Радужная вдова

— Что, Шура, вы уже познакомились? — Он указал Сулейману на Игната. — Это мой очень старый друг. Наверное, самый близкий друг — друг детства.

Тот посмотрел на Игната ничего не выражающим взглядом.

— Что-то он у тебя неразговорчивый, Лютый.

— Это точно. — Лютый пребывал в прекрасном расположении духа. — У него много достоинств.

Сулейман какое-то время размышлял, потом таким же бесцветным тоном произнес:

— Тебе, брат, виднее. Действительно, чего пустые базары разводить? — И он неожиданно протянул Игнату руку. Игнат пожал ее. Рука у Шуры была огромная и словно стальная; он задержал руку Игната в своей, но тот вежливо улыбнулся:

— Очень рад. — Поздоровался и высвободил руку.

Рукопожатие Игната Сулейману понравилось — оно было не слабым, но и не вызывающим.

— Я тоже рад. — И он продемонстрировал то, что ему заменяло улыбку.

Игнат с Лютым отошли от Шуры-Сулеймана — сейчас молодые пройдут по ковровой дорожке, и шумное застолье начнется. К ним присоединился рыжий водитель.

— Торт наконец прибыл, — сообщил он Лютому.

— Хорошо.

— А вот… Вики нет. Директора своего прислала, а самой нет.

— Черт… сумасшедшая баба!

— Что меж вами случилось, Лютый? — спросил рыжий водитель.

— Ничего. Поверишь — ничего! Я сам понять не могу.

— Ну ладно, вроде все нормально, — произнес рыжий водитель. — Остальные все здесь. Слетелись как мухи на мед.

— Оружия ни у кого нет?

— Обижаешь, — проговорил рыжий. — Только у охраны. Все уговор держат. Даже Сулейман.

— Ладно. Это я так спросил. Вот дура баба…

— Вика?

Лютый кивнул. Игнат улыбнулся:

— Что, нежные чувства? Дела сердечные?

— Да какие нежные чувства! Баба крутая, кремень, умница, вот только в последнее время… Словно ей кто про меня какого-то дерьма наплел. Неожиданно переменилась, и все тут.

— Я думал, — произнес рыжий водитель, — ее мужик-то, покойный, вроде с Монгольцем дела имел. Не то что вел чего-то, а вроде как собирался. А Миша Монголец такой паренек… Может, оттуда ноги растут?

— Ой, рыжий, — усмехнулся Лютый, — да Вика совсем не по этим гайкам. Прекрати.

— Доверяй — но проверяй.

— Ладно, рыжий.

Лютый обнял водителя за плечи — они действительно были с ним давно, но… тот многого не догонял. Многого. Хотя завхоз из него получился прекрасный. К рыжему водителю Лютый относился с какой-то особенной теплотой. И не только потому, что никогда не бросал своих людей. И сентиментальные воспоминания о прошлом здесь тоже ни при чем. Просто было в нем что-то бесхитростное и чистое, чего в Лютом, увы, не было и уже никогда не будет.

Так думал Лютый, вовсе не догадываясь, что рыжий водитель просто восхищался им, как сейчас его младший брат Андрей восхищается Вороном.

— Ладно. Не будем о делах в такой день. Игнат, сейчас я тебя познакомлю с Щедриным. Мы с ним будем за глав двух семейств. О! Молодые. Идут!

Андрей и Марина показались в конце ковровой дорожки — молодые, красивые, успешные и, наверное, влюбленные. Жених и невеста, тили-тили-тесто… Как две фотомодели на каком-нибудь знаменитом подиуме. Невеста в красном облегающем платье, делающем ее до невероятности сексуальной; Андрей в каком-то странном наряде — кителе и в спортивных туфлях. Эксцентричные модники, оба со странички глянцевого журнала. Оба в солнцезащитных очках долларов по пятьсот. Игнат подумал, что в их время все было по-другому — строгий темный костюм и невеста в белых кружевах и с фатой.

