Пыль грез. Том 2
Часть 8 из 119 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Синн подняла ладони. Та, пальцы которой только что кровоточили, казалась обугленной.
– Моя кровь, – прошептала она, – пылает.
Они обогнули болото, провожаемые взглядами чешуйчатых длинношеих животных с плоскими мордами. Размером больше любого бхедерина, но глаза такие же тупые. По их спинам бегали крошечные крылатые ящерицы, выбирая клещей и блох.
За болотом местность стала подниматься вверх, пейзаж здесь оживляли деревья с бугристыми стволами и перистыми кронами, их длинные листья напоминали змей. Очевидного способа обойти этот странный лес они не обнаружили и двинулись насквозь. Под душной сенью лесного полога порхали перламутровые мотыльки размером с летучую мышь, влажная земля под ногами кишела жабами, в чью пасть поместился бы мужской кулак. Уступать дорогу они, похоже, не собирались, так что Свищ всякий раз аккуратно смотрел, куда поставить ногу, а Синн просто отвешивала жабам пинки босой ступней, хохоча при каждом хлюпающем попадании.
Уклон выровнялся, лес сделался гуще, мрак окутал их словно покрывалом.
– Зря мы это, – пробормотал Свищ.
– Что?
– Все! Дом Азата, портал – Кенеб, наверное, от беспокойства с ума сходит. Нечестно было так вот взять и уйти, никого не предупредив. Если б я только заподозрил, что нам так долго придется искать то, что мы, по-твоему, должны найти, я б, наверное, сразу отказался. – Он вгляделся в девушку. – А ведь ты, поди, с самого начала так и знала?
– Мы на тропе, сойти с нее сейчас нельзя. И потом, мне нужен союзник. Кто-то, способный защитить меня со спины.
– Чем – вот этим дурацким столовым ножиком у меня за поясом?
Она снова сделала гримасу.
– Скажи мне правду. Откуда ты такой взялся?
– Я – найденыш из Собачьей Цепи. Меня спас имперский историк Дукер. Подобрал у ворот Арэна и передал на руки Кенебу.
– И ты на самом деле все это помнишь?
– Конечно.
Ее взгляд сделался еще пристальней.
– И даже как шел с Собачьей Цепью?
Он кивнул.
– То шел, то бежал. Боялся, постоянно хотел есть и пить. Видел, как умирали люди, много людей. Я даже помню, как однажды видел самого Колтейна, хотя сейчас, когда пытаюсь вспомнить, как он выглядел, в голове у меня одни лишь вороньи перья. Ну, – добавил он, – по крайней мере, я не видел, как он умер.
– А сам ты из какого города?
– А вот этого не помню. – Он пожал плечами. – Все, что до Цепи… исчезло, будто никогда и не было.
– Вот именно.
– Что?
– Тебя, Свищ, создала Собачья Цепь. Слепила из грязи, палок и камней, а потом наполнила всем, что случилось. Героями, которые сражались, прежде чем умереть. Теми, кто потерял того, кого любил. Теми, кто умер от голода и жажды. Теми, чьи сердца разорвал ужас. Теми, кто утонул, теми, кто напоролся на стрелу или меч. Теми, кого насадили на копья. Она взяла их всех, и получилась твоя душа.
– Глупость какая. Там было множество сирот. Кто-то из нас дошел до конца, кто-то не смог, только и всего.
– И сколько тебе тогда было – три года? Четыре? Из такого возраста никто ничего не помнит. Разве что какие-то отдельные эпизоды. И только. Но ты, Свищ, помнишь Собачью Цепь – потому что ты ее порождение.
– У меня были родители. Настоящие, отец и мать!
– Но ты их не помнишь.
– Потому что они погибли еще до Цепи!
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда, что ты сейчас ерунду какую-то говоришь!
– Свищ, я все это знаю, потому что ты такой же, как и я.
– Что? У тебя точно была настоящая семья – у тебя даже брат есть!
