Пыль грез. Том 2
Часть 18 из 119 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ток – зачем ты так поступаешь?
– Ты не должен пройти.
– Но я… я же дал тебе имасское имя. Разве ты не понял тогда, какая это честь? Разве не знал, что подобного никогда не удостаивался никто из твоего народа? Я тебя другом называл. Я рыдал, когда ты умер.
– Я вижу тебя здесь во плоти, раньше же знал лишь кости.
– Ты и таким меня видел, Ток Младший.
– Я не…
– Ты тогда меня не узнал. У стен Черного Коралла. Я нашел тебя там, но даже лицо у тебя было другое. Мы оба тогда поменялись. Если бы я мог вернуться обратно… – Тут ему изменил голос, но он продолжил: – Если бы я мог вернуться, я не позволил бы тебе пройти мимо. Я бы заставил себя узнать.
– Это ничего не меняет.
Внутри Оноса Т’лэнна что-то надломилось. Он отвел взгляд.
– Ты видел, как я умирал на оул’данской равнине.
Тлен отшатнулся, словно его ударили.
– Я же не знал…
– Как и я, Тлен. Истина возвращается к нам, совершив полный круг, со всей присущей проклятиям элегантностью. Я не узнал тебя у стен Черного Коралла. Ты не узнал меня на равнине. Некоторые судьбы… словно бы отражаются одна в другой. – Ток умолк, потом издал горький шипящий смешок. – А теперь вспомни, как мы с тобой познакомились у Морна? И посмотри на нас нынешних. Теперь я – иссохший труп, зато ты… – Он содрогнулся, будто кто-то невидимый нанес ему удар, но тут же оправился: – Там, Онос Т’лэнн, на равнине. За что я отдал собственную жизнь? Помнишь ли ты?
Тлен чувствовал во рту невыносимую горечь. Ему хотелось сорваться на визг, выцарапать собственные глаза.
– За жизнь детей.
– А сам ты сможешь так поступить?
Жуткие слова Тока ранили куда больней, чем стрелы.
– Ты же сам знаешь, что не могу, – хрипло проговорил Тлен.
– Ты хочешь сказать – «не стану»?
– Это не мои дети!
– Ты нашел гнев имассов – тот гнев, Тлен, которого они смогли избежать через Ритуал. Ты увидел истины иного прошлого. А теперь хочешь сбежать от всего этого? И ты, Онос Т’лэнн, действительно полагаешь, что тем самым обретешь покой? Найдя его в самообмане? Ты лишь отравишь той ложью, что говоришь сам себе, мир у меня за спиной, куда ты так стремишься. Даже детский смех, и тот будет звучать там фальшиво, а в глазах любого зверя ты прочтешь, что он видит тебя насквозь, таким, каков ты есть.
Третья стрела ударила ему в плечо, развернув, но не сбив с ног. Тлен восстановил равновесие и протянул руку к древку. Переломив его, он вытянул наружу оперенную часть. Кремневый наконечник и остаток древка с ладонь размером упали на землю у него за спиной.
– Чего… чего ты от меня хочешь?
– Ты не должен пройти.
– Но чего ты хочешь?
– Ничего, Тлен. Мне не нужно ничего. – Он наложил еще одну стрелу.
– Тогда убей меня!
– Мы и так мертвы, – ответил Ток. – Убить тебя я не смогу. Но могу остановить. Развернись, Онос Т’лэнн. Отправляйся обратно.
– И что меня там ждет?
Ток Младший замешкался, словно в первый раз за время их столь безрадостной встречи не знал, что ответить.
– Мы виноваты, – медленно произнес он, – в том, что случилось в прошлом, во множестве прошлых. Призовут ли нас когда-нибудь к ответу хотя бы за одно из них? Понимаешь, я жду, когда судьбы отразятся одна в другой. Жду этого мгновения – прекрасного, отравленного.
– Ты хочешь, Ток Младший, чтобы я простил – вас, твой народ?
