Путь в террор
Часть 20 из 78 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты от соседки своей – Анны – что хочешь?
– От этой дуры? Да ничего!
– Не смей врать мне!
– Да правда ничего! Ну, разве что хотела с кавалерами денежными свести. И ей полегче было бы, и мне на старости лет копейка.
– В веселый дом, что ли?
– Да где там! Старовата она для веселого дома, но на лицо и фигурку еще ничего – годится. И в обществе себя вести умеет. Есть господа небедные, которым по публичным домам не с руки ходить, а любовного марьяжу еще желательно. Опять же, если к веселой вдове захаживать – это одно, а к портнихе на примерку – совсем другое. Опять же, мается баба – без мужика да в бедности, а…
– А ты, значит, помочь решила?
– Ну а чего не помочь-то, что я – зверь какой?
– А теперь слушай меня внимательно. Оставь ее в покое. Не послушаешь – накажу, да так, что молить о смерти будешь!
– Как скажете… господин.
– Ну, вот и славно, вот и договорились!
– А на что она вам?
– Любопытствуешь?!
– Ой, молчу-молчу…
– Ладно, слушай, раз пожелала… В жертву я ее хочу принести!
– Как это? – изумилась гадалка.
– Не знаешь как?
– Так для жертвы девушки нужны невинные, – проявила осведомленность мадам Ряполова.
– Ты меня еще поучи, – усмехнулся Посланец. – Эти «невинные» иной раз такие лярвы в душе, что самому замараться недолго! Да и какая в чистоте корысть, если соблазна в жизни еще и не было? А вот у соседки твоей душа чистая, несмотря на то что такая, как ты, рядом!
С такими доводами старая аферистка, будучи дамой многоопытной, не могла не согласиться, однако было еще одно обстоятельство, которое она никак не могла упустить.
– Она мне денег должна, – робко, но вместе с тем настойчиво заявила гадалка.
– Много?
– Да почти тринадцать рублей…
– Н-да, – задумчиво протянул Посланник. – А может, мне тебя в жертву принести? Там только обряд чуть-чуть изменить и пентаграмму по-другому нарисовать. Оно, конечно, Хозяину не так по вкусу придется, однако же на безрыбье и карася можно раком… У меня и нож с собой, а свечи ты сама запалила!
– Ой-уй-ей! – завыла мадам Ряполова, проклиная свою жадность. – Не надо, миленькой! Я отслужу, отблагодарю…
– Отслужишь, куда ты денешься!
– Отслужу-отслужу, касатик, Христом-богом клянусь… ой…
– Вот лахудра! – потерял терпение молодой человек и с руганью потянулся за пазуху. – Ты еще святой водой на меня полей, дура!
– Ой, прости-прости, милай, – чего по глупости не ляпнешь! Чем хочешь клянусь, не стану более Его поминать, и Анну твою не трону…
– Не мою – его, – Посланец с изуверской улыбкой показал пальцем на пол, отчего гадалке стало совсем худо. – Ладно, утомился я с тобой, ведьма. Живи покуда…
– Благодарствую, милостивец!
– Прощевай, старая…
– Ой, а ты не тот ли солдат, что давеча у соседки моей был? – признала, наконец, незнакомца мадам Ряполова и тут же прикусила язык, но было поздно.
– А хочешь, я к тебе завтра околоточным явлюсь, да еще с городовыми? – вкрадчиво поинтересовался Будищев. – Я чаю, немало интересного можно будет найти, а?
– Что вы, что вы, – замахала руками женщина, – я это так, к слову…
– Ты бы попридержала язык свой, пока я его у тебя не отнял!
– Молчу-молчу.
– То-то! – криво усмехнулся молодой человек и подкрутил ус. – Прощайте, мадам, наша встреча была ошибкой! Но в сердце моем вы оставили неизгладимый след, и я вас не забуду!
Совершенно сбитая с толку аферистка лишь хлопала глазами в ответ, а ее нежданный гость в очередной раз переменил манеру разговора и жестко добавил:
– А если ты меня, карга старая, где не надо вспомнишь, то я тебя на британский флаг порву, уяснила?
