Радужная вдова

Это хотел сказать Учитель? Да. Но еще он сказал, что я должен что-то увидеть. То, что, возможно, спасет мне жизнь.

Конечно, перед ним Учитель Цой. Но не совсем. Человек, стоящий перед ним в кимоно, сделал то, чего никогда бы не позволил себе Учитель.

ЧТО?

Открытая дверь. Рука. И дальше словно вспышка! Взгляд Игната заскользил по предметам, и начало открываться то, чего раньше не было. Дверь распахнута, в коридоре не светло, но достаточно, чтобы разглядеть. Прямо напротив открытой двери видна узкая полоска темного зеркала. Сейчас Игнат совершенно точно вспомнил о ней. Сейчас перед его закрытыми глазами стояло это зеркало! Вот что имел в виду Учитель.

Я НЕ ТО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ.

Я ОБМАНЫВАЮ ТЕБЯ.

Учитель никогда бы не принес на татами то, что принес сейчас человек, стоящий перед Игнатом в кимоно. И это действительно могло бы стоить Игнату жизни. Если бы он купился на обман. В узкой полоске зеркала, еле различимая, все же отражалась спина Учителя, и за поясом на спине находился небольшой револьвер.

— Вы пришли на татами с огнестрельным оружием, — произнес Игнат. — Я понял разницу, сэнсей. Я увидел ее в зеркале.

— Очень хорошо, — улыбнулся Учитель Цой. — Никогда не забывай, что вещи говорят о себе больше, чем кажется. Теперь ты понял.

— Я понял, Учитель.

— И никогда не закрывай этого внутреннего видения.





⁂


Не человек видит, благодаря глазу, а глаз — благодаря человеку.

Учитель Цой продолжал свои уроки, и Ворон действительно научился видеть. У окружающих предметов имелась своя тайная душа, и у души этой были свои тайные порывы.

Сейчас он видел.

Сейчас, беседуя с молоденьким сержантом, он успел осмотреться и понять, что вещи опять говорят о себе больше, чем кажется.

Вон санитар в белом халате все это время копается с замком, уже слишком долго, чтобы либо попасть ключом в замочную скважину, либо прекратить свое занятие. В самой глубине коридора везут носилки, и парень явно ждет их.

Второй ближе. Говорит по телефону. Но глаза его не пусты, как у человека, который представляет себе того, с кем разговаривает.

За ними наблюдают. И вычислить это Игнату не составляло труда. Гости прибыли.

Поэтому Ворон не особенно удивился, услышав то ли растерянный, то ли взволнованный голос Лютого:

— Слышь, Игнат, они не отвечают. Охрана внизу… Все их телефоны молчат.

Роберт Манукян действовал молниеносно. Несколько человек в милицейской форме подошли к охранникам, припарковавшим три своих автомобиля в свежей тени лип. Тень тенью, но стояла неимоверная жара, поэтому окна оставались открытыми. Роберт считал себя армянским интеллектуалом. Он был немножко националистом. Может быть, не немножко. Но он явно не был глупым человеком. На его счету, наверное, не было ни одного поражения, и дело здесь заключалось вовсе не в слепой удаче. В его голове работал великолепный компьютер, он моментально высчитывал баланс между стратегией и тактикой. Быть может, Роберту немного мешала излишняя горячность, но человек рождается таким, каким рождается, и контролирует то, что в состоянии контролировать, предоставляя остальному развиваться самостоятельно. Если у него, конечно, голова на месте и если он умеет отличать одно от другого. Роберт Манукян умел.

Милиционеры подошли к автомобилям, укрывшимся в тени лип. Во всех тачках были радиоприемники, а охранники обожали слушать «Русское радио». И иногда эта станция передавала сводку происшествий. Охранники уже что-то слышали о вроде бы неудачном покушении на Монгольца, но, когда подошли менты со своей вонючей проверкой документов, люди Лютого повели себя как законопослушные граждане, презирающие блюстителей порядка. Менты — они и в Африке менты, тем более средь бела дня. Люди Лютого с несколько надменной усталостью поинтересовались, что ментам надо, ну какие на хер документы, про каких на хер заек? Менты попались на удивление вежливые и на удивление быстрые. Они отдали честь, а потом было произведено пять бесшумных выстрелов парализующими инъекциями. Роберту вовсе не требовалось, чтоб охранников обнаружили через пару минут с дырками в их дурацких башках. В инъекции было добавлено снотворное. Пусть лучше спят и будут благодарны. Манукян действительно контролировал то, что умел контролировать. И уже через некоторое, не очень продолжительное, время его люди поднимались на грузовом лифте приемного покоя — они должны были доставить на третий этаж носилки для перевозки больных. Они больше не являлись работниками правоохранительных органов, теперь они были служителями медицины, и, судя по выражению их лиц, с очень долгим стажем. Медики всегда чрезмерно веселы и философски отрешенны. И в меру академичны. Ну совсем как Роберт Манукян.

