Путь в Туркестан
Часть 57 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как повезет, – дипломатично ответил офицер. – Самая лучшая кухня у господина Ованесова, но лишь в том смысле, что прочие ещё хуже. Кстати, там мы быстрее всего выясним, что же случилось и отчего ваш пароход ушел.
– Тогда пойдемте, – согласился Дмитрий и, обернувшись к матросам, скомандовал: – За мной, орлы, отстанете, я вам все перья выщипаю!
– Как скажете, господин кондуктор, – улыбнулся матрос по имени Макар. – Нам на ту сторону самим весьма способно.
Восточная часть Чигишляра делилась на две неравные части длинной площадью, имевшей громкое название Лазаревской улицы. В самом начале её стояла лачуга несколько пригляднее прочих, на которой красовалась выкрашенная ядовито-синей краской вывеска в совершенно восточном стиле: «Гостиница Iованесъ с нумерамъ для приезжимъ». По рассказу прапорщика, номера эти представляли собой две грязные сквозные каморки, но беда в том, что ничего лучшего в Чигишляре всё равно не было.
Сама же харчевня располагалась под довольно большим навесом, где стояли грубо сколоченные столы и лавки. Скатертей там не водилось отродясь, да и при здешнем климате с частыми ветрами, переносящими груды песка, они вряд ли долго оставались бы чистыми. Но запахи от стоящих поодаль жаровен доносились совершенно умопомрачительные, и Будищев тут же устроился за одним из столов.
– Что угодно господам? – радушно спросил материализовавшийся из ниоткуда хозяин с непередаваемым акцентом.
– Того самого, что так хорошо пахнет, уважаемый, – шумно втянул ноздри Дмитрий. – Нам с прапорщиком по два раза, и про моих людей не забудьте.
– Сейчас всё будет, – поклонился Ованесов, которому явно понравилось почтительное обращение моряка. – Вы садитесь сюда, а вашим матросам туда принесут. Тут у нас господа кушают.
– А что, любезный, не слыхали ли вы, отчего так быстро ушел пароход «Баку»? – поинтересовался у хозяина Панпушко, явно обрадованный приглашением.
– Знаю, как не знать, – отозвался армянин. – Другой пароход на мель сел. «Баку» пошел выручать.
– Вот видите, все и разрешилось, – улыбнулся артиллерист. – Такое тут не редкость.
– Что будете пить? – спросил купец. – Есть кизлярское, шемаханское, кахетинское, саперави совсем недавно привезли, киндзмараули…
– Лучше водки, только хорошей, – прервал его излияния прапорщик и, доверительно наклонившись к Будищеву, прошептал: – Не берите здесь ничего иного. Обманут, сукины дети, и под видом кахетинского дадут такой дряни, что во Владикавказе постеснялись бы свиньям налить.
– Конечно, хорошей, – и не подумав обидеться, отозвался хозяин. – У Ованеса только самая хорошая водка!
– Здесь и впрямь ещё ничего, – согласился молодой человек. – А вот прочие торговцы плутуют напропалую. Хотя сейчас, при Арцишевском притихли.
– А это кто?
– Здешний комендант и одновременно командир Таманского казачьего полка. Весьма примечательная личность, доложу я вам. С плутнями торговцев борется совершенно беспощадно. Недавно взяли одного. Сельтерскую воду[83] фабриковал из какой-то дряни, подлец. Столько людей из-за него животами мучились, вы себе представить не можете! Так вот, господин полковник приговорил ему всю свою воду выпить, а когда тот отказался, приказал своим казакам поить его насильно. Каково?
– Интересное решение, – одобрительно хмыкнул Будищев. – И чем все кончилось?
– По совести говоря, не знаю, – засмеялся Панпушко. – Говорят, за несчастного вступилась госпожа Декорваль – здешняя заведующая склада Красного Креста. Однако же пару ведер казаки в этого мошенника точно влили.
Тем временем расторопные слуги, бывшие по большей части той же национальности, что и хозяин, выставили перед посетителями два больших блюда с нежнейшим жарким, свежеиспечённый лаваш и ещё по миске с крупно порезанными овощами. Сам же господин Ованесов водрузил на стол штоф из мутно-зеленого стекла и сам разлил для дорогих гостей по железным стопкам её содержимое. Судя по всему, он хорошо расслышал рассказ прапорщика и, ничуть не смущаясь, одобрил суровые меры местного начальника:
– Для нашего брата такой человек, как господин полковник, надо! Будут бояться – будут делать лучше!
