Путь из леса

И хотя она согласилась остаться с ним, разделить его судьбу — не было у них больше той нежной близости, которая так радовала их раньше. Не было у них разговоров на общие темы, просто потому, что сидящей целыми днями в полутёмной комнате Аолли нечего было обсуждать со своим мужем. И если он находил, чем занять себя, а сейчас и вовсе увлёкся тем, что давало ему всё новые и новые возможности, если у него образовался круг ежедневного общения, хотя и трудного из-за сложностей с речью круглоухих — то у жены его никаких тем для обсуждения не возникало. Не считать же такими темами её самочувствие и ощущения от очередного приёма пищи.

Уаиллар понимал, что виноват перед нею. Но он не понимал, что с этим можно сделать — и от этого бесился и раздражался, больше всего на жену. И это заставляло его чувствовать вину всё сильнее и сильнее.

— Любовь моя, — сказал он, — давай подумаем, чем мы могли бы заняться вместе?

Она тяжело вздохнула и произнесла с неудовольствием:

— Ну ты же знаешь, что — ничем… У меня нет здесь ни подруг, ни старших женщин, ни уолле для присмотра, ни даже плодов и клубней, чтобы придумать новое блюдо. Ты таскаешь эту круглоухую еду, которую кто-то приготовил, и не хочешь есть то, что готовлю я. А я не много чего могу готовить из того, что тут имеется. Тебя вечно нет рядом, а мне трудно и тяжело здесь, в этой грязи, в этой вечной вони, когда нет в достатке проточной воды, кроме как в этом каменном роднике посреди двора, где я даже помыться не могу, чтобы меня не разглядывал десяток круглоухих! Мне не с кем поговорить, а тебя вечно нет рядом. Мне, наконец, нужны листья уэллэу — я уже почти целую луну не могу их получить! Если тебе всё равно, что происходит с твоей женой, ты хоть бы о ребёнке своём подумал!

Сердце Уаиллара рухнуло на землю. Он действительно забыл, что Аолли, в её положении, нуждается не только в еде, но и в некоторых полезных растениях, и перечень их не исчерпывался листьями уэллэу. А ведь ещё три месяца — и ей рожать! Кто ей поможет здесь, у многокожих? В своём аиллоу они бы получили помощь быструю и действенную, потому что на роды любой из аиллуа сбегались женщины, умеющие разговаривать с плодом и роженицей. А что сейчас? Недовольство Аолли, как стало ясно её мужу, было связано не только со скукой и бездельем, но и со вполне обоснованным страхом: справится ли она без помощи с родами? С первыми родами в её жизни?

Сам он про эту сторону жизни не знал просто ничего. Воинов к ней никогда не допускали.

Его обожгла жалость и нежность к жене. Он сел рядом с ней и начал гладить по плечам. Она вначале с раздражением отстранилась, но скоро обмякла, сжалась и закрыла глаза руками, повесив уши.

Как же ей плохо, подумал Уаиллар, а я-то…

Он не знал, что делать и что сказать своей любимой, чтобы утешить её: любое доступное ему утешение, как он вдруг понял, было бы неверным, неподходящим…

Тут у входа в их комнату постучали, дверь, скрипнув, открылась, и вошёл Старый. На своём корявом и грубом подобии благородного языка альвов он объявил:

— Воин Уаиллар и женщина Аолли, наш Великий Вождь-уолле, — на самом деле он назвал его на своем языке, словом, которое нормальный аиллуэ не может произнести даже ценой жизни, — приглашает вас сегодня вечером, как зайдет светило, участвовать в… — чём-то невообразимом, поскольку в языке альвов нет ничего похожего.

Аолли по-прежнему закрывала руками глаза, но Уаиллар не смог не ответить (всё-таки им здесь ещё жить какое-то время). Он попытался объяснить, что не понял, чего от них хотят.

Старый тяжело вздохнул и попробовал ещё раз:

— Наш (Вождь-уолле) будет принимать важных круглоухих. Он просит вас тоже участвовать. За вами зайдут.

Вождь! Просит!

Уаиллар давно потерял надежду понять, зачем многокожие, с которыми свела их судьба, делают что-то так, а не иначе. Но — что они с Аолли теряли?

И он согласился.