Этот язык мадам Ряполова понимала хорошо, и когда ее гость собрался выйти, бочком скользнула к нему, держа в руках свернутый в трубочку ассигнационный билет.
– Возьмите, не побрезгуйте…
– Ты что меня – с полицией спутала? – презрительно улыбнулся Дмитрий.
– Ну, что вы, господин, я только из уважения, – испуганно пролепетала гадалка и добавила к катеринке еще четвертной[33].
Мастер механического цеха завода господ Барановских – фигура для простых рабочих немалая. Поэтому господин Егор Никодимыч Перфильев привык держать себя с достоинством, приличным своему возрасту и положению. Рабочие при виде его снимали шапки и, здороваясь, низко кланялись, и ни при каких обстоятельствах не смели сквернословить. За такое легко можно было получить штраф, а заработок у них и так был невелик. Также Никодимыч не терпел пьянства, лени и неаккуратности в работе. Впрочем, зря он никого не наказывал, поскольку человеком был справедливым. По крайней мере, в своих глазах.
Хозяин завода своего доверенного человека ценил, платил ему недурное жалованье, и все это позволяло Перфильеву с оптимизмом смотреть в будущее. Двух старших дочерей он удачно выдал замуж, причем за людей вполне почтенных, а не за какую-нибудь голытьбу! Младший же – любимец отца – скоро должен будет окончить гимназию, а там, глядишь, отучится в университете и сам станет барином. Главное, чтобы не забаловал Аркашка…
Окинув строгим взглядом цех, мастер удовлетворенно кивнул и двинулся дальше. Все были при деле, никто не бездельничал, не точил лясы, зря получая жалованье. Разве что Прохор подозрительно отворачивался в сторону и старался не попадаться начальству на глаза. Наверняка успел, подлец, похмелиться с утра и теперь делает вид, что все в порядке. Ну да ничего, пусть работает покуда, а за «наградой» за его художества дело не станет. Все прочее вроде было в порядке, хотя…
– А что это я Семки не вижу? – подозрительно спросил он у одного из разнорабочих, старательно выгребающего металлическую стружку из-под станка.
– Только что здесь был, Егор Никодимыч! – сдернув с вихрастой головы драный картуз, отрапортовал мальчишка, наивно хлопая небесно-голубыми глазами.
– Врешь, поди, – нахмурился мастер.
– Святой истинный крест! – тут же побожился парень.
– И как у тебя язык повернулся, богохульник, – даже сплюнул от отвращения Перфильев и скорым шагом пошел к выходу.
Пропажа нашлась там, где и ожидалась. В небольшой пристройке к основному цеху, где прежде была кладовая для разной мелочи, а теперь находилось царство непонятно откуда взявшегося и неизвестно для чего нужного на заводе гальванера. Будищев с самого первого своего появления служил источником головной боли для мастера. Хозяева велели оказывать ему всяческое содействие, но объяснять ничего не стали. А тот и вовсе держался так, будто он не простой рабочий, а по меньшей мере – инженер. Шапки ни перед кем, включая самих Барановских, не ломал, спины не гнул. Но самое главное, был непонятно чем занят, а это бесило мастера больше всего.
Посреди гальванической мастерской на большой треноге стояло главное занятие Будищева – прототип новейшей митральезы, им же самим и сконструированной. Большой ствол, заключенный в кожух водяного охлаждения, грозно смотрел на кипящего от возмущения Никодимыча, а отполированные до блеска детали замка задорно поблескивали в пробивающихся сквозь мутные стекла лучах солнца.
Злиться было от чего – наглый гальванер, вместо того чтобы заниматься делом – доводить до ума картечницу, мастерил какую-то непонятную штуковину, а что хуже всего – отвлекал от работы Семку. Мальчишка завороженным взглядом смотрел, как ловко Дмитрий изолирует провода, затем укладывает в каком-то строгом, одному ему ведомом порядке в жестяную коробку. Что-то припаивает, прикручивает, не забывая сдабривать работу заковыристой руганью, если что-либо не получается или наоборот – если все идет как надо.
