Путь в Туркестан
Часть 24 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Замолчи немедленно, гадкий мальчишка! Разве можно так говорить о пожертвованиях на благое дело? Разве благотворительность измеряется деньгами или орденами? Жертвовать надо от чистого сердца!
– Простите, тетушка, я, кажется, и впрямь ляпнул что-то не то.
– Вот именно, ляпнул! Хотя, что ещё ждать от вашего поколения?
– Ну не сердитесь, – умильно улыбнулся Дмитрий.
– Вот разбойник, – не удержалась от ответной улыбки графиня. – И почему я тебя терплю?
– Любите, наверное.
– Ладно, говори, зачем пришел?
– Да, в общем, не знаю даже как сказать…
– Говори как есть. Если смогу, помогу!
– Не в этом дело. Вы и так мне очень помогли, а я не знаю, как вас отблагодарить. Может быть, есть какое-то дело, какое вы не можете никому поручить?
– О чем это ты?
– Не знаю. Просто денег у вас и без меня много. Новомодные гальванические игрушки вы не любите. Но что-то же вам нужно?
– Послушай, мон шер[36]. Я знаю, как ты ведешь дела. У тебя работают мальчишки, которых ты обучаешь ремеслу, кормишь их, одеваешь. Поверь, в моих глазах это дорогого стоит. Ещё есть та девочка – Стеша. Признаюсь, я поначалу подозревала дурное в твоих намерениях, но тем радостней мне было осознавать, что ошиблась на твой счет. А ещё мне приятно думать, что ты – хороший человек, способный на добрые дела и сострадание к ближнему. Хочешь оказать мне услугу? Это немного странно, но обещаю, если у меня будет надобность в каком-то щекотливом деле, я тебе сообщу. А теперь ступай, я устала.
Услышав это, Будищев почтительно попрощался с графиней и отправился к себе. Странное дело. Ему было совершенно наплевать на человека, которого ошибочно считали его отцом, и вообще, на все семейство Блудовых. Но вот Антонина Дмитриевна ему нравилась. Было в этой пожилой, склонной к мистике и любящей литературу барыне что-то очень симпатичное. А ещё среди всех его многочисленных недостатков не было неблагодарности.
День выдался на редкость погожим, на небе ни облачка, и не по-зимнему ласковое солнышко ненадолго отогрело своими лучами замерзшие окна. Но ближе к вечеру опять поднялся ветер, солнце ушло за горизонт и на улицах Петербурга снова стало промозгло и зябко. Впрочем, это нисколько не мешало бурной светской жизни северной столицы. Балы сменялись зваными вечерами, за театральными представлениями следовали премьеры оперы или балета. Гвардейские офицеры устраивали пирушки, богатые господа катали на санях, запряженных рысаками, барышень. Ресторации ломились от разодетой публики, азартно и яростно предающейся увеселению.
На этом фоне в Мраморном дворце царили тишина и спокойствие. Тяжелые гардины на окнах были опущены, комнаты и коридоры скупо освещались свечами, а проводивший двух посетителей в знаменную залу слуга будто растворился за тяжелой портьерой.
– Что-то тихо, как на погосте, – вполголоса буркнул своему спутнику Будищев, но в тишине эти слова прозвучали неприятно громко, заставив того вздрогнуть.
– Ну и сравнение, – поежился Барановский, внутренне согласный со своим компаньоном.
– Долго нас будут ещё мурыжить?
– Не думаю, – неуверенно отозвался инженер.
В этот момент из темноты материализовался давешний слуга и с чопорным поклоном объявил:
– Его императорское высочество ждет вас!
В отличие о прочих помещений, в кабинете великого князя было светло от люстр, что позволяло в мельчайших подробностях рассмотреть его убранство. Стены и сводчатый потолок были полностью отделаны панелями хвойных пород, напротив окон находился изразцовый камин на витых чугунных ножках. Невысокие шкафы уставлены книгами, моделями кораблей и какими-то редкостями из заморских стран, очевидно, сувенирами. Над ними висело несколько картин, в основном морских пейзажей и портретов. Кто были эти люди, Будищев не знал, но один из них определенно напоминал молодого Петра I.
Константин Николаевич встретил их сидя за письменным столом в простом темно-зеленом форменном сюртуке с генерал-адъютантским аксельбантом и орденом Святого Георгия, полученным ещё за Венгерский поход 1848 года. Перед генерал-адмиралом высилась стопка бумаг, исписанных каллиграфическим почерком, которые тот бегло просматривал, иногда делая на полях пометки карандашом.