– Который на меня смотрит и сам не знает, кого – или что – перед собой видит. Я могу тебе рассказать, кто меня сделал. Убийца по имени Калам. Он меня обнаружил, когда я скрывалась среди кучки бандитов, делавших вид, что они – повстанцы. Оставил след у меня в душе и отправился восвояси. А потом меня сделали еще раз, добавили к первому. В И’Гхатане, где я нашла то пламя, которое теперь у меня внутри горит и не гаснет, словно мое собственное солнце. А дальше – капитан Фарадан Сорт, потому что она знала, что я знаю, что они еще живы – а я это знала, потому что пламя не гасло – горело и горело там, под городом. Я это знала – я чувствовала. – Она умолкла, тяжело дыша, а глаза у нее были дикие, как у ужаленной осой кошки.
Свищ уставился на нее, сам не зная, чего хочет – обнять или ударить.
– Ты рождена своей матерью – так же, как и я!
– Тогда отчего мы другие?
Мотыльки бросились врассыпную от ее вопля, окружающий лес притих.
– Не знаю, – негромко ответил он. – Может статься… может статься, ты что-то и обрела в И’Гхатане. Но со мной ничего подобного никогда не случалось.
– В Малазе. Когда ты спрыгнул с корабля. Отправился искать нахтов. Зачем?
– Я не знаю!
Она отпрыгнула от него в сторону, бросилась в чащу. Какие-то несколько мгновений спустя он потерял ее из виду.
– Синн! Куда ты? Что ты делаешь?
Сумрак исчез. В полусотне шагов отсюда с шипением распустился огненный шар. И покатился прямо на Свища, деревья у него на пути попросту взрывались.
Он раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука.
Жгучий пламенный шар тяжко накатывался на него, огромный, угрожающий…
Свищ взмахнул рукой. На пути у огня вдруг вздыбилась земля, масса из перепутанных корней, перегноя и глины рванулась вверх, опрокидывая деревья по сторонам. Из бурлящей почвы выросли тысячи кривых коричневых рук. Извивающаяся стена охватила катящийся огненный шар и прихлопнула его, словно каблук, что давит отлетевший в сторону уголек. Грянул гром. Земля осела, руки исчезли, остался лишь искореженный, медленно оседающий курган. Из-под него забили струи пара, потом их напор стал ослабевать. Пар медленно уплыл прочь, и вновь воцарился полумрак.
Он увидел, как Синн спокойно идет к нему, перешагивая через покореженные пни, отряхивая мусор с платья.
Она остановилась прямо перед ним.
– Все это неважно, Свищ. Мы с тобой – другие.
И зашагала вперед. Мгновение спустя он неуверенно двинулся следом.
С девчонками спорить – себе дороже.
Сплошные пришельцы. Один пока недостижим, зато другой ему отлично знаком. Таксилиец и Раутос сумели отжать панель, под ней открылась путаница металлических пружин, трубок и проводов в оплетке. Бормоча себе под нос, что надобно отыскать ключевые заклинания, которые приведут в действие колдовские силы и тем самым пробудят мозг города, Таксилиец принялся тыкать в кнопки и дергать провода. Топтавшийся у него за спиной Раутос, на лбу которого выступили капельки пота, завел песнь о необходимости быть осторожным, на что Таксилиец не обращал ни малейшего внимания.
Ласт придумал ловушку для крысоящериц – ортенов – и отправился ее испытывать. Асана последовала за ним.
Наппет и Шеб отыскали на самом верху пандуса, который заканчивался длинным, но неглубоким помещением, закрытую дверь, и лупили сейчас по ней стальными кувалдами – звук от каждого удара напоминал колокольный стон. Если им что и удалось повредить, так это собственные барабанные перепонки – впрочем, поскольку поводов для разговора у них не нашлось, этот печальный факт им еще только предстояло обнаружить.
