Путь на Балканы
Часть 67 из 86 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ишь ты, — деланно изумился Дмитрий. — И кто бы мог подумать…
— То-то и оно!
— Слушай, а зачем они сюда-то приходили?
— Известно зачем. За деньгами!
— Что, прямо к цесаревичу?
— Да Господь с тобой! Нет, конечно. К цесаревичу они за подписью на требовании, потому как без его подписи им казначейство ни копейки не даст.
— Дорогой автограф, — задумался унтер. — И, похоже, они его не получили.
— Дык ясное дело, они ведь, ироды, еще не все поставили, что от них причиталось. Потому и расчета покуда нет.
— Ну-ну.
— Все, некогда мне с тобой тут лясы точить, — вырвался наконец от него писарь и, опасливо оглядываясь, убежал.
Дмитрий некоторое время стоял, задумавшись, а затем развернулся и пошагал в сторону телеграфной станции, повторяя про себя старую солдатскую мудрость о том, что от начальства нужно держаться как можно далее.
К своему удивлению, у связистов он снова встретил этих странных господ. Один из них, выглядевший чуть моложе и менее респектабельно, вел переговоры с титулярным советником Валеевым, на предмет отправки телеграммы. Чиновник, как водится, строго отвечал ему: не положено! А тот, в свою очередь, уговаривал войти в положение и обещал отблагодарить. Судя по всему, переговоры подходили к своему логическому завершению, сиречь консенсусу, и представитель многострадального еврейского народа вот-вот должен был убедить российского чиновника пойти ему навстречу.
— Будищев, это ты! — заметил его титулярный советник. — Как хорошо, что ты пришел. У нас опять аппарат барахлит, вот даже телеграмму принять не можем.
— Даже не знаю, ваше благородие, — сокрушенно вздохнул мгновенно сориентировавшийся унтер, — я ведь попрощаться пришел. Возвращают меня обратно в часть, надоел я, видать, тут всем.
— Да что ты такое говоришь, голубчик? — изумился начальник телеграфа. — Как можно тебя куда-то отправлять, у тебя же золотые руки!
— На все воля начальства, сказано в бой, стало быть, в бой! Может, убьют еще, так что не поминайте лихом.
— Господин солдат, — вмешался в их разговор коммерсант, — а может, перед тем как отправиться в бой, вы посмотрите этот самый аппарат? Вы бы сделали доброе дело, и оно таки зачлось бы вам на небесах…
— Это вы на тот случай беспокоитесь, если меня убьют?
— Ну что вы, не дай бог, конечно!
— Тогда до свидания!
— Господин солдат, а если мы дадим вам полфранка?
— Ах, мой добрый господин, если бы я и впрямь был простым солдатом, я бы вас, наверное, в задницу расцеловал за столь щедрое предложение… но я унтер-офицер, а потому могу только дать в морду за неуважение!
— Господин унтер-офицер, — подал голос второй еврей, до сих пор молчавший, но не без интереса прислушивавшийся к ним, — а сумма в три франка, возможно, будет для вас не столь обидна?
— Пять франков, — безапелляционно отозвался Дмитрий.
— Простите, господин унтер-офицер, но нам нужно, чтобы вы только починили аппарат. Целовать наши еврейские задницы совсем не обязательно!
— Ладно! — засмеялся Будищев, сообразивший, что сам подставился. — Сейчас гляну.
Через некоторое время неисправность была устранена, коммерсанты отправили телеграмму и ушли, отдав все, о чем договаривались, начальнику станции и ушлому унтеру.
— Слушай, неужели тебя и впрямь возвращают в полк? — озабоченно спросил Валеев, которому запали в душу слова, сказанные Барановским о перспективе коммерческого использования беспроволочного телеграфа.
— Когда-нибудь вернут, — философски пожал плечами Будищев, сжимая в кармане текст телеграммы.
— Подожди, так все это представление было из-за нескольких франков?
— Ваш аппарат я не ломал!
— Что?! Ах, вон, ты о чем… ладно, я тебя даже не осуждаю, — вздохнул титулярный советник. — Да, заработать немного денег удается не каждый день. У тебя есть семья?
— Нет, ваше благородие, — развел руками Дмитрий. — Не сложилось пока как-то.