– Сами-то не боитесь под горячую руку попасть, господин Ованесов? – не удержался от колкости Панпушко.
– Мне что, моё дело чистое! – невозмутимо отвечал кабатчик.
– Ваше здоровье! – поднял свою чарку Дмитрий, которому немного надоело слушать словоохотливого прапорщика.
Молодой офицер тут же чокнулся с новоявленным приятелем, после чего лихо опрокинул в рот содержимое стопки и с аппетитом взялся за молодую баранину, не переставая при этом делиться самыми разнообразными сведениями.
Ещё не отошедший от морской болезни Будищев, напротив, больше молчал, пил помалу, стараясь больше закусывать.
Между тем время шло к обеду, и харчевня постепенно заполнялась. Судя по всему, это место и впрямь считалось одним из лучших в Чигишляре, поскольку большинство посетителей составляли штаб-офицеры и чиновники от интендантства. Некоторые из гостей удивленно смотрели на странную компанию из юнкера и прапорщика, но нравы в здешних местах были проще, чем в центральной России, а потому на них обращали мало внимания.
Всех клиентов, даже самых незначительных, господин Ованесов встречал лично, радостно улыбаясь кланялся, как будто видел лучших друзей или, пуще того, важных начальников, и отводил место согласно какой-то своей неписаной табели о рангах. Наибольший почет, таким образом, достался ничем не приметному подполковнику с располагающим выражением лица. Армянин, едва завидев его, сам выбежал навстречу, под руки проводил к столу и не только сам подал вина, но и не отходил ни на шаг, пока такой дорогой гость не остался полностью удовлетворенным.
– Кто это? – поинтересовался Дмитрий, от внимательного взгляда которого не укрылись все эти таинственные экзерциции.
– Подполковник Щербина, – охотно отозвался Панпушко. – В некотором роде здешняя достопримечательность.
– И чем же он знаменит?
– Как тебе сказать, – пожал плечами молодой человек и, со смаком откусив от очередного куска, продолжил с набитым ртом: – В здешних местах главным транспортом являются верблюды. Закупаем мы их у местных, только вот, что подрядчики, что интенданты так и норовят обмануть здешних аборигенов. Они же, в сущности, простодушны как дети. Вот их и обсчитывают, и обкрадывают все кому не лень, а администрация смотрит на все эти безобразия сквозь пальцы. Так что в какой-то момент оказалось, что из-за всех этих злоупотреблений никто не хочет продавать нам животных, да и наниматься погонщиками тоже.
– А при чем здесь Щербина?
– При том, что он единственный, кому удалось наладить отношения с туркменами. Он хорошо знает их язык и обычаи. Умеет договориться и с простыми погонщиками, и со старшинами, а потому теперь лишь только он один и может заниматься закупкой верблюдов.
– И давно он на столь хлебной должности?
– Со времен Тергукасова[84].
– Понятно.
– Ничего-то тебе, дружище, не понятно, – с пьяной улыбкой сообщил прапорщик. – Подполковник Щербина, и это все знают, честнейший человек! Вот… о чем это я?
– Э, да вы, я погляжу, наклюкались, ваше благородие!
– Я?! – изумился было молодой человек, но затем, прислушавшись к своему состоянию, неожиданно согласился. – Пожалуй, ты прав, друг Будищев! Давай ещё на брудершафт, и больше не будем…
– Ну, давай, – согласился юнкер, после чего они выпили, переплетя руки со стопками, после чего троекратно расцеловались и обнялись.
– Ованес, счет! – потребовал прапорщик.
– Я заплачу, – возразил Дмитрий, доставая бумажник.
– Нет, – помотал головой офицер, пытаясь расстегнуть кошелек, но когда это, наконец, удалось, обнаружил там практически торичеллиеву пустоту. – Как досадно…
– Не парься, – отмахнулся Будищев, протягивая армянину банкноту.
– Брат, – растрогался молодой человек, – что я могу для тебя сделать?
– Вот тут распишись!
– Изволь. Ованес, перо и бумагу… хотя бумага не нужна. Только перо!