– Как-то раз, в Мотте, я забрел на рынок и там обнаружил себя перед рядами, где продают обезьян-крикунов, что обитают в тамошних болотах. Я посмотрел им в глаза и увидел всю глубину их страдания, их жажды освободиться, той пытки, в которую превратили их жизнь. Но при всем при этом я понимал, что у них попросту недостаточно разума. Чтобы не простить нас за это. Но ты, имасс, разумен. И посему. Не прощай нас. Никогда не прощай!
– Я что, должен стать оружием твоей ненависти к самому себе?
– Если б я знал…
Вот за этими четырьмя словами Тлен узнал своего друга – угодившего в западню, отчаянно пытающегося освободиться.
– После Ритуала, – продолжил Ток, – вы в некотором смысле избрали не того врага для своей бесконечной отомстительной войны. Не кажется ли тебе, что куда справедливей было бы объявить войну нам, людям? Может статься, когда-нибудь Серебряная Лиса это поймет и изберет для своих неупокоенных армий иного врага. – Он пожал плечами. – Это если предположить, что я верю в справедливость… или скорее в ее способность все видеть достаточно ясно. Видеть, что вы, т’лан имассы, вы и только вы имеете возможность свершить необходимое воздаяние – за обезьян-крикунов, за всех так называемых братьев наших меньших, что стали, и продолжают становиться, жертвами наших неуемных потребнос- тей.
Он говорит словами мертвых. Его сердце застыло. Его единственный глаз способен видеть все и не отворачиваться. Он… страдает.
– Ты вот такого ожидал от смерти? – спросил его Тлен. – А как же Худовы врата?
Сверкнули зубы.
– На замке.
– Разве это возможно?
Стрела раздробила ему правую коленную чашечку. Тлен взвыл от чудовищной боли и рухнул. Он катался по земле, а ногу жгло словно огнем. Боль… слой боли за слоем, обвивающие друг друга, – рана, убитая дружба, погибшая любовь, история, взвившаяся вверх столбом пепла.
Медленно приближающийся звук лошадиных копыт.
Сморгнув слезы, Тлен уставился в изуродованное, полусгнившее лицо своего старого друга.
– Онос Т’лэнн, замок – это я.
Боль казалась невыносимой. Он не мог вымолвить ни слова. Пот, солоней любых слез, разъедал глаза. Друг мой. Единственное, что во мне оставалось, умерло. И убийца – ты.
– Возвращайся, – сказал Ток невозможно усталым голосом.
– Я… не могу идти…
– Тебе станет легче, когда ты повернешь назад. Когда двинешься обратно по собственным следам, и тем легче, чем дальше… от меня.
Тлен окровавленными руками вытащил торчавшую в колене стрелу. Боль нахлынула такая, что он едва не потерял сознание и мог лишь глотать воздух широко открытым ртом.
– Найди своих детей, Онос Т’лэнн. Не кровных. Духовных.
У меня их не осталось, сукин ты сын. Как ты сам сказал, подобные тебе перебили их всех до единого. Обливаясь слезами, он все-таки сумел подняться на ноги, и, извернувшись, уставился туда, откуда пришел. Череда утыканных камнями холмов, низкое серое небо. Вы все у меня забрали…
– И продолжаем забирать, – сказал Ток у него за спиной.
С этого мгновения я отказываюсь от любви. Я выбираю ненависть.
На это Ток ничего не ответил.
Тлен захромал вперед, припадая на искалеченную ногу.
Ток Младший, бывший некогда Анастером, Перворожденным от Мертвого Семени, бывший некогда малазанским солдатом, одноглазый сын безвестно пропавшего отца, сидел на мертвой лошади и смотрел, как раненый воин ковыляет к отдаленной гряде холмов.
Когда, очень не скоро, Тлен перевалил наконец через гребень и исчез из виду, Ток опустил свой единственный глаз. Взгляд его скользнул по заляпанной кровью мертвой траве, по двум окровавленным стрелам, сломанной и целой, и по двум другим, торчащим из полумерзлой земли. По стрелам, которые Тлен сделал своими руками, давным-давно, на равнине далеко отсюда.