На третьем этаже их ждали — в коридоре уже находились два человека Манукяна, следивших за палатой Лютого. Его дружок-попрыгун, спасший Лютому жизнь на свадьбе, только что вышел из палаты и что-то объяснял милиционеру. Наверное, беспокоился насчет охранника. Бывает же такое! Человек, конечно, смертен, но очень обидно, когда это случается в туалете. А может, это и не важно. Иногда это случается и в больнице. Чаще всего по естественным причинам, так сказать, в порядке общей убыли. Но иногда бывают исключения. Что ж поделать, если Роберт сегодня явится олицетворением этого исключения.

Молоденький сержант милиции вдруг действительно встревожился — охранник ушел в туалет и отсутствует уже больше двадцати минут. А потом — почему сюда катят тележку? В этом крыле расположились палаты-люкс для VIP-пациентов, и они были полными. Времена-то нынче неспокойные. А потом начались события, о которых молоденький сержант милиции — вот уж действительно везунчик, он отделается легким ранением в локоть — еще долго будет рассказывать своим сослуживцам. Потому что пациент — «больной», как его называла медсестра Наташа, с которой сержант пытался закрутить интрижку, — до сих пор мирно беседовавший с ним и не проявивший никаких признаков настороженности, неожиданно резко рванул его на себя и первое слово сержант произнес уже в их палате.

Роберт Манукян предполагал сделать все тихо и быстро. И первая часть его операции развивалась превосходно. Коридор был пуст, в нем находились только его люди, охранник нейтрализован, этот молокосос в форме вообще не представлял серьезных проблем. Оружие у Роберта и его людей было с глушителями, и, наверное, им оставалось просто открыть дверь и произвести несколько выстрелов.

Теперь же Роберт видел, что в его первоначальный план все-таки внесены некоторые коррективы. Они обнаружены, и это неприятно. Теперь Лютый и его попрыгунчик будут, по всей видимости, располагать милицейским «макаровым». Это гораздо неприятнее. Вряд ли один «макаров» представляет серьезную угрозу, но шума наделает много.

Вот с этим могут возникнуть проблемы.

Поэтому надо действовать очень быстро.

Они уже подходили к палате, когда услышали шум передвигаемой кровати.

«Баррикадируют дверь, я их папу…» — подумал Роберт и тут же усмехнулся. В этой американской больнице кровати были изящными и, следовательно, не очень тяжелыми. Он встал сбоку от двери. Попробовал ручку и толкнул дверь. Так и есть, забаррикадировались.

— Я их папу… — бросил Роберт, а потом кивнул двум своим людям, указав на дверь: — Давайте резко…

Больше никакого шума, связанного с передвижением мебели, не было.

Два человека повернулись плечо к плечу, начали разбег. Все приготовили оружие. В коридоре по-прежнему было пусто. Лишь человек Роберта Манукяна, до этого беседовавший по телефону и замеченный Вороном, сейчас развлекал галантными шутками с двусмысленными намеками дежурную медсестру. Дежурной сестре он уже успел понравиться. Это был ее тип мужчины.

В соседней с Лютым палате два пациента с заживающими огнестрельными ранениями баловались холодным пивком и закусывали его чудесным угрем. Они попали в приличную переделку, но братва их не бросила, в том смысле, что больница была по высшему разряду. Братва вообще никогда не бросает своих людей. Двух пациентов звали Николай и Леонид. Но братва называла их Коликом с Леликом. Они были приятелями. И они знали, что их сосед по палате — сам Лютый. Подобный факт очень льстил их самолюбию. Вся братва, приезжающая их навещать, засвидетельствовала Лютому уважение и принесла свои соболезнования. Лютый не особо общался сейчас с людьми, и, когда народ к нему заходил, там было полно охраны. Но зла на Лютого за подобное никто не держал — еще бы, такое пережить. Тот, второй, вообще в такие моменты уходил, а может, случайно так получалось.


Лютого братва уважала. Сильно уважала. Даже несмотря на то, что произошло на свадьбе.

Два человека Манукяна с резким усилием врезались в дверь. Но… она оказалась открытой. Двое кубарем вкатились в палату Лютого, и дверь за ними мгновенно закрылась. Роберт Манукян смотрел на захлопнувшуюся перед его носом дверь и впервые за довольно длительный срок чувствовал себя глупо.

— О, нае…али, — с какой-то странной и глухой веселостью произнес он.

Но дальше ему стало совсем не до веселья, потому что за дверью была полная тишина. Никаких выстрелов, грохота схватки, лишь приглушенные стоны и теперь вот полная тишина.