Бриз обследовала Гнездо, ныне пустую, покинутую обитель Матроны, и пока что не нашла там ничего интересного – сама не зная, что остатки ароматов струятся сейчас через ее легкие, крошечными каплями оседают на коже. Ее преследовали смутные мысли о деторождении, о бесконечной последовательности схваток и родов, беспорядочно следующих друг за дружкой, словно в неуправляемом кошмаре. Сперва она ощущала лишь неясное раздражение, но оно все быстрей превращалось в беспричинную ярость.
Бриз жила внутри Плиток с тех самых пор, как их сотворила, но открыть в них искомый смысл не получалось даже у нее. А теперь внутрь к ней начал просачиваться внешний мир. Было от чего прийти в замешательство.
А, и еще личинка к’чейн че’малля. Которая взбиралась все выше, приближаясь к злосчастному человеческому сборищу.
Призрак плавал среди своей семьи, ощущая всевозрастающий трепет. Его люди терпят неудачу. В некотором смысле – неподвластном описанию, но от того не менее важном – их общность начала распадаться. Когда-то он не мог осознать назначения каждого, но теперь все – исключая разве что Таксилийца – заняты одним и тем же. Назревал кризис, и призрак не мог не чувствовать нарастающего замешательства. Они не успеют подготовиться к явлению Сулкит. Может статься, даже убьют личинку. Тогда все пропало.
Ему вспомнилось – впервые или же в тысячный раз? – как он стоит на палубе корабля, а поверхность моря со всех сторон гладкая, как стекло, неподвижный воздух насыщен чем-то странным, освещение необычное, словно пульсирует. Вокруг суетятся бледные безликие матросы – обещания обильных жертв Старшему Богу, заполошное блеяние коз, которых тащат наружу из трюма, блеск клинков, окунутых в морскую воду, прочь от корабля плывут извивающиеся кровяные пятна – все вокруг него переполнено ужасом. Его собственный смех звучит словно бы в ответ всему этому. Жестокий, демонический, все таращат на него глаза – они обнаружили среди себя монстра. И он – этот монстр.
Я сам призывал шторма? Просто чтобы увидеть их ярость, завернуться в нее, как в самый уютный плащ. И удовольствия моего не нарушали даже вопли гибнущих смертных.
Эти воспоминания – они мои? И каким же чудовищем я должен был быть?
На вкус кровь была… приятной. Умиротворяющие жертвы? Болваны попросту придавали мне еще больше сил.
Я помню племя, тела, остывающие под меховыми одеждами и покрывалами, пятна злобы на моих руках. Помню ту дыру, в которой оказался, пустую яму собственного преступления. Выть уже поздно, от ее глубины, от безжизненного воздуха, от внутреннего омертвения не спастись.
Жена изменила. А они все лишь хихикали у меня за спиной. Подобное карается смертью. Так должно быть, так оно и было. А потом я бежал оттуда, из собственного дома, который уничтожил своими руками за одну лишь ночь. Но бывают ямы, из которых не выбраться. Я бежал день за днем, но каждую ночь, падая с ног от усталости, я проваливался в ту же самую яму, смотрел оттуда на светлый зев далеко вверху, на то, как он все уменьшался и уменьшался. Потом наконец мигнул и погас.
Взгляните сейчас мне в глаза, и вы увидите эту мертвенность. Увидите лишь гладкие, черные стены. И знаете что? Когда я сам смотрю на вас, то не вижу ничего, способного пробудить во мне… чувства.
Я все еще иду, один посреди безлюдной равнины, а сооружение, к которому я приближаюсь, все растет и растет – сделанное из камня и засохшей крови, жаждущее пробудиться заново.
Я иду искать.
Асана, пошатываясь, вступила в палату, где Таксилиец и Раутос все еще сидели на корточках у развороченной стены. Она выглядела испуганной и никак не могла перевести дух. Раутос обернулся к ней.
– Асана? Что случилось? Где Ласт?
– Там демон! Один из них еще жив! Он нас нашел!
Теперь они слышали звуки на пандусе, шлепанье кожаных подошв и что-то еще – перестук когтей, прерывистое шарканье хвоста по камню. Асана забилась в самый дальний угол.