— А у меня есть молодая жена и маленькая дочка — Капочка. Когда я отправлялся на войну, она так трогательно тянула ко мне ручки. Я ведь пошел сюда из-за полуторного оклада и перспективы производства. А то ведь можно так и застрять в титулярных…
Дмитрий с удивлением посмотрел на нежданно-негаданно разоткровенничевшегося чиновника и вдруг понял, что тот уже немолод, небогат и не слишком преуспел в службе. Побочных доходов у него нет и никогда не будет, разве что вот такие левые телеграммы и те раз в жизни.
— И где они? — спросил он, чувствуя, что надо хоть что-то сказать. — Ну, в смысле семья.
— В Одессе, — вздохнул тот и улыбнулся, очевидно, опять представив себе маленькую дочку. Затем спохватился и, удивленно посмотрев на унтера, воскликнул: — Господи, зачем я тебе это рассказал?
— Наверное, я на вашу бабушку похож, — пожал тот плечами и улыбнулся.
— Н-да? — недоверчиво протянул Валеев. — Скорее уж на тещу! Она такая же грубая, невоспитанная и умеет тянуть из людей деньги.
— Хорошо хоть так, — засмеялся Дмитрий, — а то я уж думал, что она промышляет починкой телеграфных аппаратов.
— Слава богу, нет!
Геся очень устала после смены, но никак не могла заснуть. В последнее время она все более чувствовала неловкость своего положения, но ничего не могла придумать для исправления этой ситуации. Когда она покинула Бердичев, все было просто и ясно. Она бежала вслед за любимым человеком и была уверена, что он тоже любит ее, и без колебания готова была положить свою жизнь, честь и репутацию на алтарь этой любви.
И вот она почти в действующей армии, практически рядом с ним, а ее любимый Николай совершенно не торопится встречаться с ней. А ведь он практически наверняка знает, что она здесь. Не может не знать! Ну, хоть бы передал маленькую весточку, неужели это так трудно? Хотя бы через этого своего странного приятеля — Будищева.
Тут ее мысли перешли на Дмитрия, и девушка вздрогнула. А ведь он ей лгал! Она не знала, в чем именно, но вдруг со всей отчетливостью поняла, что этот непонятный человек явно что-то недоговаривает. Он определенно что-то знал и не захотел ей рассказывать. Хотя, возможно, рассказал это Алексею, а тот теперь смотрит на Гесю глазами побитой собаки, но тоже молчит. Но что же это может быть? Штерн ранен или, еще хуже, убит? Нет, такое бы они не стали скрывать. К тому же будь он ранен, его бы, скорее всего, привезли сюда и тогда… о, она бы заботилась о нем, выхаживала, а если понадобилось, зубами бы вырвала его у смерти! Пусть раненый, пусть покалеченный, как его друг Алексей, но только живой!
Нет, тут что-то другое! Может быть, Николай полюбил другую? Но как это возможно! Нет, это решительно невозможно! Это просто невероятно! Но тогда что?
А может быть, Штерн написал, как и собирался, родителям и они не одобрили его брака с еврейкой? Вот это вполне может быть! Гесе уже не раз приходилось сталкиваться с предубеждением со стороны немцев, поляков, русских. Она хорошо знала, что очень многие относятся к людям ее племени с непонятной враждой и злобой. Николаша, конечно же, не такой, но вот его родители… они вполне могли запретить ему поддерживать отношения с еврейской девушкой. Но почему нельзя было сказать ей об этом прямо? Неужели она не заслужила даже такой малости? Все это было ужасно несправедливо! А тут еще этот непонятный Будищев принес ей столько разной ткани. Зачем? Какой в этом смысл?
Так и не придя ни к какому выводу, она села на кровати, но не стала заворачиваться в одеяло. На улице стояли морозы, но дров было довольно, так что топили в госпитале жарко. Поэтому девушка сидела в одной рубашке из тонкого полотна, не чувствуя неудобств. Ее соседка по комнате, крестовая сестра Агафья, давно спала, сладко посапывая. Вообще, православным и лютеранам не полагалось жить вместе, но помещений не хватало, да и характер у монахини был добрый и спокойный, так что они ладили.