Он вдруг резко наклонился вперед, согнувшись, словно ребенок, которого предательски ударили в живот. Из груди его вырвался жалобный всхлип. Тело его тряслось, кости скрипели в мертвых суставах, а он продолжал плакать – без слез, одними лишь звуками, рвущимися сквозь истлевшую глотку.
В нескольких шагах от него раздался голос:
– Герольд, принуждать тебя к подобному не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
Со стоном взяв себя в руки, Ток Младший выпрямился в седле и уставил единственный глаз на древнюю заклинательницу костей, стоящую сейчас там, где недавно был Тлен. Оскалил тусклые сухие зубы.
– Твоя рука, ведьма, холодней, чем у самого Худа. Полагаешь, Худ будет рад, что ты похитила его герольда? И используешь его сообразно собственным прихотям? Безнаказанным такое не останется…
– У меня нет оснований опасаться Худа…
– Зато есть опасаться меня, Олар Этил!
– И как ты думаешь меня найти, Мертвый Всадник? Я здесь, но меня здесь нет. В мире живых я сплю сейчас под яркими звездами, завернувшись в шкуры…
– В сне ты не нуждаешься.
Она усмехнулась.
– Сон мой сторожит молодой воин, которого ты в свое время прекрасно знал. И которого ты преследуешь теперь по ночам, стоит ему смежить веки, – когда эта истина мне открылась, она и помогла мне тебя отыскать. Ты заговорил со мной, умоляя спасти ему жизнь, которую я и взяла под свою опеку. Привело же все в результате… вот к этому.
– А я еще решил было, что зла не существует, – пробормотал Ток. – И скольких еще ты намерена так… использовать?
– Стольких, Герольд, скольких мне понадобится.
– Я разыщу тебя. Когда наконец закончу все остальные дела – клянусь, разыщу.
– И чего ты этим добьешься? Онос Т’лэнн от тебя уже оторван. От тебя и, что еще важней, от твоего народа. – Помолчав, она вдруг оскалилась: – Вот только я не поняла, что это за чушь ты сумел из себя выдавить насчет того, чтобы Тлен искал своих детей. Он мне для другого нужен.
– Я пытался от тебя освободиться. Он увидел… услышал…
– Ты не должен пройти.
– Но я… я же дал тебе имасское имя. Разве ты не понял тогда, какая это честь? Разве не знал, что подобного никогда не удостаивался никто из твоего народа? Я тебя другом называл. Я рыдал, когда ты умер.
– Я вижу тебя здесь во плоти, раньше же знал лишь кости.
– Ты и таким меня видел, Ток Младший.
– Я не…
– Ты тогда меня не узнал. У стен Черного Коралла. Я нашел тебя там, но даже лицо у тебя было другое. Мы оба тогда поменялись. Если бы я мог вернуться обратно… – Тут ему изменил голос, но он продолжил: – Если бы я мог вернуться, я не позволил бы тебе пройти мимо. Я бы заставил себя узнать.
– Это ничего не меняет.
Внутри Оноса Т’лэнна что-то надломилось. Он отвел взгляд.
– Ты видел, как я умирал на оул’данской равнине.
Тлен отшатнулся, словно его ударили.
– Я же не знал…
– Как и я, Тлен. Истина возвращается к нам, совершив полный круг, со всей присущей проклятиям элегантностью. Я не узнал тебя у стен Черного Коралла. Ты не узнал меня на равнине. Некоторые судьбы… словно бы отражаются одна в другой. – Ток умолк, потом издал горький шипящий смешок. – А теперь вспомни, как мы с тобой познакомились у Морна? И посмотри на нас нынешних. Теперь я – иссохший труп, зато ты… – Он содрогнулся, будто кто-то невидимый нанес ему удар, но тут же оправился: – Там, Онос Т’лэнн, на равнине. За что я отдал собственную жизнь? Помнишь ли ты?
Тлен чувствовал во рту невыносимую горечь. Ему хотелось сорваться на визг, выцарапать собственные глаза.
– За жизнь детей.
– А сам ты сможешь так поступить?
Жуткие слова Тока ранили куда больней, чем стрелы.
– Ты же сам знаешь, что не могу, – хрипло проговорил Тлен.
