было написано на его кольце.
— Да, есть песня такая. Я думала, оттуда… Песня такая.
— Наверное. Только ничего не проходило. И Соломон как-то в сердцах швырнул кольцо, оно разбилось. И там оказалась еще надпись: «Пройдет и это». Вот и вся история.
— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.
Санчес снова улыбнулся:
— Это сложный вопрос. Но мы еще поговорим об этом.
Он глядел на нее. На ее огромные глаза и пухлые губы, красиво очерченные скулы. На ее нелепое, откровенно развратное платье, совершенно дикий цвет волос, на дешевенький и даже вульгарный макияж, на дурацкое нагромождение украшений. Такой же дикий цвет лака, неуклюжие жесты, развязная походка… Санчес глядел на нее и видел за всей этой пестрой мишурой подлинный драгоценный камень, роскошный алмаз, чье великолепное сияние пока еще скрыто бестолковыми наслоениями пыли. Наверное, так истинный скульптор видит в бесформенной глыбе мрамора будущее великое произведение искусства. Только он видел еще больше.
Санчес вдруг улыбнулся совсем по-другому, и множество веселых морщинок разбежались от уголков его глаз, а в самих глазах заплясали теплые искорки.
— Ты совсем не обязана любить меня, — произнес он, — или испытывать по отношению ко мне дружеские чувства, но если хочешь — давай, валяй. Возможно, так будет легче.
Теперь она смотрела на него внимательно. Затем сказала:
— Это, наверное, сложно, учитывая обстоятельства, но я попробую.
«Черт побери, она учится прямо на глазах», — подумал Санчес.
— Попробуй, сестренка. — И совершенно без пафоса в голосе объявил: — Нас ждут великие дела.
— Ты это серьезно — про счастливый лотерейный билетик?
— О, билет очень счастливый. Такое бывает раз в жизни. Знаешь — как лошадь Удачи. Мечта… Но тебе придется поработать. — Потом он наклонился к ней и проговорил на ухо: — Я больше не буду выражаться столь вычурно, но запомни все, что я сейчас скажу: за наш договор я тебе уже заплатил. Главную цену — твою жизнь. И твои главные векселя находятся у меня. Знаешь, что это?
Она молчала, и Санчес продолжил:
— Векселя — это долговые обязательства. Все, что ты получаешь сверх того, не так теперь важно. А может случиться, что получишь ты очень немало. Если будешь умной девочкой. И многие из тех, кто платит сейчас тебе, будут рады чистить твою обувь. Но главные твои векселя находятся у меня. Я хочу, чтоб ты этого не забывала. В противном случае ты очень ошибешься. Жизнь и смерть. В конце концов, только это имеет значение.
Она молчала. Затем еле слышно произнесла:
— Как понаписанному. Прут и пряник.
Санчес снова откинулся к спинке своего стула и неожиданно весело проговорил:
— Шутка. Забудь. Я просто репетировал роль. Хотя про прут и пряник — это неплохо подмечено.
Она смотрела довольно долго и недоверчиво.
— Так забудь или запомни? Тебя не поймешь…
— А вот это ты выбери сама, — так же весело произнес Санчес, — по-моему, ты умная девочка. На вот, попробуй это.
Санчес протянул ей свой широкий четырехугольный стакан.
— Это что? О, ноу, я не люблю вискарь. Напоминает самогон.
— Догадываюсь, что это может тебе напоминать. Кстати, это «Jameson» двенадцатилетней выдержки. Ирландский виски. Одна особа его обожает. И тебе придется его полюбить.
— Опять про свою любовницу вспомнил?
— Она мне не любовница. Но если хочешь, можешь называть ее так.
Она чуть помолчала, потом произнесла:
— Я ведь уже не смогу ни от чего отказаться.
— Боюсь, что нет.
— Я все понимаю…
— Отлично, значит, с этим у нас проблем не будет. Еще она любит легкие сигары.
— Ты про что?
— Сигары. Курево.
— Сигары?
— Да, тонкие сигары. Сигарильос. Вот эти. Я только что купил их в баре. Но на этом ее неприятные привычки заканчиваются.