Тут к ним в комнату тихонечко постучали, скорее даже поскреблись. Удивленная девушка встала и, накинув на плечи шаль, подошла к двери. Ни замка, ни какого-либо иного запора на ней не было, так что стук был лишь данью вежливости.
— Кто там? — шепотом спросила она, чтобы не разбудить соседку.
Дверь отворилась, и сестра милосердия, к немалому своему удивлению, увидела Будищева.
— Что вы здесь делаете? — вырвалось у нее.
— Простите за беспокойство, Геся, но мне нужна ваша помощь, — шепнул он ей в ответ.
— Но как вы сюда попали?
— Так же, как и прошлый раз, прошел по коридору.
— Но это…
— Это было не сложно. Но давайте не станем поднимать шум! Вы просто поможете мне в одном маленьком деле, и я уйду. Причем так же тихо, как и пришел.
— Я вас не понимаю!
— И не надо. Просто прочитайте мне, что написано в этой записке.
— Хорошо, давайте ее сюда.
— Вот возьмите, мне показалось, что это немецкий, но прочитать я не смог…
— Нет, это идиш. — Покачала головой девушка. — Какое-то странное послание. Вот слушайте: «Приехать пока не можем, из-за болезни бабушки. Старушка плохо себя чувствует и не соглашается. Однако есть надежда, что она скоро поправится, и тогда мы вернемся. Придержите отправку, а то она никогда не выздоровеет». Ерунда какая-то!
— Ну, не скажите, — задумался унтер. — Надо только понять, кого они называют бабушкой.
— Но откуда у вас эта записка и что все это значит?
— Милая Геся, не задавайте глупых вопросов и не получите уклончивых ответов.
— Я вам не милая!
— А вот это очень жаль, — нагло улыбнулся Дмитрий и, подмигнув, вышел прочь.
Вспыхнувшая Геся с негодованием посмотрела ему вслед, отметив, что шагает он совершенно бесшумно, и потому нет ничего удивительного, что сумел пробраться совершенно незамеченным. Тут глаза ее опустились, и она поняла, что стояла перед посторонним мужчиной практически не одетой, в одной рубашке, едва прикрывшись шалью. Это было настолько ужасно, что девушка пулей заскочила в комнату и бросилась на кровать, зарывшись с головой под одеяло.
— А… что… что случилось? — всполошилась проснувшаяся от шума сестра Агафья.
— Нет, ничего, простите, я не нарочно, — забормотала в ответ Геся.
— Не спится? — покачала головой монахиня. — Это бывает. Замуж тебе надо, девка, да детей нарожать. Тогда и спать будешь как убитая.
В середине января началось долгожданное наступление на Рущук. Русские войска получили наконец подкрепления и были готовы приступить к осаде вражеской твердыни. Боестолкновения случались почти каждый день, но по утверждению старых солдат: «турок пошел уже не тот». И впрямь, можно было подумать, что противник утратил большую часть своей стойкости и что война скоро будет кончена. Однако время от времени происходили еще горячие схватки, когда густо летели пули, злобно звенела сталь и щедро проливалась кровь. Особенно яростно продолжали сражаться черкесы. Недавно лишившиеся родины, они опять проигрывали войну ненавистным им русским и чувствовали, что и из этих мест придется бежать. А потому старались напоследок убить как можно больше своих врагов, награбить имущества, а если уж и не получится его вывезти, то, во всяком случае, старались не дать им воспользоваться победителям. Банды башибузуков, рассыпавшись по окрестностям, жгли, грабили, убивали… однако долготерпение Господне, как видно, истощилось, и их одну за другой выслеживали и уничтожали.
Одно из таких сборищ обнаружили казаки из тридцать шестого полка в небольшой болгарской деревушке. Затеяв с ними перестрелку, донцы отправили гонца за помощью к болховцам и принялись дожидаться подмоги, заботясь лишь, чтобы враг не ушел, покуда не пришло подкрепление.
На выручку к своим давним товарищам тут же пришла пехотная рота, и русские начали теснить противника, надеясь выбить его из деревни, с тем, чтобы совсем разбить в чистом поле. Разбойники упорно сопротивлялись, однако солдат и казаков было больше. К тому же они отлично стреляли, так что сначала отдельные бойцы, а потом целые группы стали бросать оружие, надеясь спасти себе жизнь.