4


Круглоухий не-воин привёл их наверх, в одно из больших помещений, которое Уаиллар мельком уже успел осмотреть, когда из любопытства забирался на второй этаж дома. Выбеленные стены и тёмные, покрытые чем-то блестящим, пахнущим пчёлами, деревянные косяки и рамы создавали особое ощущение чистоты. Пол был покрыт прошедшей огонь глиной разных оттенков, образовывавшей приятный для глаза узор. Огромные окна, затянутые кусками прозрачного подобия камня (но не природного), выходили во двор и давали много света. На стенах висели разные странные предметы, назначения которых Уаиллар ещё не понимал; на полу стояли два широких и длинных стола, почти пустых, если не считать металлические сосуды, от которых шёл знакомый (и с некоторых пор неприятный) Уаиллару кисловатый запах, и мелкие ёмкости, из которых многокожие пьют.

Старый показал рукой, куда встать. Это не было уроном чести, аиллуэ делали так же при церемониях.

Уаиллар с Аолли разместились почти рядом с ложем, на котором возлежал (именно возлежал, Уаиллар оценил величественную позу) уолле-вождь. Ближе к этому ложу (которое стояло посредине длинной стены, противоположной окнам, и Уаиллар сделал вывод, что это место — почётное для многокожих) находились Старый, его молодой друг-воин, с которым Уаиллару приходилось скрещивать оружие, упражняясь, а по другую сторону — красноволосый толстый многокожий, когда-то пленивший Аолли.

Стояли там и несколько многокожих воинов.

Подошли ещё многокожие, также с оружием. Некоторых Уаиллар узнал. ‘Аллэ среди них не было.

Прошло сколько-то времени, и в зал вошли рослый многокожий, которого Уаиллар, кажется, мельком уже видел (впрочем, многокожие все на одно лицо, а внешнюю, съёмную, кожу свою они меняют, и она может быть настолько разной, что узнать многокожего непросто). С ним были — альв не поверил своим глазам — три самки! Одна постарше, зрелая, детная; одна в начале зрелости, в возрасте, когда аиллуа ещё не имеет детей, но уже может их иметь, и одна вовсе незрелая, в возрасте, когда женщины народа аиллуэ ещё не имеют имени!

«У нас тоже есть такой обычай, — с удивлением подумал Уаиллар, — выводить дочерей перед Великим Вождём, Главной женщиной и собранием клана, чтобы все их знали в лицо. Только у нас не стали бы приводить старшую, она уже давно должна быть всем знакома.»

Тут он вспомнил, что уолле-вождь стал вождём совсем недавно, и решил, что всё дело именно в этом: представлять дочерей Великому Вождю ведь положено после того, как он избран. Это у народа аиллуэ вождь выбирается из воинов клана, которые уже знают в лицо всех женщин, а у многокожих ведь всё не как у людей…

Начались долгие разговоры, из которых Уаиллар не понимал много больше половины. Он ещё раз подивился тому, что у многокожих, как и у альвов, есть что-то вроде Высокой Речи, которой пользуются в торжественных случаях. Как же мы ошибались, считая их полуразумными животными!

Многокожие сейчас явно проводили какую-то церемонию, смысла и значения которой Уаиллар не понимал — но отчётливо понимал, что это именно церемония. То есть действо, не имеющее прямого практического значения, но предназначенное для того, чтобы зафиксировать некие отношения между теми, кто в нём участвует, причём эти отношения связаны с взаимным положением участвующих и их обязательствами друг к другу.

Столь сложные (и, как вынужден был отметить Уаиллар, красиво оформленные) процедуры тоже свидетельствовали о том, что сородичи воина были неправы, считая многокожих ниже себя.

Впрочем, церемонии и процедуры эти, как не мог не видеть Уаиллар, были далеко не так изысканы, как у него в клане. Вождю-уолле оказывалось подчёркнутое и демонстративное уважение, но не преклонение; у народа аиллуэ положено было принимать позу подчинения, припадая на передние конечности, и не допускалось отворачиваться от Великого Вождя, когда находишься в Большом Ааи или во время церемоний у Великого Древа. Встретив Великого Вождя вне Большого Ааи, можно было не припадать на передние конечности, но следовало остановиться и оставаться лицом к нему, пока он не пройдёт мимо или не отпустит.