– Ты хочешь сказать – «не стану»?
– Это не мои дети!
– Ты нашел гнев имассов – тот гнев, Тлен, которого они смогли избежать через Ритуал. Ты увидел истины иного прошлого. А теперь хочешь сбежать от всего этого? И ты, Онос Т’лэнн, действительно полагаешь, что тем самым обретешь покой? Найдя его в самообмане? Ты лишь отравишь той ложью, что говоришь сам себе, мир у меня за спиной, куда ты так стремишься. Даже детский смех, и тот будет звучать там фальшиво, а в глазах любого зверя ты прочтешь, что он видит тебя насквозь, таким, каков ты есть.
Третья стрела ударила ему в плечо, развернув, но не сбив с ног. Тлен восстановил равновесие и протянул руку к древку. Переломив его, он вытянул наружу оперенную часть. Кремневый наконечник и остаток древка с ладонь размером упали на землю у него за спиной.
– Чего… чего ты от меня хочешь?
– Ты не должен пройти.
– Но чего ты хочешь?
– Ничего, Тлен. Мне не нужно ничего. – Он наложил еще одну стрелу.
– Тогда убей меня!
– Мы и так мертвы, – ответил Ток. – Убить тебя я не смогу. Но могу остановить. Развернись, Онос Т’лэнн. Отправляйся обратно.
– И что меня там ждет?
Ток Младший замешкался, словно в первый раз за время их столь безрадостной встречи не знал, что ответить.
– Мы виноваты, – медленно произнес он, – в том, что случилось в прошлом, во множестве прошлых. Призовут ли нас когда-нибудь к ответу хотя бы за одно из них? Понимаешь, я жду, когда судьбы отразятся одна в другой. Жду этого мгновения – прекрасного, отравленного.
– Ты хочешь, Ток Младший, чтобы я простил – вас, твой народ?
– Как-то раз, в Мотте, я забрел на рынок и там обнаружил себя перед рядами, где продают обезьян-крикунов, что обитают в тамошних болотах. Я посмотрел им в глаза и увидел всю глубину их страдания, их жажды освободиться, той пытки, в которую превратили их жизнь. Но при всем при этом я понимал, что у них попросту недостаточно разума. Чтобы не простить нас за это. Но ты, имасс, разумен. И посему. Не прощай нас. Никогда не прощай!
– Я что, должен стать оружием твоей ненависти к самому себе?
– Если б я знал…
Вот за этими четырьмя словами Тлен узнал своего друга – угодившего в западню, отчаянно пытающегося освободиться.
– После Ритуала, – продолжил Ток, – вы в некотором смысле избрали не того врага для своей бесконечной отомстительной войны. Не кажется ли тебе, что куда справедливей было бы объявить войну нам, людям? Может статься, когда-нибудь Серебряная Лиса это поймет и изберет для своих неупокоенных армий иного врага. – Он пожал плечами. – Это если предположить, что я верю в справедливость… или скорее в ее способность все видеть достаточно ясно. Видеть, что вы, т’лан имассы, вы и только вы имеете возможность свершить необходимое воздаяние – за обезьян-крикунов, за всех так называемых братьев наших меньших, что стали, и продолжают становиться, жертвами наших неуемных потребнос- тей.
Он говорит словами мертвых. Его сердце застыло. Его единственный глаз способен видеть все и не отворачиваться. Он… страдает.
– Ты вот такого ожидал от смерти? – спросил его Тлен. – А как же Худовы врата?
Сверкнули зубы.
– На замке.
– Разве это возможно?
Стрела раздробила ему правую коленную чашечку. Тлен взвыл от чудовищной боли и рухнул. Он катался по земле, а ногу жгло словно огнем. Боль… слой боли за слоем, обвивающие друг друга, – рана, убитая дружба, погибшая любовь, история, взвившаяся вверх столбом пепла.
Медленно приближающийся звук лошадиных копыт.
Сморгнув слезы, Тлен уставился в изуродованное, полусгнившее лицо своего старого друга.
– Онос Т’лэнн, замок – это я.