— Я их папу… Сережа, эй, вы что? Фрунзик!

Тишина.

Фрунзик и Сережа словно провалились в глухую черную дыру. Роберт, опасаясь выстрела, нажал на ручку, пытаясь отворить дверь.

Они ее заперли. Ручка не поворачивалась. Значит, не было никакой кровати. Конечно, не было. Роберта развели, как пацана. Но Фрунзик и Сережа — они-то были. Что тогда случилось с ними? Это что, я их папу, здесь такое творится?

Этот американский замок можно вышибить ударом ноги. Но тишина…

Что происходит?

Нет, тишина была не сразу. Роберт слышал приглушенные стоны; здесь отличная звукоизоляция, но ни выстрелов и ничего такого… А стоны вроде слышал.

Вышибить ударом ноги, правильно ли это?

И на высоком лбу интеллектуала Роберта выступили капельки пота. Но не от жары. В этой клинике соблюдался режим собственного микроклимата. Пот был холодным. Холодный пот напряжения и какого-то темного, еще совсем не осознаваемого лихой натурой Роберта, но все-таки страха перед столь непонятной тишиной.

Вышибить дверь?

И во второй раз Роберт почувствовал себя глупо. И почувствовал что-то еще…

Но действовать надо было быстро.

Уходить им из этой палаты некуда, Лютый там.

— Давайте все сразу, — произнес Роберт.

И в это же мгновение все очень сильно изменилось.

Но Роберту повезло. Он не стоял перед дверью и не стоял справа от нее. Поэтому ему повезло. Почти как и молоденькому сержанту, чья судьба распорядилась сегодня так, что он должен был охранять Лютого и Стилета.

Колик с Леликом вовсе не догадывались, что за события разворачивались сейчас за стеной. Они разлили себе ледяного пива — спасибо братве, затарили вчера полный холодильник — и принялись разделывать второго угря. Руки и рты у обоих были в жире, а угорь оказался великолепным. Вот в этот момент на их балконе возник какой-то пассажир. Тоже из пациентов. Скорее всего из соседней палаты. Либо слева — но там Лютый, либо справа. Но там вроде какой-то бизнесмен с Екатеринбурга. А этот кто ж?

То, что этот пассажир сделал дальше, было уже неслыханной наглостью. Он, не спрашивая разрешения, открыл их балконную дверь и быстро вошел в палату, словно ни Колика, ни Лелика здесь не было. И они вовсе не пили тут пиво с отличным, жирным, но в меру соленым угрем. Мож, псих? Он чё, не понимает, что здесь за люди? А?! Он чё, в натуре?!!

— Ты чё, брат, ошибся дверью? — спросил Лелик.

— Палату попутал или рамсы? — ухмыльнулся Колик, и оба приятеля чуть было не засмеялись. Но вовремя остановились. Потому что вошедший явно был психом. В правой руке он держал веер медицинских скальпелей. Лелик, более мнительный, сразу же вспомнил фильмы о джеках-потрошителях и прочей лабуде. Вошедший взглянул на них выцветшими, как старые джинсы, глазами, холодно улыбнулся и, не говоря ни слова, направился к их входной двери. Ну дела! Однако…

Что-то в нем было…

Но Колик не думал об этом. Просто от подобной наглости он чуть было не лишился дара речи. Он чё, ему чё здесь? А? Тротуар для лохов, а?

Колик начал подниматься со своего стула:

— Ты, братан, я не понял…

Тот замер у двери, вроде как занимаясь своими делами, и, не поворачивая головы, спокойно произнес:

— Сиди на месте.

И все. Больше он не сказал ничего.

Но теперь и Колик понял, что в нем что-то было…

И сел обратно. Все закончилось.

Потому что тот лишь оценивающе поглядел на скальпели и одарил их еще одним взглядом. И этого Колику было достаточно. Взгляд был ледяным, но… В нем присутствовал ледяной огонь, который Колик видел редко, но все же видел. Видел во время схватки и только у самых лучших бойцов. А Колик сам был не трусливого десятка. И сейчас он подумал: «Чего там, пускай человек себе идет…»

А тот словно подтвердил догадку Колика. Перед тем как отворить дверь, он произнес:

— Не выходите в коридор, если хотите жить.

Грохот выстрелов, о которых так беспокоился Роберт Манукян, все-таки раздался, и «макаров» оказался вовсе не таким бесполезным оружием. Как только люди Роберта начали вышибать дверь, по ним из палаты Лютого сразу же открыли огонь. Но перед выстрелом произошло нечто, что объяснило зловещую тишину, поглотившую Фрунзика и Сережу. Теперь эта тишина пришла сюда. Только не тишина. А шелест…