— Вот балбес он у меня! — усмехнулся Лютый, с нежностью глядя на брата. — Опять — шнурок… Слухай, Воронидзе, какие же они оба красивые! А, братан?!

Молодые шли к Лютому и Щедрину, здесь же были обе матери и члены обоих семейств.

«Свадебный марш» Мендельсона. Лютый выходит к ним навстречу — это уже явно не по сценарию. Подходит к брату, опускается на одно колено… Все немножко озадачены. Лютый завязывает брату шнурок. Щелкают затворы фотоаппаратов. Лютый поднимает взгляд, улыбается.

— Держись, братан!

Андрей несколько смущен. Смотрит на Марину.


— Мы держимся.

Лютый поднимается.

— Ну, краснокожий, поздравляю. — Старший брат всегда завязывал младшему шнурки. И всегда звал его краснокожим. — Сегодня ты похитил самую красивую женщину с их корабля.

Щедрин улыбается. Матери улыбаются со слезами на глазах. Щелкают затворы фотоаппаратов. Игнат подумал, что это могли бы быть лучшие фотографии со свадьбы. Прямо картинка к новой серии «Крестного отца» — заботливая рука, завязанный шнурок, блистательный клан…

— Будьте счастливы, — говорит Лютый и отходит к Щедрину.

Начинаются поздравления. Объятия. Всем-всем много-много счастья.



Лучшие фотографии со свадьбы будут совсем другими. И за них дадут много денег.



— Горько! — кричит Лютый. Он дарит молодым джип — роскошный «мерседес». Это еще не все. Он финансирует их следующий фильм. Он готов вкладывать деньги в интересные проекты. Неплохая новость для прессы.

— Горько! — произносит Щедрин. Он дарит молодым пятикомнатную квартиру в элитном доме, полностью обставленную. — Дальше выкручивайтесь сами, — шутит банкир.

— Горько! — говорит Миша Монголец и кладет ключи от двухместного кабриолета «порше». Лютый понимает, что скорее всего это знак окончательного примирения.

— Горько! — кричат все гости, явно соревнуясь в блистательности своих подарков, в остроумии своих тостов.

— Горько! Горько!



В нескольких сотнях метров от накрытых столов бойцы ОМОНа в камуфляже двигаются вдоль рощи, расположенной напротив особняка Лютого. До них доносятся звуки веселой свадьбы, музыка, смех. Они занимают позиции.

— Действовать только по моему сигналу, — говорит тот, кто называл себя майором Гриневым.

Командир отряда Павел Лихачев кивает. Потом все же задает вопрос:

— А если опять будет команда «домой»? У Лютого многое замазано.

— Значит — домой. Мы здесь на всякий случай. На всякий пожарный…

— Я к тому, что там полный дом охраны.

Майор Гринев смотрит ему в глаза с холодным любопытством. Бойцы спецназа, прибывшие с Гриневым, — это снайперы. Сейчас они готовят свое оружие. Паше глубоко наплевать на Лютого. Он будет не против, если эти бандиты перебьют друг друга. Совсем не против. Но все равно это дело попахивает дерьмом.

— Покой мирных граждан, — произносит Гринев, — вот объект твоей заботы. Насильно мил не будешь, так ведь, а, Лихачев?

— Так точно.

— Если у них что начнется, какая заварушка, всех класть на землю! Чтобы тут вооруженные головорезы по поселку не бегали. По любым стрелкам — огонь на поражение.

— Можете не повторять. В моем отряде так заведено, что достаточно одного инструктажа.

— Думаешь, Лихачев, где-то есть по-другому?

— За других говорить не берусь.

— Все правильно. О, слышишь, «горько» кричат?

— Слышу.

— Кино-то видел?

— С Лютого братом? Хэ, туфта! Пацан. Как в сказке навертели. Баба ничего играет.

— Банкирская дочка.

— Стрельба с двух рук, пистолеты появляются, как у фокусника. Шоу оно и есть. Нежизненно.

— Моей дочке понравилось. В Ваню-киллера так просто влюбилась. Сидела, ревела, соплячка.

— Сколько ей?

— Четырнадцать.

— Барышня.