– Здравствуйте, господа, – ровным голосом поприветствовал он вошедших и, отложив в сторону свою работу, устремил на них внимательный взгляд усталых глаз. – Я слышал много лестного о ваших последних изобретениях. Говорят, это настоящий переворот в науке.
– Мы счастливы, что наши скромные труды стали известны вашему императорскому высочеству, – прочувствовано ответил Барановский, а стоящий рядом с ним навытяжку Будищев ограничился почтительным поклоном.
– Сообщения о вашем открытии перепечатаны всеми ведущими научными изданиями Европы.
– И Северо-Американских штатов, – поспешил добавить педантичный инженер.
– Что же, весьма отрадно, что наше Отечество будет славно не только воинскими подвигами своих сынов, но ещё и научными открытиями. Я уже докладывал об этом его величеству, и тот был весьма обрадован последним обстоятельством. Полагаю, что скоро вы оба будете отмечены монаршей милостью.
– Лучшая награда для нас – благосклонное внимание государя!
– Это похвально. Однако одним вниманием сыт не будешь, и, если у вас есть просьбы, то я, в меру своих возможностей, готов посодействовать.
– Ваше императорское высочество, – отозвался Барановский. – Внедрение всякого рода новшеств часто тормозится неготовностью к ним людей, чьей обязанностью будет эти новшества внедрять. Кроме того, эксплуатация новых приборов может выявить проблемы, не совсем очевидные при создании. И чтобы избежать подобного, мой компаньон – Дмитрий Будищев изъявил желание поступить на службу, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе и устранять неполадки немедля по их появлению.
– Я слышал, что он не всегда так немногословен, – усмехнулся великий князь и испытующе посмотрел на скромно помалкивающего до сих пор Дмитрия.
– Так точно, ваше императорское высочество! – ещё больше вытянулся тот.
– Что же теперь молчите?
Бывший унтер немного помялся, видимо, подбирая слова, а затем вздохнул и начал обстоятельно отвечать:
– Владимир Степанович всё верно сказал. Что пулемет, что радио для нас в новинку и случиться может всякое. Так что лучше быть наготове, а то из-за какого-нибудь пустяка всё насмарку пойдет. Обидно будет, если нас иностранцы обойдут.
– Боитесь потерять прибыль?
– Нет, ваше императорское высочество. Свои деньги я и так заработаю. Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра.
– А вы самоуверенны! – Усмехнулся генерал-адмирал и скосил взгляд в лежащий перед ним листок. – Оформили патенты в Англии и Франции?
– А также в Германии и Австро-Венгрии, – почтительно добавил Барановский.
– А в Америке?
– Заявку послали, но подтверждение ещё не получили. Но поскольку публикации в прессе есть, то вопроса о первенстве не возникнет.
– Наши чиновники тоже никак не отелятся, – вставил Будищев.
– Знакомо, – скупо улыбнулся Константин. – Но этих господ я, пожалуй, сумею поторопить.
– Благодарю, ваше императорское высочество.
– Не за что. Давайте лучше поговорим о вашей службе. Откровенно говоря, я в некотором затруднении. Вы – талантливый изобретатель, и принять вас на службу нижним чином мне кажется неразумным. Но и для производства в офицеры оснований нет. По крайней мере, пока.
– Я, ваше императорское высочество, не ради чина. Хотя не откажусь, конечно.
– Мне известны ваши обстоятельства. Более того, я вам вполне сочувствую и готов со своей стороны оказать протекцию. Насколько я помню, вы дослужились до унтера?
– Военного времени.
– Что, простите?
– Видите ли, ваше императорское высочество, – пожал плечами Будищев, – унтера, как и офицеры, разные бывают. Одни в мирное время хороши, чтобы солдат учить строем ходить и начальство глазами есть. Другие на войне, когда вокруг пули свистят и не до шагистики. Вот я как раз из вторых. Пока шли бои, меня терпели, но не более того.
– Весьма верное наблюдение, – кивнул великий князь. – Но, как говорится, «всякий может принести пользу, будучи употребленным на своем месте»[37]. Подавайте прошение, а место я вам подыщу.
– И какое? – с невинным видом поинтересовался Дмитрий, заставив тем самым обмереть своего спутника.
– При минных офицерских классах, – даже ухом не повел на подобную непочтительность глава русского флота. – Вольноопределяющимся второго разряда с сохранением унтер-офицерского звания. Вы ведь оставили службу по болезни?
– Так точно, ваше императорское высочество!
– Ну и как здоровье, поправили? – в голосе генерал-адмирала мелькнули иронические нотки.
