Путь из леса

Пролог




Когда к примесу Йорре пришли важные, но обходительные вельможи из первых людей дома Аттоу и пригласили познакомиться с Заморской Маркой, землёй, в Империи почитаемой как место дикое, романтичное и богатое, он прежде всего удивился. Никто раньше не уделял ему особенного внимания: младший принц без шансов на наследование, он не был интересен никому. Жизнь при дворе, однако, давно научила его — благодаря прежде всего Сетруосу, приставленному к нему отцом дворянину — искать настоящие причины поступков окружающих; и кто бы догадался, что подросток умеет наблюдать, слушать и анализировать то, что происходит вокруг? Он, однако же, начал делать это, когда ему было лет семь-восемь, не больше — ценой огромных разочарований и осознания, что в жизни есть место предательству.

Впрочем, гадать тут было особенно незачем: странная гибель старшего брата сделала Йорре наследником. Так что парень списал визит и внимание Аттоу на естественное желание могучего Дома завязать хорошие отношения с будущим Императором.

Смущало только, что он не получил от отца ни одобрения, ни запрета прогулки за океан. Впрочем, пришедшая вместе с представителями Аттоу тётушка заверила, что с Императором поездка согласована.

И Йорре не устоял перед искушением увидеть больше, чем было доступно ему за все его немногие годы.

Дорога была длинной, но приятной: спутники обращались с примесом Йорре почтительно, как никто и никогда в его жизни. Во дворце относились к нему внешне вежливо, но с плохо скрытым пренебрежением — примес не наследовал, его ожидала женитьба на какой-нибудь дочери какого-нибудь из окрестных властителей, тоже без особой перспективы занять важное место во власти. Удел младших сыновей — охота, балы, скучные развлечения малого двора, при желании — воинские упражнения и почти никогда — воинская служба. Кто же допустит командовать войсками человека, у которого есть хотя бы эфемерные права на престол…

Воспитатель Сетруос тоже не стелился в почтении, но это было другое, это был близкий человек, ближе, чем родня. Он мог обращаться с примесом строго, мог ругать, мог вызвать на задушевный разговор, фамильярный и недопустимый с чужими, но он был свой.

Комес Бранку из дома Аттоу, пригласивший Йорре познакомиться с заморскими владениями Империи, вел себя совсем по-другому. Так разговаривали с отцом придворные, допущенные к беседе. Так говорили с дворянами доверенные слуги.

Был переход по океану на быстроходном курьере; был приём во дворце вице-короля — только для избранных, ибо Йорре уехал без письменного разрешения отца; было быстрое путешествие верхом через всю Заморскую Марку: дом Аттоу стремился показать примесу как можно больше. Комес Бранку подробно рассказывал обо всём, что встречалось на пути и вызывало любопытство юноши, а такого было очень много. Марка отличалась от известной примесу части Империи (по правде сказать, незначительной) очень и очень заметно, и климатом, и населением, и пейзажами, и растительным миром.

Немного неприятно было лишь то, что комес явно спешил, не давая нигде останавливаться больше чем на один-два дня и не слушая просьбы Йорре показать что-то, что не попадалось по дороге — например, знаменитые водопады Ессухай, до которых от одной из их остановок было миль семь, не больше. Комес Бранку оправдывался тем, что их могут нагнать посланные отцом гонцы, и тогда Йорре не увидит вообще больше ничего, ибо повезут его обратно в карете и под стражей (уже на приёме у вице-короля стало известно, что Император так и не дал разрешения на поездку и может в любой момент потребовать сына обратно).

Да и Сетруос то и дело предостерегал примеса, чтобы тот не очень доверял окружающим, и в том числе своим спутникам из дома Аттоу, потому что у них есть свои интересы, а в этом мире никто ничего не делает без расчёта на выгоду.

Что комес Бранку, что другие сопровождающие говорили с Йорре много, охотно, с почтением — и неискренне. Но не примесу было привыкать к неискренности окружающих. Собственно, с ним в жизни были искренни только Сетруос — всегда, да мать — иногда. В детстве парень этого не замечал, потом начал чувствовать, а потом появился Сетруос, который научил его понимать людей и различать их истинные намерения.

Чем дальше они ехали, тем глуше становились места, тем реже появлялись города и селения. В Кармоне, который примесу показался скорее деревней, чем полноценным городом, они задержались дольше, чем в других местах. Комес Бранку объяснил, что здесь непросто достать лошадей, и что поэтому придется ещё искать носильщиков из дикарей, потому что верховые кони ещё найдутся, а вот вьючных точно не хватит на весь багаж.