На женщин это не распространялось, хотя они тоже не должны были первыми заговаривать с Великим Вождём, если у них не было к нему важного дела или известия, и также не должны были громко болтать в его присутствии. Вообще с Великим Вождём положено говорить Высокой Речью, коротко и ясно.

Женщины оказывают уважение Главной женщине клана, но у них церемонии проще и демонстрация позы подчинения не требуется.

Многокожие, как заметил Уаиллар, вели себя в присутствии уолле-вождя свободнее. Они не припадали на передние лапы, ограничиваясь вместо этого низким поклоном или преклонением колена — что положено делать в каких случаях, было неясно. Женщины тоже кланялись, но вместо преклонения колен низко приседали.

Уаиллар снова задумался над тем, какая во всём этом была ирония. Многокожие отдавали почести, мало того, что малолетнему уолле, не имевшему признанных заслуг великого воина — он убил то ли одного, то ли двух круглоухих, и то не в поединке на благородном оружии, а при помощи громотруб (хотя сейчас Уаиллар, попробовав и примерив на себя, склонен был признать громотрубу достойным оружием для воина); он получил увечье, которое вообще делало его непригодным для сражений и походов чести! У аиллуэ ему подарили бы быструю и почётную смерть, и пожалели бы, что столь молодой и, возможно, многообещающий воин должен уйти так рано, и (женщины) оплакали бы — но жалели бы не его, а клан, лишившийся ещё одной пары вооружённых рук.


Наблюдая за многокожими на приёме у Императора и сравнивая то, что он улавливал из их слов, с тем, что он видел в их лицах и их позах, Уаиллар забавлялся. У аиллуэ ничего подобного было бы невозможно: любой воин и любая женщина хорошо читали то, что показывают движения, положения тела и конечностей, выражение лиц. И того, кто стал бы говорить противоречащее языку лица и тела, подняли бы насмех или — в иных случах — на копья. А у многокожих подобные расхождения, видимо, были в порядке вещей: Уаиллар видел их постоянно.

И сейчас он видел у высокого многокожего, пришедшего со своими самками, опаску по отношению к Старому, сомнения в уолле-вожде и пренебрежение ко всем остальным, не исключая Молодого (так Уаиллар решил звать воина, который держался возле Старого и которому Старый уделял больше внимания, чем остальным: на самом деле альв имел в виду слово «вождь» при прилагательном, означающем возраст обоих. Ну не уолле же вождём считать, в самом деле!).

Забавнее всего было наблюдать за самками. От младшей не исходило ничего, кроме любопытства, неуверенности и восхищения. Средняя вела себя обычно: как самка, готовая родить, но ещё не выбравшая, от кого. В клане за такой бы в первую очередь охотились аиллуо из других кланов: как лаллуа она была бы выгоднее всего. Внимание и хорошее обращение, и она — аиллуа на всю жизнь, с хорошими, здоровыми детьми. Было заметно, что эту самку сильнее всех интересует уолле-вождь — и неудивительно, женщина всегда интересуется тем, кто занимает более высокое положение, детям ведь нужен отец, который может дать им как можно больше…

Старшая же самка также проявила к уолле-вождю внимание, но было оно неискренним. Как самец, он её, естественно, не интересовал. Она притворялась, что малолетний калека-воин вызывает у неё сочувствие и желание помочь, как будто он — её сын. Она потянулась поправить его ложе, она говорила какие-то слова (понимаемые Уаилларом через три на четвёртое), изображая заботу матери о страдающем ребенке, она что-то спрашивала участливым тоном… Уаиллар так и не понял, чего она на самом деле хочет.

Было заметно, что её поведение уолле-вождю не понравилось. Оно выбивало его из роли вождя, подчёркивая, что он всё-таки уолле, ребенок, зависящий от взрослых.

Уаиллару много раз объяснили, что уолле-вождь правит по тому праву, что его отец был Великим Вождём. Для воина аиллуэ это было совершенно непонятно. Тем более, что он хорошо видел, что вождь-уолле ничем и никем в реальности не правит.