– Вот просто чувствую в себе прилив сил! – выкатив грудь, отвечал бывший унтер с той же интонацией.
– Прекрасно. Добавлю, что самое много, через два года, а скорее всего, гораздо ранее, вы будете допущены к экзамену на офицерский чин, а там как пожелаете. Хотите – служите, хотите на вольные хлеба!
Договорив, великий князь поднялся со своего места и протянул руку сначала облегченно вздохнувшему Барановскому, а затем с некоторой заминкой и Будищеву.
– Надеюсь, скоро увидеть вас офицером! Не подведите меня.
– Не подведу, ваше императорское высочество!
После этого компаньоны поспешили откланяться. Как выразился впоследствии Дмитрий, «пока ветер без сучков». Главное было сделано. Славящийся своим либерализмом Константин Николаевич пообещал им поддержку, а пустомелей генерал-адмирал, в отличие от многих своих родственников, не был. Правда, в чем конкретно может выразиться эта поддержка, Дмитрий так до конца и не уяснил.
– Не беспокойся, – поспешил развеять его сомнения Барановский. – Считай, что флотские заказы уже у нас в кармане.
– Твои бы слова да Богу в уши.
– Не будем беспокоить Господа по пустякам. Да и у нас есть более насущные проблемы. Ты уверен, что выдержишь экзамен за реальное училище?
– Да хоть в семинарию.
– Напрасно иронизируешь. Семинария, особенно учительская, тут не подойдет. Для поступления на флот нужен хотя бы второй разряд, а выпускники семинарий идут по третьему. Лучше бы, конечно, гимназию, но древние языки тебе так быстро в требуемом объеме не усвоить. Так что только реальное. Хорошо хоть директор сего богоугодного заведения присутствовал на демонстрации радио в университете и настроен вполне благожелательно. Полагаю, он сможет убедить экзаменаторов обойтись без излишней придирчивости.
– А может, ему тупо денег зарядить?
– Хорошо хоть не в табло, – усмехнулся потихоньку привыкающий к манере выражаться своего товарища Барановский.
– А что, так можно?
– Категорически не рекомендую!
– Шучу-шучу. Мне теперь предстоит очередной раз надеть погоны, минимум года на два. Вот и юморю напоследок.
– Не все так печально. Если я всё правильно понял, служить ты будешь при минных классах, где уже успел хорошо себя зарекомендовать. Жить на частной квартире, а не в казарме, и иметь самые необременительные обязанности.
– Простите, тетушка, я, кажется, и впрямь ляпнул что-то не то.
– Вот именно, ляпнул! Хотя, что ещё ждать от вашего поколения?
– Ну не сердитесь, – умильно улыбнулся Дмитрий.
– Вот разбойник, – не удержалась от ответной улыбки графиня. – И почему я тебя терплю?
– Любите, наверное.
– Ладно, говори, зачем пришел?
– Да, в общем, не знаю даже как сказать…
– Говори как есть. Если смогу, помогу!
– Не в этом дело. Вы и так мне очень помогли, а я не знаю, как вас отблагодарить. Может быть, есть какое-то дело, какое вы не можете никому поручить?
– О чем это ты?
– Не знаю. Просто денег у вас и без меня много. Новомодные гальванические игрушки вы не любите. Но что-то же вам нужно?
– Послушай, мон шер[36]. Я знаю, как ты ведешь дела. У тебя работают мальчишки, которых ты обучаешь ремеслу, кормишь их, одеваешь. Поверь, в моих глазах это дорогого стоит. Ещё есть та девочка – Стеша. Признаюсь, я поначалу подозревала дурное в твоих намерениях, но тем радостней мне было осознавать, что ошиблась на твой счет. А ещё мне приятно думать, что ты – хороший человек, способный на добрые дела и сострадание к ближнему. Хочешь оказать мне услугу? Это немного странно, но обещаю, если у меня будет надобность в каком-то щекотливом деле, я тебе сообщу. А теперь ступай, я устала.
Услышав это, Будищев почтительно попрощался с графиней и отправился к себе. Странное дело. Ему было совершенно наплевать на человека, которого ошибочно считали его отцом, и вообще, на все семейство Блудовых. Но вот Антонина Дмитриевна ему нравилась. Было в этой пожилой, склонной к мистике и любящей литературу барыне что-то очень симпатичное. А ещё среди всех его многочисленных недостатков не было неблагодарности.