Любопытный паренек все время расспрашивал старшего товарища о том, что он делает, и тот вроде не скрывал, но объяснял так, что ничего понять было решительно невозможно!
– Смотри сюда, – с легкой усмешкой начинал Будищев. – Возьми вот эту загогулину и вставь вот сюда. Потом добавь вон ту хреновину и… да не эту… это не хреновина, это просто – хрень!
Правда, иногда гальванер становился серьезным и начинал сыпать совсем уж непривычными словами, вроде: контакт, соленоид, конденсатор… но вот как это можно понять? Но Семка не унывал, твердо решив, что разберется во всем.
– Ты что здесь делаешь? – грозно сдвинув брови, спросил Перфильев, обращаясь к мальчишке.
– А… – ошарашенно вскочил тот и, сдернув по привычке шапку, застыл, не зная, что ответить.
– Штраф захотел?! – продолжал яриться мастер. – Вот я тебя…
– Ты чего кипятишься, папаша? – не оборачиваясь к Никодимычу, прервал его Будищев. – Парню Владимир Степанович велел при мне быть.
– Это зачем еще?
– Ну, мало ли – пойди, подай, принеси… У меня не десять рук – то одно, то другое нужно, а малой заодно делу учится.
– А почему я об этом не знаю?
– Да кто тебя ведает, почему ты мышей не ловишь.
– Оно, конечно, Владимир Степанович – большой человек, но все ж таки…
– А Петр Викторович при этом был и возражать не стал!
Озадаченный мастер, немного потоптавшись и не зная, что еще сказать, двинулся прочь. Будищев был вхож к хозяевам и потому вел себя невообразимо дерзко для простого рабочего. Но те отчего-то ему покровительствовали, а ушлый гальванер наглел все больше и больше.
– Ишь ты, – восхищенно покачал головой Семка, боявшийся мастера до дрожи в коленях. – И как это у тебя выходит?
– Ты про что?
– Ну так Владимир Степанович про меня ведь ничего не говорил?
– А ты почем знаешь – говорил или нет? Тем более что Барановский опять в отъезде.
– А если хозяина спросит?
– От этой дуры? Да ничего!
– Не смей врать мне!
– Да правда ничего! Ну, разве что хотела с кавалерами денежными свести. И ей полегче было бы, и мне на старости лет копейка.
– В веселый дом, что ли?
– Да где там! Старовата она для веселого дома, но на лицо и фигурку еще ничего – годится. И в обществе себя вести умеет. Есть господа небедные, которым по публичным домам не с руки ходить, а любовного марьяжу еще желательно. Опять же, если к веселой вдове захаживать – это одно, а к портнихе на примерку – совсем другое. Опять же, мается баба – без мужика да в бедности, а…
– А ты, значит, помочь решила?
– Ну а чего не помочь-то, что я – зверь какой?
– А теперь слушай меня внимательно. Оставь ее в покое. Не послушаешь – накажу, да так, что молить о смерти будешь!
– Как скажете… господин.
– Ну, вот и славно, вот и договорились!
– А на что она вам?
– Любопытствуешь?!
– Ой, молчу-молчу…
– Ладно, слушай, раз пожелала… В жертву я ее хочу принести!
– Как это? – изумилась гадалка.
– Не знаешь как?
– Так для жертвы девушки нужны невинные, – проявила осведомленность мадам Ряполова.
– Ты меня еще поучи, – усмехнулся Посланец. – Эти «невинные» иной раз такие лярвы в душе, что самому замараться недолго! Да и какая в чистоте корысть, если соблазна в жизни еще и не было? А вот у соседки твоей душа чистая, несмотря на то что такая, как ты, рядом!
С такими доводами старая аферистка, будучи дамой многоопытной, не могла не согласиться, однако было еще одно обстоятельство, которое она никак не могла упустить.
– Она мне денег должна, – робко, но вместе с тем настойчиво заявила гадалка.
– Много?
– Да почти тринадцать рублей…
– Н-да, – задумчиво протянул Посланник. – А может, мне тебя в жертву принести? Там только обряд чуть-чуть изменить и пентаграмму по-другому нарисовать. Оно, конечно, Хозяину не так по вкусу придется, однако же на безрыбье и карася можно раком… У меня и нож с собой, а свечи ты сама запалила!