Дождавшись письменных принадлежностей, прапорщик старательно вывел в документах свою фамилию и, завершив сей эпохальный труд заковыристым росчерком, ещё раз обнял нового товарища.
– Тебя проводить? – с усмешкой поинтересовался юнкер.
– Нет!
– Ну как знаешь.
Неожиданно легко поднявшись, Панпушко твердо пошагал в расположение, а проводивший его глазами Будищев только усмехнулся, мол, сапоги дорогу знают. Впрочем, он тоже выпил немало, особенно для его состояния. Выйдя из харчевни, он оглянулся в поисках матросов и, обнаружив их под соседним навесом, подошел ближе.
– Ну что, архаровцы, все живы?
– А как же, господин кондуктор, – отозвался тот, которого звали Макар. – Благодарствуйте за угощение.
– Ничто, сочтемся.
– Ага, – улыбнулся моряк в ответ, – на том свете угольками.
– Можно и так, а пока подвиньтесь, я присяду.
Матросы беспрекословно потеснились, уступая Дмитрию место, а Макар даже стащил через голову голландку[85] и подстелил её.
– Не то форму замараете, – пояснил он свои действия.
– Федька постирает, – хмыкнул кто-то из моряков, но Будищев в ответ погрозил ему кулаком.
– Это для меня он Федька, а для тебя как минимум господин ефрейтор!
– А вы вправду вместях воевали?
– Было дело.
– Шматова послухать, так вы малым делом самого султана в плен не забрали, – под всеобщий смех заявил тот же матрос.
– Султана, врать не буду, не было, а первый крест я за Азис-пашу получил. Он, стервец, убитым прикинулся, а когда мы подошли, за револьвер схватился и малым делом полковника не застрелил.
– И что же?
– Ничего. Я его обезоружил и в плен взял.
– Эва как!
– Вот так! Кстати, вы как располагаете, братцы, пароход наш скоро ли вернется?
– А бог его знает, господин кондуктор. Хорошо бы до ночи, а не то померзнем как цуцики!
– Да ну, нафиг! Жара такая…
– Ну, жары настоящей ещё и не было, а вот по ночам тут холод лютый, особенно с непривычки. И костер не с чего распалить. Кроме сексоула ни хрена не растет, да и того небогато.
– Чего-чего не растет?
– Сексоул, – пояснил Макар. – Кустарник тутошний. Ежели сухой, то горит справно.
– Тогда пойдемте, – согласился Дмитрий и, обернувшись к матросам, скомандовал: – За мной, орлы, отстанете, я вам все перья выщипаю!
– Как скажете, господин кондуктор, – улыбнулся матрос по имени Макар. – Нам на ту сторону самим весьма способно.
Восточная часть Чигишляра делилась на две неравные части длинной площадью, имевшей громкое название Лазаревской улицы. В самом начале её стояла лачуга несколько пригляднее прочих, на которой красовалась выкрашенная ядовито-синей краской вывеска в совершенно восточном стиле: «Гостиница Iованесъ с нумерамъ для приезжимъ». По рассказу прапорщика, номера эти представляли собой две грязные сквозные каморки, но беда в том, что ничего лучшего в Чигишляре всё равно не было.
Сама же харчевня располагалась под довольно большим навесом, где стояли грубо сколоченные столы и лавки. Скатертей там не водилось отродясь, да и при здешнем климате с частыми ветрами, переносящими груды песка, они вряд ли долго оставались бы чистыми. Но запахи от стоящих поодаль жаровен доносились совершенно умопомрачительные, и Будищев тут же устроился за одним из столов.
– Что угодно господам? – радушно спросил материализовавшийся из ниоткуда хозяин с непередаваемым акцентом.
– Того самого, что так хорошо пахнет, уважаемый, – шумно втянул ноздри Дмитрий. – Нам с прапорщиком по два раза, и про моих людей не забудьте.
– Сейчас всё будет, – поклонился Ованесов, которому явно понравилось почтительное обращение моряка. – Вы садитесь сюда, а вашим матросам туда принесут. Тут у нас господа кушают.
– А что, любезный, не слыхали ли вы, отчего так быстро ушел пароход «Баку»? – поинтересовался у хозяина Панпушко, явно обрадованный приглашением.
– Знаю, как не знать, – отозвался армянин. – Другой пароход на мель сел. «Баку» пошел выручать.
– Вот видите, все и разрешилось, – улыбнулся артиллерист. – Такое тут не редкость.