— То-то и оно!
— Слушай, а зачем они сюда-то приходили?
— Известно зачем. За деньгами!
— Что, прямо к цесаревичу?
— Да Господь с тобой! Нет, конечно. К цесаревичу они за подписью на требовании, потому как без его подписи им казначейство ни копейки не даст.
— Дорогой автограф, — задумался унтер. — И, похоже, они его не получили.
— Дык ясное дело, они ведь, ироды, еще не все поставили, что от них причиталось. Потому и расчета покуда нет.
— Ну-ну.
— Все, некогда мне с тобой тут лясы точить, — вырвался наконец от него писарь и, опасливо оглядываясь, убежал.
Дмитрий некоторое время стоял, задумавшись, а затем развернулся и пошагал в сторону телеграфной станции, повторяя про себя старую солдатскую мудрость о том, что от начальства нужно держаться как можно далее.
К своему удивлению, у связистов он снова встретил этих странных господ. Один из них, выглядевший чуть моложе и менее респектабельно, вел переговоры с титулярным советником Валеевым, на предмет отправки телеграммы. Чиновник, как водится, строго отвечал ему: не положено! А тот, в свою очередь, уговаривал войти в положение и обещал отблагодарить. Судя по всему, переговоры подходили к своему логическому завершению, сиречь консенсусу, и представитель многострадального еврейского народа вот-вот должен был убедить российского чиновника пойти ему навстречу.
— Будищев, это ты! — заметил его титулярный советник. — Как хорошо, что ты пришел. У нас опять аппарат барахлит, вот даже телеграмму принять не можем.
— Даже не знаю, ваше благородие, — сокрушенно вздохнул мгновенно сориентировавшийся унтер, — я ведь попрощаться пришел. Возвращают меня обратно в часть, надоел я, видать, тут всем.
— Да что ты такое говоришь, голубчик? — изумился начальник телеграфа. — Как можно тебя куда-то отправлять, у тебя же золотые руки!
— На все воля начальства, сказано в бой, стало быть, в бой! Может, убьют еще, так что не поминайте лихом.
— Господин солдат, — вмешался в их разговор коммерсант, — а может, перед тем как отправиться в бой, вы посмотрите этот самый аппарат? Вы бы сделали доброе дело, и оно таки зачлось бы вам на небесах…
— Это вы на тот случай беспокоитесь, если меня убьют?
— Ну что вы, не дай бог, конечно!
— Тогда до свидания!
— Господин солдат, а если мы дадим вам полфранка?
— Ах, мой добрый господин, если бы я и впрямь был простым солдатом, я бы вас, наверное, в задницу расцеловал за столь щедрое предложение… но я унтер-офицер, а потому могу только дать в морду за неуважение!
— Господин унтер-офицер, — подал голос второй еврей, до сих пор молчавший, но не без интереса прислушивавшийся к ним, — а сумма в три франка, возможно, будет для вас не столь обидна?
— Пять франков, — безапелляционно отозвался Дмитрий.
— Простите, господин унтер-офицер, но нам нужно, чтобы вы только починили аппарат. Целовать наши еврейские задницы совсем не обязательно!
— Ладно! — засмеялся Будищев, сообразивший, что сам подставился. — Сейчас гляну.
Через некоторое время неисправность была устранена, коммерсанты отправили телеграмму и ушли, отдав все, о чем договаривались, начальнику станции и ушлому унтеру.
— Слушай, неужели тебя и впрямь возвращают в полк? — озабоченно спросил Валеев, которому запали в душу слова, сказанные Барановским о перспективе коммерческого использования беспроволочного телеграфа.
— Когда-нибудь вернут, — философски пожал плечами Будищев, сжимая в кармане текст телеграммы.
— Подожди, так все это представление было из-за нескольких франков?
— Ваш аппарат я не ломал!
— Что?! Ах, вон, ты о чем… ладно, я тебя даже не осуждаю, — вздохнул титулярный советник. — Да, заработать немного денег удается не каждый день. У тебя есть семья?
— Нет, ваше благородие, — развел руками Дмитрий. — Не сложилось пока как-то.