Боль казалась невыносимой. Он не мог вымолвить ни слова. Пот, солоней любых слез, разъедал глаза. Друг мой. Единственное, что во мне оставалось, умерло. И убийца – ты.
– Возвращайся, – сказал Ток невозможно усталым голосом.
– Я… не могу идти…
– Тебе станет легче, когда ты повернешь назад. Когда двинешься обратно по собственным следам, и тем легче, чем дальше… от меня.
Тлен окровавленными руками вытащил торчавшую в колене стрелу. Боль нахлынула такая, что он едва не потерял сознание и мог лишь глотать воздух широко открытым ртом.
– Найди своих детей, Онос Т’лэнн. Не кровных. Духовных.
У меня их не осталось, сукин ты сын. Как ты сам сказал, подобные тебе перебили их всех до единого. Обливаясь слезами, он все-таки сумел подняться на ноги, и, извернувшись, уставился туда, откуда пришел. Череда утыканных камнями холмов, низкое серое небо. Вы все у меня забрали…
– И продолжаем забирать, – сказал Ток у него за спиной.
С этого мгновения я отказываюсь от любви. Я выбираю ненависть.
На это Ток ничего не ответил.
Тлен захромал вперед, припадая на искалеченную ногу.
Ток Младший, бывший некогда Анастером, Перворожденным от Мертвого Семени, бывший некогда малазанским солдатом, одноглазый сын безвестно пропавшего отца, сидел на мертвой лошади и смотрел, как раненый воин ковыляет к отдаленной гряде холмов.
Когда, очень не скоро, Тлен перевалил наконец через гребень и исчез из виду, Ток опустил свой единственный глаз. Взгляд его скользнул по заляпанной кровью мертвой траве, по двум окровавленным стрелам, сломанной и целой, и по двум другим, торчащим из полумерзлой земли. По стрелам, которые Тлен сделал своими руками, давным-давно, на равнине далеко отсюда.
Он вдруг резко наклонился вперед, согнувшись, словно ребенок, которого предательски ударили в живот. Из груди его вырвался жалобный всхлип. Тело его тряслось, кости скрипели в мертвых суставах, а он продолжал плакать – без слез, одними лишь звуками, рвущимися сквозь истлевшую глотку.
В нескольких шагах от него раздался голос:
– Герольд, принуждать тебя к подобному не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
Со стоном взяв себя в руки, Ток Младший выпрямился в седле и уставил единственный глаз на древнюю заклинательницу костей, стоящую сейчас там, где недавно был Тлен. Оскалил тусклые сухие зубы.
– Твоя рука, ведьма, холодней, чем у самого Худа. Полагаешь, Худ будет рад, что ты похитила его герольда? И используешь его сообразно собственным прихотям? Безнаказанным такое не останется…
– У меня нет оснований опасаться Худа…
– Зато есть опасаться меня, Олар Этил!
– И как ты думаешь меня найти, Мертвый Всадник? Я здесь, но меня здесь нет. В мире живых я сплю сейчас под яркими звездами, завернувшись в шкуры…
– В сне ты не нуждаешься.
Она усмехнулась.
– Сон мой сторожит молодой воин, которого ты в свое время прекрасно знал. И которого ты преследуешь теперь по ночам, стоит ему смежить веки, – когда эта истина мне открылась, она и помогла мне тебя отыскать. Ты заговорил со мной, умоляя спасти ему жизнь, которую я и взяла под свою опеку. Привело же все в результате… вот к этому.
– А я еще решил было, что зла не существует, – пробормотал Ток. – И скольких еще ты намерена так… использовать?
– Стольких, Герольд, скольких мне понадобится.
– Я разыщу тебя. Когда наконец закончу все остальные дела – клянусь, разыщу.
– И чего ты этим добьешься? Онос Т’лэнн от тебя уже оторван. От тебя и, что еще важней, от твоего народа. – Помолчав, она вдруг оскалилась: – Вот только я не поняла, что это за чушь ты сумел из себя выдавить насчет того, чтобы Тлен искал своих детей. Он мне для другого нужен.
– Я пытался от тебя освободиться. Он увидел… услышал…