На самом деле настоящим Великим Вождём среди всех многокожих, которых Уаиллар успел узнать, был Старый. К нему обращались, когда нужно было принять действительно важное решение: когда и где встать лагерем на ночь; кому когда стеречь, пока остальные спят; куда и когда идти… А в аиллоу многокожих, не успели они войти в него и встретить местных, которые собрались на площади — Старый, не сказав ни слова, убил двоих, от которых исходила, как видел Уаиллар, явная опасность, а потом произнёс Слово Увещания, сделавшее остальных покорными — то, что не позволено ни воину, ни военному вождю, никому, кроме Великого Вождя.

Все, без исключения все, включая уолле-«вождя», когда нужно было решить что-то серьёзное, приходили к Старому и спрашивали его. Он же выслушивал, задавал вопросы, подсказывал — или просто говорил, что надо делать. И многокожие делали либо то, что он велел, либо то, на что он наталкивал их своими словами. Уаиллар не знал язык многокожих в совершенстве, понимал небольшую часть их слов, но уже очень хорошо понимал их интонации, а ещё лучше — язык поз и жестов, и выражения лиц. И это говорило больше и вернее, чем — как считал воин аиллуо — слова и речи.

Наконец, церемония закончилась. Уаиллар так и не узнал, зачем их с Аолли позвали в ней участвовать: к ним никто так и не обратился. Ему было невдомёк, что гильдмайстер Ронде был слишком занят своими мыслями и привлечением внимания Императора, чтобы пришлось отвлекать его на экзотику, как планировал Дорант, когда уговаривал Его Величество присовокупить альвов к своей свите.





5


Уаиллар снова усмехнулся внутри себя, подойдя на следующее утро к Старому за решением своей проблемы. А задача была совсем простая, и в то же время — очень сложная. Уаиллару надо было принести Аолли травы и листья, которые были ей нужны в её положении и на её сроке. Иначе ребенку могло быть плохо.

И все эти листья и травы, а также корни, росли в Альвиане, за озером. На опушке, на полянах, в купах кустов, на тонких побегах высоких деревьев.

Уаиллар знал большую часть из них — как и любой воин в клане. Чего не знал — Аолли объяснила.

Нигде вблизи аиллоу многокожих найти почти всё из этого не было возможности.

Так что надо было отправляться в дальний поход, для чего требовалось следующее.

Во-первых, получить разрешение от многокожих (ну не надо лицемерия: от Старого. Другие просто выполнили бы его распоряжение).

Во-вторых, надо было где-то взять оружие. У Уаиллара остались пять из шести его ножей-аи, но уже не было копья аллэ. Вырастить своё, по-настоящему надёжное аллэ из побега уаралы — требует двух лет, когда воин ходит к этому побегу и уговаривает его. На крайний случай — нужен год. Но никак не меньше. То убожество, которое Уаиллар соорудил на скорую руку перед уходом на поиски Аолли, не в счёт, оно в конце концов позорно сломалось.

О чём тут вообще говорить, если аж до самого северного берега озера нет ни одного куста уаралы?

Меч, который дал Уаиллару Старый, был не хуже аллэ. (Честно? Даже лучше во многом.)

Но нужно было разрешение взять его с собой. Уаиллар не был уверен, что этот меч — его собственность. Это пока не обсуждалось.

На его удивление, Старый понял проблему очень быстро, и очень быстро принял решение: он отпустил Уаиллара, объяснив ему на очень грубом, но вполне понятном альвийском, что может дать не больше десяти дней (два раза по руке, что было весьма наглядно продемонстрировано на пальцах самого Старого), а потом Старый и все остальные могут уйти на юго-восток (что было также наглядно продемонстрировано указанием рукой). Меч можно забрать с собой, и вообще, пусть Уаиллар больше не спрашивает — это его меч. Если что-то нужно ещё, то есть ‘Аллэ, а если ‘Аллэ чего-то не поймёт, то надо спрашивать калечного круглоухого воина, которого Старый назвал Асарау — слово, почти доступное для произнесения. Впрочем, Уаиллар хорошо понимал, о ком идёт речь: именно воин-калека первым заговорил с альвами на их языке.

Старый посмотрел на Уаиллара со значением, которое тот понял: у Старого было мало времени и много дел, как у всякого Великого Вождя. С трудом подавив желание отойти, пятясь на четырех конечностях, как положено после решения Великого Вождя, Уаиллар, тем не менее, удалился спиной вперёд, низко склонившись (ему в голову бы не пришло, что он тем самым вызвал у Доранта неимоверное удивление: что это было?).