– Таксилиец, – прошипел Раутос. – Беги за Наппетом и Шебом! И побыстрей!
– Моя кровь, – прошептала она, – пылает.
Они обогнули болото, провожаемые взглядами чешуйчатых длинношеих животных с плоскими мордами. Размером больше любого бхедерина, но глаза такие же тупые. По их спинам бегали крошечные крылатые ящерицы, выбирая клещей и блох.
За болотом местность стала подниматься вверх, пейзаж здесь оживляли деревья с бугристыми стволами и перистыми кронами, их длинные листья напоминали змей. Очевидного способа обойти этот странный лес они не обнаружили и двинулись насквозь. Под душной сенью лесного полога порхали перламутровые мотыльки размером с летучую мышь, влажная земля под ногами кишела жабами, в чью пасть поместился бы мужской кулак. Уступать дорогу они, похоже, не собирались, так что Свищ всякий раз аккуратно смотрел, куда поставить ногу, а Синн просто отвешивала жабам пинки босой ступней, хохоча при каждом хлюпающем попадании.
Уклон выровнялся, лес сделался гуще, мрак окутал их словно покрывалом.
– Зря мы это, – пробормотал Свищ.
– Что?
– Все! Дом Азата, портал – Кенеб, наверное, от беспокойства с ума сходит. Нечестно было так вот взять и уйти, никого не предупредив. Если б я только заподозрил, что нам так долго придется искать то, что мы, по-твоему, должны найти, я б, наверное, сразу отказался. – Он вгляделся в девушку. – А ведь ты, поди, с самого начала так и знала?
– Мы на тропе, сойти с нее сейчас нельзя. И потом, мне нужен союзник. Кто-то, способный защитить меня со спины.
– Чем – вот этим дурацким столовым ножиком у меня за поясом?
Она снова сделала гримасу.
– Скажи мне правду. Откуда ты такой взялся?
– Я – найденыш из Собачьей Цепи. Меня спас имперский историк Дукер. Подобрал у ворот Арэна и передал на руки Кенебу.
– И ты на самом деле все это помнишь?
– Конечно.
Ее взгляд сделался еще пристальней.
– И даже как шел с Собачьей Цепью?
Он кивнул.
– То шел, то бежал. Боялся, постоянно хотел есть и пить. Видел, как умирали люди, много людей. Я даже помню, как однажды видел самого Колтейна, хотя сейчас, когда пытаюсь вспомнить, как он выглядел, в голове у меня одни лишь вороньи перья. Ну, – добавил он, – по крайней мере, я не видел, как он умер.
– А сам ты из какого города?
– А вот этого не помню. – Он пожал плечами. – Все, что до Цепи… исчезло, будто никогда и не было.
– Вот именно.
– Что?
– Тебя, Свищ, создала Собачья Цепь. Слепила из грязи, палок и камней, а потом наполнила всем, что случилось. Героями, которые сражались, прежде чем умереть. Теми, кто потерял того, кого любил. Теми, кто умер от голода и жажды. Теми, чьи сердца разорвал ужас. Теми, кто утонул, теми, кто напоролся на стрелу или меч. Теми, кого насадили на копья. Она взяла их всех, и получилась твоя душа.
– Глупость какая. Там было множество сирот. Кто-то из нас дошел до конца, кто-то не смог, только и всего.
– И сколько тебе тогда было – три года? Четыре? Из такого возраста никто ничего не помнит. Разве что какие-то отдельные эпизоды. И только. Но ты, Свищ, помнишь Собачью Цепь – потому что ты ее порождение.
– У меня были родители. Настоящие, отец и мать!
– Но ты их не помнишь.
– Потому что они погибли еще до Цепи!
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда, что ты сейчас ерунду какую-то говоришь!
– Свищ, я все это знаю, потому что ты такой же, как и я.
– Что? У тебя точно была настоящая семья – у тебя даже брат есть!