– Ой-уй-ей! – завыла мадам Ряполова, проклиная свою жадность. – Не надо, миленькой! Я отслужу, отблагодарю…
– Отслужишь, куда ты денешься!
– Отслужу-отслужу, касатик, Христом-богом клянусь… ой…
– Вот лахудра! – потерял терпение молодой человек и с руганью потянулся за пазуху. – Ты еще святой водой на меня полей, дура!
– Ой, прости-прости, милай, – чего по глупости не ляпнешь! Чем хочешь клянусь, не стану более Его поминать, и Анну твою не трону…
– Не мою – его, – Посланец с изуверской улыбкой показал пальцем на пол, отчего гадалке стало совсем худо. – Ладно, утомился я с тобой, ведьма. Живи покуда…
– Благодарствую, милостивец!
– Прощевай, старая…
– Ой, а ты не тот ли солдат, что давеча у соседки моей был? – признала, наконец, незнакомца мадам Ряполова и тут же прикусила язык, но было поздно.
– А хочешь, я к тебе завтра околоточным явлюсь, да еще с городовыми? – вкрадчиво поинтересовался Будищев. – Я чаю, немало интересного можно будет найти, а?
– Что вы, что вы, – замахала руками женщина, – я это так, к слову…
– Ты бы попридержала язык свой, пока я его у тебя не отнял!
– Молчу-молчу.
– То-то! – криво усмехнулся молодой человек и подкрутил ус. – Прощайте, мадам, наша встреча была ошибкой! Но в сердце моем вы оставили неизгладимый след, и я вас не забуду!
Совершенно сбитая с толку аферистка лишь хлопала глазами в ответ, а ее нежданный гость в очередной раз переменил манеру разговора и жестко добавил:
– А если ты меня, карга старая, где не надо вспомнишь, то я тебя на британский флаг порву, уяснила?
Этот язык мадам Ряполова понимала хорошо, и когда ее гость собрался выйти, бочком скользнула к нему, держа в руках свернутый в трубочку ассигнационный билет.
– Возьмите, не побрезгуйте…
– Ты что меня – с полицией спутала? – презрительно улыбнулся Дмитрий.
– Ну, что вы, господин, я только из уважения, – испуганно пролепетала гадалка и добавила к катеринке еще четвертной[33].
Мастер механического цеха завода господ Барановских – фигура для простых рабочих немалая. Поэтому господин Егор Никодимыч Перфильев привык держать себя с достоинством, приличным своему возрасту и положению. Рабочие при виде его снимали шапки и, здороваясь, низко кланялись, и ни при каких обстоятельствах не смели сквернословить. За такое легко можно было получить штраф, а заработок у них и так был невелик. Также Никодимыч не терпел пьянства, лени и неаккуратности в работе. Впрочем, зря он никого не наказывал, поскольку человеком был справедливым. По крайней мере, в своих глазах.
Хозяин завода своего доверенного человека ценил, платил ему недурное жалованье, и все это позволяло Перфильеву с оптимизмом смотреть в будущее. Двух старших дочерей он удачно выдал замуж, причем за людей вполне почтенных, а не за какую-нибудь голытьбу! Младший же – любимец отца – скоро должен будет окончить гимназию, а там, глядишь, отучится в университете и сам станет барином. Главное, чтобы не забаловал Аркашка…
Окинув строгим взглядом цех, мастер удовлетворенно кивнул и двинулся дальше. Все были при деле, никто не бездельничал, не точил лясы, зря получая жалованье. Разве что Прохор подозрительно отворачивался в сторону и старался не попадаться начальству на глаза. Наверняка успел, подлец, похмелиться с утра и теперь делает вид, что все в порядке. Ну да ничего, пусть работает покуда, а за «наградой» за его художества дело не станет. Все прочее вроде было в порядке, хотя…
– А что это я Семки не вижу? – подозрительно спросил он у одного из разнорабочих, старательно выгребающего металлическую стружку из-под станка.