День выдался на редкость погожим, на небе ни облачка, и не по-зимнему ласковое солнышко ненадолго отогрело своими лучами замерзшие окна. Но ближе к вечеру опять поднялся ветер, солнце ушло за горизонт и на улицах Петербурга снова стало промозгло и зябко. Впрочем, это нисколько не мешало бурной светской жизни северной столицы. Балы сменялись зваными вечерами, за театральными представлениями следовали премьеры оперы или балета. Гвардейские офицеры устраивали пирушки, богатые господа катали на санях, запряженных рысаками, барышень. Ресторации ломились от разодетой публики, азартно и яростно предающейся увеселению.
На этом фоне в Мраморном дворце царили тишина и спокойствие. Тяжелые гардины на окнах были опущены, комнаты и коридоры скупо освещались свечами, а проводивший двух посетителей в знаменную залу слуга будто растворился за тяжелой портьерой.
– Что-то тихо, как на погосте, – вполголоса буркнул своему спутнику Будищев, но в тишине эти слова прозвучали неприятно громко, заставив того вздрогнуть.
– Ну и сравнение, – поежился Барановский, внутренне согласный со своим компаньоном.
– Долго нас будут ещё мурыжить?
– Не думаю, – неуверенно отозвался инженер.
В этот момент из темноты материализовался давешний слуга и с чопорным поклоном объявил:
– Его императорское высочество ждет вас!
В отличие о прочих помещений, в кабинете великого князя было светло от люстр, что позволяло в мельчайших подробностях рассмотреть его убранство. Стены и сводчатый потолок были полностью отделаны панелями хвойных пород, напротив окон находился изразцовый камин на витых чугунных ножках. Невысокие шкафы уставлены книгами, моделями кораблей и какими-то редкостями из заморских стран, очевидно, сувенирами. Над ними висело несколько картин, в основном морских пейзажей и портретов. Кто были эти люди, Будищев не знал, но один из них определенно напоминал молодого Петра I.
Константин Николаевич встретил их сидя за письменным столом в простом темно-зеленом форменном сюртуке с генерал-адъютантским аксельбантом и орденом Святого Георгия, полученным ещё за Венгерский поход 1848 года. Перед генерал-адмиралом высилась стопка бумаг, исписанных каллиграфическим почерком, которые тот бегло просматривал, иногда делая на полях пометки карандашом.
– Здравствуйте, господа, – ровным голосом поприветствовал он вошедших и, отложив в сторону свою работу, устремил на них внимательный взгляд усталых глаз. – Я слышал много лестного о ваших последних изобретениях. Говорят, это настоящий переворот в науке.
– Мы счастливы, что наши скромные труды стали известны вашему императорскому высочеству, – прочувствовано ответил Барановский, а стоящий рядом с ним навытяжку Будищев ограничился почтительным поклоном.
– Сообщения о вашем открытии перепечатаны всеми ведущими научными изданиями Европы.
– И Северо-Американских штатов, – поспешил добавить педантичный инженер.
– Что же, весьма отрадно, что наше Отечество будет славно не только воинскими подвигами своих сынов, но ещё и научными открытиями. Я уже докладывал об этом его величеству, и тот был весьма обрадован последним обстоятельством. Полагаю, что скоро вы оба будете отмечены монаршей милостью.
– Лучшая награда для нас – благосклонное внимание государя!
– Это похвально. Однако одним вниманием сыт не будешь, и, если у вас есть просьбы, то я, в меру своих возможностей, готов посодействовать.
– Ваше императорское высочество, – отозвался Барановский. – Внедрение всякого рода новшеств часто тормозится неготовностью к ним людей, чьей обязанностью будет эти новшества внедрять. Кроме того, эксплуатация новых приборов может выявить проблемы, не совсем очевидные при создании. И чтобы избежать подобного, мой компаньон – Дмитрий Будищев изъявил желание поступить на службу, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе и устранять неполадки немедля по их появлению.
– Я слышал, что он не всегда так немногословен, – усмехнулся великий князь и испытующе посмотрел на скромно помалкивающего до сих пор Дмитрия.
– Так точно, ваше императорское высочество! – ещё больше вытянулся тот.
– Что же теперь молчите?
Бывший унтер немного помялся, видимо, подбирая слова, а затем вздохнул и начал обстоятельно отвечать:
– Владимир Степанович всё верно сказал. Что пулемет, что радио для нас в новинку и случиться может всякое. Так что лучше быть наготове, а то из-за какого-нибудь пустяка всё насмарку пойдет. Обидно будет, если нас иностранцы обойдут.
– Боитесь потерять прибыль?
– Нет, ваше императорское высочество. Свои деньги я и так заработаю. Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра.
– А вы самоуверенны! – Усмехнулся генерал-адмирал и скосил взгляд в лежащий перед ним листок. – Оформили патенты в Англии и Франции?