– Который на меня смотрит и сам не знает, кого – или что – перед собой видит. Я могу тебе рассказать, кто меня сделал. Убийца по имени Калам. Он меня обнаружил, когда я скрывалась среди кучки бандитов, делавших вид, что они – повстанцы. Оставил след у меня в душе и отправился восвояси. А потом меня сделали еще раз, добавили к первому. В И’Гхатане, где я нашла то пламя, которое теперь у меня внутри горит и не гаснет, словно мое собственное солнце. А дальше – капитан Фарадан Сорт, потому что она знала, что я знаю, что они еще живы – а я это знала, потому что пламя не гасло – горело и горело там, под городом. Я это знала – я чувствовала. – Она умолкла, тяжело дыша, а глаза у нее были дикие, как у ужаленной осой кошки.
Свищ уставился на нее, сам не зная, чего хочет – обнять или ударить.
– Ты рождена своей матерью – так же, как и я!
– Тогда отчего мы другие?
Мотыльки бросились врассыпную от ее вопля, окружающий лес притих.
– Не знаю, – негромко ответил он. – Может статься… может статься, ты что-то и обрела в И’Гхатане. Но со мной ничего подобного никогда не случалось.
– В Малазе. Когда ты спрыгнул с корабля. Отправился искать нахтов. Зачем?
– Я не знаю!
Она отпрыгнула от него в сторону, бросилась в чащу. Какие-то несколько мгновений спустя он потерял ее из виду.
– Синн! Куда ты? Что ты делаешь?
Сумрак исчез. В полусотне шагов отсюда с шипением распустился огненный шар. И покатился прямо на Свища, деревья у него на пути попросту взрывались.
Он раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука.
Жгучий пламенный шар тяжко накатывался на него, огромный, угрожающий…
Свищ взмахнул рукой. На пути у огня вдруг вздыбилась земля, масса из перепутанных корней, перегноя и глины рванулась вверх, опрокидывая деревья по сторонам. Из бурлящей почвы выросли тысячи кривых коричневых рук. Извивающаяся стена охватила катящийся огненный шар и прихлопнула его, словно каблук, что давит отлетевший в сторону уголек. Грянул гром. Земля осела, руки исчезли, остался лишь искореженный, медленно оседающий курган. Из-под него забили струи пара, потом их напор стал ослабевать. Пар медленно уплыл прочь, и вновь воцарился полумрак.
Он увидел, как Синн спокойно идет к нему, перешагивая через покореженные пни, отряхивая мусор с платья.
Она остановилась прямо перед ним.
– Все это неважно, Свищ. Мы с тобой – другие.
И зашагала вперед. Мгновение спустя он неуверенно двинулся следом.
С девчонками спорить – себе дороже.
Сплошные пришельцы. Один пока недостижим, зато другой ему отлично знаком. Таксилиец и Раутос сумели отжать панель, под ней открылась путаница металлических пружин, трубок и проводов в оплетке. Бормоча себе под нос, что надобно отыскать ключевые заклинания, которые приведут в действие колдовские силы и тем самым пробудят мозг города, Таксилиец принялся тыкать в кнопки и дергать провода. Топтавшийся у него за спиной Раутос, на лбу которого выступили капельки пота, завел песнь о необходимости быть осторожным, на что Таксилиец не обращал ни малейшего внимания.
Ласт придумал ловушку для крысоящериц – ортенов – и отправился ее испытывать. Асана последовала за ним.
Наппет и Шеб отыскали на самом верху пандуса, который заканчивался длинным, но неглубоким помещением, закрытую дверь, и лупили сейчас по ней стальными кувалдами – звук от каждого удара напоминал колокольный стон. Если им что и удалось повредить, так это собственные барабанные перепонки – впрочем, поскольку поводов для разговора у них не нашлось, этот печальный факт им еще только предстояло обнаружить.
Бриз обследовала Гнездо, ныне пустую, покинутую обитель Матроны, и пока что не нашла там ничего интересного – сама не зная, что остатки ароматов струятся сейчас через ее легкие, крошечными каплями оседают на коже. Ее преследовали смутные мысли о деторождении, о бесконечной последовательности схваток и родов, беспорядочно следующих друг за дружкой, словно в неуправляемом кошмаре. Сперва она ощущала лишь неясное раздражение, но оно все быстрей превращалось в беспричинную ярость.