– Только что здесь был, Егор Никодимыч! – сдернув с вихрастой головы драный картуз, отрапортовал мальчишка, наивно хлопая небесно-голубыми глазами.
– Врешь, поди, – нахмурился мастер.
– Святой истинный крест! – тут же побожился парень.
– И как у тебя язык повернулся, богохульник, – даже сплюнул от отвращения Перфильев и скорым шагом пошел к выходу.
Пропажа нашлась там, где и ожидалась. В небольшой пристройке к основному цеху, где прежде была кладовая для разной мелочи, а теперь находилось царство непонятно откуда взявшегося и неизвестно для чего нужного на заводе гальванера. Будищев с самого первого своего появления служил источником головной боли для мастера. Хозяева велели оказывать ему всяческое содействие, но объяснять ничего не стали. А тот и вовсе держался так, будто он не простой рабочий, а по меньшей мере – инженер. Шапки ни перед кем, включая самих Барановских, не ломал, спины не гнул. Но самое главное, был непонятно чем занят, а это бесило мастера больше всего.
Посреди гальванической мастерской на большой треноге стояло главное занятие Будищева – прототип новейшей митральезы, им же самим и сконструированной. Большой ствол, заключенный в кожух водяного охлаждения, грозно смотрел на кипящего от возмущения Никодимыча, а отполированные до блеска детали замка задорно поблескивали в пробивающихся сквозь мутные стекла лучах солнца.
Злиться было от чего – наглый гальванер, вместо того чтобы заниматься делом – доводить до ума картечницу, мастерил какую-то непонятную штуковину, а что хуже всего – отвлекал от работы Семку. Мальчишка завороженным взглядом смотрел, как ловко Дмитрий изолирует провода, затем укладывает в каком-то строгом, одному ему ведомом порядке в жестяную коробку. Что-то припаивает, прикручивает, не забывая сдабривать работу заковыристой руганью, если что-либо не получается или наоборот – если все идет как надо.
Любопытный паренек все время расспрашивал старшего товарища о том, что он делает, и тот вроде не скрывал, но объяснял так, что ничего понять было решительно невозможно!
– Смотри сюда, – с легкой усмешкой начинал Будищев. – Возьми вот эту загогулину и вставь вот сюда. Потом добавь вон ту хреновину и… да не эту… это не хреновина, это просто – хрень!
Правда, иногда гальванер становился серьезным и начинал сыпать совсем уж непривычными словами, вроде: контакт, соленоид, конденсатор… но вот как это можно понять? Но Семка не унывал, твердо решив, что разберется во всем.
– Ты что здесь делаешь? – грозно сдвинув брови, спросил Перфильев, обращаясь к мальчишке.
– А… – ошарашенно вскочил тот и, сдернув по привычке шапку, застыл, не зная, что ответить.
– Штраф захотел?! – продолжал яриться мастер. – Вот я тебя…
– Ты чего кипятишься, папаша? – не оборачиваясь к Никодимычу, прервал его Будищев. – Парню Владимир Степанович велел при мне быть.
– Это зачем еще?
– Ну, мало ли – пойди, подай, принеси… У меня не десять рук – то одно, то другое нужно, а малой заодно делу учится.
– А почему я об этом не знаю?
– Да кто тебя ведает, почему ты мышей не ловишь.
– Оно, конечно, Владимир Степанович – большой человек, но все ж таки…
– А Петр Викторович при этом был и возражать не стал!
Озадаченный мастер, немного потоптавшись и не зная, что еще сказать, двинулся прочь. Будищев был вхож к хозяевам и потому вел себя невообразимо дерзко для простого рабочего. Но те отчего-то ему покровительствовали, а ушлый гальванер наглел все больше и больше.
– Ишь ты, – восхищенно покачал головой Семка, боявшийся мастера до дрожи в коленях. – И как это у тебя выходит?
– Ты про что?
– Ну так Владимир Степанович про меня ведь ничего не говорил?
– А ты почем знаешь – говорил или нет? Тем более что Барановский опять в отъезде.
– А если хозяина спросит?