– Что будете пить? – спросил купец. – Есть кизлярское, шемаханское, кахетинское, саперави совсем недавно привезли, киндзмараули…
– Лучше водки, только хорошей, – прервал его излияния прапорщик и, доверительно наклонившись к Будищеву, прошептал: – Не берите здесь ничего иного. Обманут, сукины дети, и под видом кахетинского дадут такой дряни, что во Владикавказе постеснялись бы свиньям налить.
– Конечно, хорошей, – и не подумав обидеться, отозвался хозяин. – У Ованеса только самая хорошая водка!
– Здесь и впрямь ещё ничего, – согласился молодой человек. – А вот прочие торговцы плутуют напропалую. Хотя сейчас, при Арцишевском притихли.
– А это кто?
– Здешний комендант и одновременно командир Таманского казачьего полка. Весьма примечательная личность, доложу я вам. С плутнями торговцев борется совершенно беспощадно. Недавно взяли одного. Сельтерскую воду[83] фабриковал из какой-то дряни, подлец. Столько людей из-за него животами мучились, вы себе представить не можете! Так вот, господин полковник приговорил ему всю свою воду выпить, а когда тот отказался, приказал своим казакам поить его насильно. Каково?
– Интересное решение, – одобрительно хмыкнул Будищев. – И чем все кончилось?
– По совести говоря, не знаю, – засмеялся Панпушко. – Говорят, за несчастного вступилась госпожа Декорваль – здешняя заведующая склада Красного Креста. Однако же пару ведер казаки в этого мошенника точно влили.
Тем временем расторопные слуги, бывшие по большей части той же национальности, что и хозяин, выставили перед посетителями два больших блюда с нежнейшим жарким, свежеиспечённый лаваш и ещё по миске с крупно порезанными овощами. Сам же господин Ованесов водрузил на стол штоф из мутно-зеленого стекла и сам разлил для дорогих гостей по железным стопкам её содержимое. Судя по всему, он хорошо расслышал рассказ прапорщика и, ничуть не смущаясь, одобрил суровые меры местного начальника:
– Для нашего брата такой человек, как господин полковник, надо! Будут бояться – будут делать лучше!
– Сами-то не боитесь под горячую руку попасть, господин Ованесов? – не удержался от колкости Панпушко.
– Мне что, моё дело чистое! – невозмутимо отвечал кабатчик.
– Ваше здоровье! – поднял свою чарку Дмитрий, которому немного надоело слушать словоохотливого прапорщика.
Молодой офицер тут же чокнулся с новоявленным приятелем, после чего лихо опрокинул в рот содержимое стопки и с аппетитом взялся за молодую баранину, не переставая при этом делиться самыми разнообразными сведениями.
Ещё не отошедший от морской болезни Будищев, напротив, больше молчал, пил помалу, стараясь больше закусывать.
Между тем время шло к обеду, и харчевня постепенно заполнялась. Судя по всему, это место и впрямь считалось одним из лучших в Чигишляре, поскольку большинство посетителей составляли штаб-офицеры и чиновники от интендантства. Некоторые из гостей удивленно смотрели на странную компанию из юнкера и прапорщика, но нравы в здешних местах были проще, чем в центральной России, а потому на них обращали мало внимания.
Всех клиентов, даже самых незначительных, господин Ованесов встречал лично, радостно улыбаясь кланялся, как будто видел лучших друзей или, пуще того, важных начальников, и отводил место согласно какой-то своей неписаной табели о рангах. Наибольший почет, таким образом, достался ничем не приметному подполковнику с располагающим выражением лица. Армянин, едва завидев его, сам выбежал навстречу, под руки проводил к столу и не только сам подал вина, но и не отходил ни на шаг, пока такой дорогой гость не остался полностью удовлетворенным.
– Кто это? – поинтересовался Дмитрий, от внимательного взгляда которого не укрылись все эти таинственные экзерциции.
– Подполковник Щербина, – охотно отозвался Панпушко. – В некотором роде здешняя достопримечательность.
– И чем же он знаменит?