Бриз жила внутри Плиток с тех самых пор, как их сотворила, но открыть в них искомый смысл не получалось даже у нее. А теперь внутрь к ней начал просачиваться внешний мир. Было от чего прийти в замешательство.
А, и еще личинка к’чейн че’малля. Которая взбиралась все выше, приближаясь к злосчастному человеческому сборищу.
Призрак плавал среди своей семьи, ощущая всевозрастающий трепет. Его люди терпят неудачу. В некотором смысле – неподвластном описанию, но от того не менее важном – их общность начала распадаться. Когда-то он не мог осознать назначения каждого, но теперь все – исключая разве что Таксилийца – заняты одним и тем же. Назревал кризис, и призрак не мог не чувствовать нарастающего замешательства. Они не успеют подготовиться к явлению Сулкит. Может статься, даже убьют личинку. Тогда все пропало.
Ему вспомнилось – впервые или же в тысячный раз? – как он стоит на палубе корабля, а поверхность моря со всех сторон гладкая, как стекло, неподвижный воздух насыщен чем-то странным, освещение необычное, словно пульсирует. Вокруг суетятся бледные безликие матросы – обещания обильных жертв Старшему Богу, заполошное блеяние коз, которых тащат наружу из трюма, блеск клинков, окунутых в морскую воду, прочь от корабля плывут извивающиеся кровяные пятна – все вокруг него переполнено ужасом. Его собственный смех звучит словно бы в ответ всему этому. Жестокий, демонический, все таращат на него глаза – они обнаружили среди себя монстра. И он – этот монстр.
Я сам призывал шторма? Просто чтобы увидеть их ярость, завернуться в нее, как в самый уютный плащ. И удовольствия моего не нарушали даже вопли гибнущих смертных.
Эти воспоминания – они мои? И каким же чудовищем я должен был быть?
На вкус кровь была… приятной. Умиротворяющие жертвы? Болваны попросту придавали мне еще больше сил.
Я помню племя, тела, остывающие под меховыми одеждами и покрывалами, пятна злобы на моих руках. Помню ту дыру, в которой оказался, пустую яму собственного преступления. Выть уже поздно, от ее глубины, от безжизненного воздуха, от внутреннего омертвения не спастись.
Жена изменила. А они все лишь хихикали у меня за спиной. Подобное карается смертью. Так должно быть, так оно и было. А потом я бежал оттуда, из собственного дома, который уничтожил своими руками за одну лишь ночь. Но бывают ямы, из которых не выбраться. Я бежал день за днем, но каждую ночь, падая с ног от усталости, я проваливался в ту же самую яму, смотрел оттуда на светлый зев далеко вверху, на то, как он все уменьшался и уменьшался. Потом наконец мигнул и погас.
Взгляните сейчас мне в глаза, и вы увидите эту мертвенность. Увидите лишь гладкие, черные стены. И знаете что? Когда я сам смотрю на вас, то не вижу ничего, способного пробудить во мне… чувства.
Я все еще иду, один посреди безлюдной равнины, а сооружение, к которому я приближаюсь, все растет и растет – сделанное из камня и засохшей крови, жаждущее пробудиться заново.
Я иду искать.
Асана, пошатываясь, вступила в палату, где Таксилиец и Раутос все еще сидели на корточках у развороченной стены. Она выглядела испуганной и никак не могла перевести дух. Раутос обернулся к ней.
– Асана? Что случилось? Где Ласт?
– Там демон! Один из них еще жив! Он нас нашел!
Теперь они слышали звуки на пандусе, шлепанье кожаных подошв и что-то еще – перестук когтей, прерывистое шарканье хвоста по камню. Асана забилась в самый дальний угол.
– Таксилиец, – прошипел Раутос. – Беги за Наппетом и Шебом! И побыстрей!