Уаиллар взял меч, свои аи и вышел во двор. Искать во дворе побеги уиллоэ было даже не смешно. Уаиллар попытался поговорить с кустом олуоры, росшим в углу двора, и даже получил от него молодые ветки нужной длины, но олуора — не лиана уиллоэ, нормальный алларэу[18] из неё не сделаешь. Меч на импровизированном креплении болтался, мешая свободно двигаться. Кончилось тем, чем и должно было: хрупкие ветви олуоры обломились возле левого верхнего узла, и вся конструкция съехала с тела. Уаиллар расстроился.

‘Аллэ, вышедший во двор почти одновременно с Уаилларом, посмотрел на это, кивнул и ушёл куда-то.

Вернулся он с какими-то кусками мёртвой кожи, нарезанными на узкие полосы и затейливо переплетёнными, причём в местах, где полосы пересекались, их скрепляли круглые сучки из такого же прошедшего огонь камня (многокожие звали его «металл» или «сталь», Уаиллар так и не понял, когда что было правильно), из которого сделан был меч. К этим кускам крепилось нечто длинное, сделанное из мёртвого дерева, и ‘Аллэ показал, что в него вставляется меч.

‘Аллэ протянул всё это Уаиллару, развернув так, что стало очевидно: это что-то вроде алларэу. Немного похожая амуниция обтягивала торс самого ‘Аллэ, и к ней был подвешен его меч, вставленный в конструкцию из мёртвого дерева и мёртвой кожи.

Уаиллар попробовал надеть предложенное, и у него получилось почти с первого раза: к своей немалой гордости, он даже сам разобрался, как подогнать сбрую по размеру и как застегнуть пряжки. Меч всё равно мешал, болтаясь у левого бока; длинная, хотя и не настолько, как у копья аллэ, рукоятка неуклюже торчала вперед. Копьё в алларэу крепится за спиной, наискось от левого плеча к правому бедру, и снимается одним движением руки вправо. С мечом у пояса двигаться было неловко, а при попытке его быстро достать Уаиллар почувствовал, что меч застрял, перекосившись в креплении.

’Аллэ показал, как он выхватывает свой меч движением снизу слева вверх направо, удерживая левой рукой кольцо, в которое входил клинок. Уаиллар попробовал — действительно, так получалось быстро и удобно, но меч всё равно мешал движениям.

Круглоухие постоянно придерживали свои мечи левой рукой, что выводило её из употребления, случись что неожиданное.

Уаиллар, мучаясь от невозможности нормально объяснить, что ему нужно, вытащил меч и приложил его к спине от правого плеча к левому бедру, рукоятью вверх: в отличие от аллэ, меч удобнее было бы выхватывать при таком положении, это альв успел понять, упражняясь (хват меча сильно отличался от хвата копья из-за другого баланса и более короткого древка).

Многокожий воин посмотрел, опять кивнул головой и ушёл.

Вернулся он, когда светило сдвинулось вниз больше, чем на свой поперечник. Уаиллар к этому времени успел обнаружить на кожаной амуниции плоские кармашки, в которых плотно сидели четыре ножа, очень похожих на аи, но сделанных из металла — или стали, кто их разберёт, многокожих…

Это оказалось очень удобно, хотя ножи были плохо сбалансированы. Уаиллар попробовал воткнуть туда свои аи — оказалось практически идеально! И он в очередной, не первый и не последний, раз задумался над тем, насколько неправы были старейшие, считавшие круглоухих полуживотными, не имеющими полноценного разума. И ещё над тем, есть ли у народа аиллуэ возможность выжить, если вдруг по какой-нибудь причине многокожим захочется очистить и занять Великий Лес…

‘Аллэ принёс несколько кусков мёртвой кожи и металла, которые он без каких-либо затруднений присоединил к предложенной Уаиллару сбруе. Надев и застегнув её, воин-аиллуо смог вставить меч так, как хотел, за спину, причём выхватить оружие получилось — после трёх-четырёх упражнений — быстро и без усилий.

Мало того: ‘Аллэ принёс ещё кожаную трубку, легко и просто крепящуюся на левой стороне амуниции, в которой уже лежала заряженная громотруба.