— А у меня есть молодая жена и маленькая дочка — Капочка. Когда я отправлялся на войну, она так трогательно тянула ко мне ручки. Я ведь пошел сюда из-за полуторного оклада и перспективы производства. А то ведь можно так и застрять в титулярных…
Дмитрий с удивлением посмотрел на нежданно-негаданно разоткровенничевшегося чиновника и вдруг понял, что тот уже немолод, небогат и не слишком преуспел в службе. Побочных доходов у него нет и никогда не будет, разве что вот такие левые телеграммы и те раз в жизни.
— И где они? — спросил он, чувствуя, что надо хоть что-то сказать. — Ну, в смысле семья.
— В Одессе, — вздохнул тот и улыбнулся, очевидно, опять представив себе маленькую дочку. Затем спохватился и, удивленно посмотрев на унтера, воскликнул: — Господи, зачем я тебе это рассказал?
— Наверное, я на вашу бабушку похож, — пожал тот плечами и улыбнулся.
— Н-да? — недоверчиво протянул Валеев. — Скорее уж на тещу! Она такая же грубая, невоспитанная и умеет тянуть из людей деньги.
— Хорошо хоть так, — засмеялся Дмитрий, — а то я уж думал, что она промышляет починкой телеграфных аппаратов.
— Слава богу, нет!
Геся очень устала после смены, но никак не могла заснуть. В последнее время она все более чувствовала неловкость своего положения, но ничего не могла придумать для исправления этой ситуации. Когда она покинула Бердичев, все было просто и ясно. Она бежала вслед за любимым человеком и была уверена, что он тоже любит ее, и без колебания готова была положить свою жизнь, честь и репутацию на алтарь этой любви.
И вот она почти в действующей армии, практически рядом с ним, а ее любимый Николай совершенно не торопится встречаться с ней. А ведь он практически наверняка знает, что она здесь. Не может не знать! Ну, хоть бы передал маленькую весточку, неужели это так трудно? Хотя бы через этого своего странного приятеля — Будищева.
Тут ее мысли перешли на Дмитрия, и девушка вздрогнула. А ведь он ей лгал! Она не знала, в чем именно, но вдруг со всей отчетливостью поняла, что этот непонятный человек явно что-то недоговаривает. Он определенно что-то знал и не захотел ей рассказывать. Хотя, возможно, рассказал это Алексею, а тот теперь смотрит на Гесю глазами побитой собаки, но тоже молчит. Но что же это может быть? Штерн ранен или, еще хуже, убит? Нет, такое бы они не стали скрывать. К тому же будь он ранен, его бы, скорее всего, привезли сюда и тогда… о, она бы заботилась о нем, выхаживала, а если понадобилось, зубами бы вырвала его у смерти! Пусть раненый, пусть покалеченный, как его друг Алексей, но только живой!
Нет, тут что-то другое! Может быть, Николай полюбил другую? Но как это возможно! Нет, это решительно невозможно! Это просто невероятно! Но тогда что?
А может быть, Штерн написал, как и собирался, родителям и они не одобрили его брака с еврейкой? Вот это вполне может быть! Гесе уже не раз приходилось сталкиваться с предубеждением со стороны немцев, поляков, русских. Она хорошо знала, что очень многие относятся к людям ее племени с непонятной враждой и злобой. Николаша, конечно же, не такой, но вот его родители… они вполне могли запретить ему поддерживать отношения с еврейской девушкой. Но почему нельзя было сказать ей об этом прямо? Неужели она не заслужила даже такой малости? Все это было ужасно несправедливо! А тут еще этот непонятный Будищев принес ей столько разной ткани. Зачем? Какой в этом смысл?
Так и не придя ни к какому выводу, она села на кровати, но не стала заворачиваться в одеяло. На улице стояли морозы, но дров было довольно, так что топили в госпитале жарко. Поэтому девушка сидела в одной рубашке из тонкого полотна, не чувствуя неудобств. Ее соседка по комнате, крестовая сестра Агафья, давно спала, сладко посапывая. Вообще, православным и лютеранам не полагалось жить вместе, но помещений не хватало, да и характер у монахини был добрый и спокойный, так что они ладили.