– А также в Германии и Австро-Венгрии, – почтительно добавил Барановский.
– А в Америке?
– Заявку послали, но подтверждение ещё не получили. Но поскольку публикации в прессе есть, то вопроса о первенстве не возникнет.
– Наши чиновники тоже никак не отелятся, – вставил Будищев.
– Знакомо, – скупо улыбнулся Константин. – Но этих господ я, пожалуй, сумею поторопить.
– Благодарю, ваше императорское высочество.
– Не за что. Давайте лучше поговорим о вашей службе. Откровенно говоря, я в некотором затруднении. Вы – талантливый изобретатель, и принять вас на службу нижним чином мне кажется неразумным. Но и для производства в офицеры оснований нет. По крайней мере, пока.
– Я, ваше императорское высочество, не ради чина. Хотя не откажусь, конечно.
– Мне известны ваши обстоятельства. Более того, я вам вполне сочувствую и готов со своей стороны оказать протекцию. Насколько я помню, вы дослужились до унтера?
– Военного времени.
– Что, простите?
– Видите ли, ваше императорское высочество, – пожал плечами Будищев, – унтера, как и офицеры, разные бывают. Одни в мирное время хороши, чтобы солдат учить строем ходить и начальство глазами есть. Другие на войне, когда вокруг пули свистят и не до шагистики. Вот я как раз из вторых. Пока шли бои, меня терпели, но не более того.
– Весьма верное наблюдение, – кивнул великий князь. – Но, как говорится, «всякий может принести пользу, будучи употребленным на своем месте»[37]. Подавайте прошение, а место я вам подыщу.
– И какое? – с невинным видом поинтересовался Дмитрий, заставив тем самым обмереть своего спутника.
– При минных офицерских классах, – даже ухом не повел на подобную непочтительность глава русского флота. – Вольноопределяющимся второго разряда с сохранением унтер-офицерского звания. Вы ведь оставили службу по болезни?
– Так точно, ваше императорское высочество!
– Ну и как здоровье, поправили? – в голосе генерал-адмирала мелькнули иронические нотки.
– Вот просто чувствую в себе прилив сил! – выкатив грудь, отвечал бывший унтер с той же интонацией.
– Прекрасно. Добавлю, что самое много, через два года, а скорее всего, гораздо ранее, вы будете допущены к экзамену на офицерский чин, а там как пожелаете. Хотите – служите, хотите на вольные хлеба!
Договорив, великий князь поднялся со своего места и протянул руку сначала облегченно вздохнувшему Барановскому, а затем с некоторой заминкой и Будищеву.
– Надеюсь, скоро увидеть вас офицером! Не подведите меня.
– Не подведу, ваше императорское высочество!
После этого компаньоны поспешили откланяться. Как выразился впоследствии Дмитрий, «пока ветер без сучков». Главное было сделано. Славящийся своим либерализмом Константин Николаевич пообещал им поддержку, а пустомелей генерал-адмирал, в отличие от многих своих родственников, не был. Правда, в чем конкретно может выразиться эта поддержка, Дмитрий так до конца и не уяснил.
– Не беспокойся, – поспешил развеять его сомнения Барановский. – Считай, что флотские заказы уже у нас в кармане.
– Твои бы слова да Богу в уши.
– Не будем беспокоить Господа по пустякам. Да и у нас есть более насущные проблемы. Ты уверен, что выдержишь экзамен за реальное училище?
– Да хоть в семинарию.
– Напрасно иронизируешь. Семинария, особенно учительская, тут не подойдет. Для поступления на флот нужен хотя бы второй разряд, а выпускники семинарий идут по третьему. Лучше бы, конечно, гимназию, но древние языки тебе так быстро в требуемом объеме не усвоить. Так что только реальное. Хорошо хоть директор сего богоугодного заведения присутствовал на демонстрации радио в университете и настроен вполне благожелательно. Полагаю, он сможет убедить экзаменаторов обойтись без излишней придирчивости.
– А может, ему тупо денег зарядить?
– Хорошо хоть не в табло, – усмехнулся потихоньку привыкающий к манере выражаться своего товарища Барановский.
– А что, так можно?
– Категорически не рекомендую!
– Шучу-шучу. Мне теперь предстоит очередной раз надеть погоны, минимум года на два. Вот и юморю напоследок.
– Не все так печально. Если я всё правильно понял, служить ты будешь при минных классах, где уже успел хорошо себя зарекомендовать. Жить на частной квартире, а не в казарме, и иметь самые необременительные обязанности.