– Как тебе сказать, – пожал плечами молодой человек и, со смаком откусив от очередного куска, продолжил с набитым ртом: – В здешних местах главным транспортом являются верблюды. Закупаем мы их у местных, только вот, что подрядчики, что интенданты так и норовят обмануть здешних аборигенов. Они же, в сущности, простодушны как дети. Вот их и обсчитывают, и обкрадывают все кому не лень, а администрация смотрит на все эти безобразия сквозь пальцы. Так что в какой-то момент оказалось, что из-за всех этих злоупотреблений никто не хочет продавать нам животных, да и наниматься погонщиками тоже.
– А при чем здесь Щербина?
– При том, что он единственный, кому удалось наладить отношения с туркменами. Он хорошо знает их язык и обычаи. Умеет договориться и с простыми погонщиками, и со старшинами, а потому теперь лишь только он один и может заниматься закупкой верблюдов.
– И давно он на столь хлебной должности?
– Со времен Тергукасова[84].
– Понятно.
– Ничего-то тебе, дружище, не понятно, – с пьяной улыбкой сообщил прапорщик. – Подполковник Щербина, и это все знают, честнейший человек! Вот… о чем это я?
– Э, да вы, я погляжу, наклюкались, ваше благородие!
– Я?! – изумился было молодой человек, но затем, прислушавшись к своему состоянию, неожиданно согласился. – Пожалуй, ты прав, друг Будищев! Давай ещё на брудершафт, и больше не будем…
– Ну, давай, – согласился юнкер, после чего они выпили, переплетя руки со стопками, после чего троекратно расцеловались и обнялись.
– Ованес, счет! – потребовал прапорщик.
– Я заплачу, – возразил Дмитрий, доставая бумажник.
– Нет, – помотал головой офицер, пытаясь расстегнуть кошелек, но когда это, наконец, удалось, обнаружил там практически торичеллиеву пустоту. – Как досадно…
– Не парься, – отмахнулся Будищев, протягивая армянину банкноту.
– Брат, – растрогался молодой человек, – что я могу для тебя сделать?
– Вот тут распишись!
– Изволь. Ованес, перо и бумагу… хотя бумага не нужна. Только перо!
Дождавшись письменных принадлежностей, прапорщик старательно вывел в документах свою фамилию и, завершив сей эпохальный труд заковыристым росчерком, ещё раз обнял нового товарища.
– Тебя проводить? – с усмешкой поинтересовался юнкер.
– Нет!
– Ну как знаешь.
Неожиданно легко поднявшись, Панпушко твердо пошагал в расположение, а проводивший его глазами Будищев только усмехнулся, мол, сапоги дорогу знают. Впрочем, он тоже выпил немало, особенно для его состояния. Выйдя из харчевни, он оглянулся в поисках матросов и, обнаружив их под соседним навесом, подошел ближе.
– Ну что, архаровцы, все живы?
– А как же, господин кондуктор, – отозвался тот, которого звали Макар. – Благодарствуйте за угощение.
– Ничто, сочтемся.
– Ага, – улыбнулся моряк в ответ, – на том свете угольками.
– Можно и так, а пока подвиньтесь, я присяду.
Матросы беспрекословно потеснились, уступая Дмитрию место, а Макар даже стащил через голову голландку[85] и подстелил её.
– Не то форму замараете, – пояснил он свои действия.
– Федька постирает, – хмыкнул кто-то из моряков, но Будищев в ответ погрозил ему кулаком.
– Это для меня он Федька, а для тебя как минимум господин ефрейтор!
– А вы вправду вместях воевали?
– Было дело.
– Шматова послухать, так вы малым делом самого султана в плен не забрали, – под всеобщий смех заявил тот же матрос.
– Султана, врать не буду, не было, а первый крест я за Азис-пашу получил. Он, стервец, убитым прикинулся, а когда мы подошли, за револьвер схватился и малым делом полковника не застрелил.
– И что же?
– Ничего. Я его обезоружил и в плен взял.
– Эва как!
– Вот так! Кстати, вы как располагаете, братцы, пароход наш скоро ли вернется?
– А бог его знает, господин кондуктор. Хорошо бы до ночи, а не то померзнем как цуцики!
– Да ну, нафиг! Жара такая…
– Ну, жары настоящей ещё и не было, а вот по ночам тут холод лютый, особенно с непривычки. И костер не с чего распалить. Кроме сексоула ни хрена не растет, да и того небогато.
– Чего-чего не растет?
– Сексоул, – пояснил Макар. – Кустарник тутошний. Ежели сухой, то горит справно.