Тут к ним в комнату тихонечко постучали, скорее даже поскреблись. Удивленная девушка встала и, накинув на плечи шаль, подошла к двери. Ни замка, ни какого-либо иного запора на ней не было, так что стук был лишь данью вежливости.
— Кто там? — шепотом спросила она, чтобы не разбудить соседку.
Дверь отворилась, и сестра милосердия, к немалому своему удивлению, увидела Будищева.
— Что вы здесь делаете? — вырвалось у нее.
— Простите за беспокойство, Геся, но мне нужна ваша помощь, — шепнул он ей в ответ.
— Но как вы сюда попали?
— Так же, как и прошлый раз, прошел по коридору.
— Но это…
— Это было не сложно. Но давайте не станем поднимать шум! Вы просто поможете мне в одном маленьком деле, и я уйду. Причем так же тихо, как и пришел.
— Я вас не понимаю!
— И не надо. Просто прочитайте мне, что написано в этой записке.
— Хорошо, давайте ее сюда.
— Вот возьмите, мне показалось, что это немецкий, но прочитать я не смог…
— Нет, это идиш. — Покачала головой девушка. — Какое-то странное послание. Вот слушайте: «Приехать пока не можем, из-за болезни бабушки. Старушка плохо себя чувствует и не соглашается. Однако есть надежда, что она скоро поправится, и тогда мы вернемся. Придержите отправку, а то она никогда не выздоровеет». Ерунда какая-то!
— Ну, не скажите, — задумался унтер. — Надо только понять, кого они называют бабушкой.
— Но откуда у вас эта записка и что все это значит?
— Милая Геся, не задавайте глупых вопросов и не получите уклончивых ответов.
— Я вам не милая!
— А вот это очень жаль, — нагло улыбнулся Дмитрий и, подмигнув, вышел прочь.
Вспыхнувшая Геся с негодованием посмотрела ему вслед, отметив, что шагает он совершенно бесшумно, и потому нет ничего удивительного, что сумел пробраться совершенно незамеченным. Тут глаза ее опустились, и она поняла, что стояла перед посторонним мужчиной практически не одетой, в одной рубашке, едва прикрывшись шалью. Это было настолько ужасно, что девушка пулей заскочила в комнату и бросилась на кровать, зарывшись с головой под одеяло.
— А… что… что случилось? — всполошилась проснувшаяся от шума сестра Агафья.
— Нет, ничего, простите, я не нарочно, — забормотала в ответ Геся.
— Не спится? — покачала головой монахиня. — Это бывает. Замуж тебе надо, девка, да детей нарожать. Тогда и спать будешь как убитая.
В середине января началось долгожданное наступление на Рущук. Русские войска получили наконец подкрепления и были готовы приступить к осаде вражеской твердыни. Боестолкновения случались почти каждый день, но по утверждению старых солдат: «турок пошел уже не тот». И впрямь, можно было подумать, что противник утратил большую часть своей стойкости и что война скоро будет кончена. Однако время от времени происходили еще горячие схватки, когда густо летели пули, злобно звенела сталь и щедро проливалась кровь. Особенно яростно продолжали сражаться черкесы. Недавно лишившиеся родины, они опять проигрывали войну ненавистным им русским и чувствовали, что и из этих мест придется бежать. А потому старались напоследок убить как можно больше своих врагов, награбить имущества, а если уж и не получится его вывезти, то, во всяком случае, старались не дать им воспользоваться победителям. Банды башибузуков, рассыпавшись по окрестностям, жгли, грабили, убивали… однако долготерпение Господне, как видно, истощилось, и их одну за другой выслеживали и уничтожали.
Одно из таких сборищ обнаружили казаки из тридцать шестого полка в небольшой болгарской деревушке. Затеяв с ними перестрелку, донцы отправили гонца за помощью к болховцам и принялись дожидаться подмоги, заботясь лишь, чтобы враг не ушел, покуда не пришло подкрепление.
На выручку к своим давним товарищам тут же пришла пехотная рота, и русские начали теснить противника, надеясь выбить его из деревни, с тем, чтобы совсем разбить в чистом поле. Разбойники упорно сопротивлялись, однако солдат и казаков было больше. К тому же они отлично стреляли, так что сначала отдельные бойцы, а потом целые группы стали бросать оружие, надеясь спасти себе жизнь.