Через два дня они, однако, выехали. Их и точно сопровождали полтора десятка дикарей, которых Йорре впервые смог наблюдать так близко и так долго. Несмотря на немного другой цвет кожи и черты лица, они не показались ему слишком уж отличными от населения Империи. При дворе приходилось юноше видеть в составе посольств и более странных людей: низкорослых, желтолицых и узкоглазых с Востока, смуглых и крючконосых с Юга, а однажды — и вовсе чёрных до синевы. Он был тогда ещё мал, напугался, и его быстро увели из тронного зала, а потом он всё забывал спросить, откуда они были.

Отряд двигался по мощёной дороге, которая, по мере удаления от Кармона, становилась всё хуже и хуже, и в какой-то момент превратилась в пыльную утоптанную тропу с отдельными вкраплениями камня. Комес Бранку объяснил, что это Альвийская тропа, по которой они срезают много миль вместо того, чтобы объезжать Альвиан по предгорьям. Несколько дней они ехали спокойно, останавливаясь на ночь прямо на обочине: по тропе явно ездили далеко не каждый день, и никто, как думал Йорре, не мог им помешать.

А потом на них напали. Отряд только успел встать на ночёвку, ещё даже шатры не развернули. Откуда-то из сгущавшейся темноты бесшумно вылетели ножи и копья, и комес, по обычаю помогавший Йорре сойти с коня (в чем, вообще-то, не было никакой необходимости, ибо юноша был всадником как бы не лучшим, чем грузный Бранку), упал, хрипя перерезанной глоткой. Конь примеса в испуге бросился прочь — и рухнул, не сделав и трех скачков. Йорре застыл в растерянности; вокруг один за другим валились замертво сопровождавшие его воины семьи Аттоу. Завыли в голос ещё живые носильщики, падая навзничь на землю. Сетруос с обнаженным мечом попытался заслонить парня, но откуда-то из-за поля зрения низко и стремительно выдвинулось светлое древко копья, подбив воспитателя под колени; тот ещё падал, когда получил тем же древком по голове.

Следующее, что помнил примес — было то, как его и Сетруоса, со связанными запястьями и щиколотками, несут на длинных палках те же самые носильщики из дикарей, что тащили поклажу. Было больно и неудобно; далеко запрокинутая голова растягивала гортань, мешая дышать; узы резали руки и ноги. Эта мука длилась довольно долго. Наконец, их принесли на какую-то широкую поляну, бросили наземь и стремительно и умело срезали всю одежду. Кто-то рассёк вязки на руках и ногах, Сетруоса и Йорре подняли за конечности и забросили в просторную клетку, часто огороженную гладкими стволами толщиной пальца в три, которые на высоте четырех человеческих ростов заканчивались пышными зелёными метёлками. Туда же втолкнули носильщиков, и проём в клетке как-то незаметно закрылся.

Затем потянулись дни, полные унижения и физической муки. Спать пришлось на голой земле — что нагишом, мягко говоря, неприятно. Через клетку тянулся ручеёк со свежей водой, но её едва хватало шестерым попить и обтереться, да и то Сетруосу пришлось побить одного из дикарей, чтобы они поняли, что испражняться надо там, где ручеек вытекает из клетки, а не там, где он в неё втекает. Еду давали несколько раз в день, когда вспомнят — фрукты и овощи, как ни странно, всегда свежие и вволю.

Дикари не говорили на имперском, кроме одного, который кое-как мог связать несколько слов. Он и объяснил, к кому в плен они все попали и что их ожидает. На поляне не было ничего, кроме толстенного и высокого дерева незнакомой породы, навеса, крытого широкими листьями, да густых кустов по периметру; напротив навеса стоял ещё серебристый от времени деревянный столб, покрытый ржавыми пятнами — дикари с ужасом показывали на него друг другу.

Тем не менее, на поляне всё время толклись альвы. Было странно видеть, как эти полузвери подходят к растущим вокруг поляны кустам, и вдруг из куста получается удобное даже с виду плетеное сиденье. К полудню под навес приходил рослый альв со шкурой, украшенной шрамами. Рядом с ним располагались ещё три-четыре особи. Что там происходило, было трудно понять, но Йорре совершенно уверился, что альвы между собой общаются, и это общение вовсе не примитивное. Они обсудили то, что видят, с наставником. Тот задумчиво сказал, что люди очень ошибаются, считая альвов полуживотными, потому что всё говорит о наличии у альвов сложного и структурированного общества. Попутно он объяснил Йорре, что такое структура общества. К крайнему удивлению примеса, Сетруос заявил, что хотел бы пожить среди альвов и изучить их.

К клетке постоянно подходили и разглядывали пленников так, как в Империи смотрят на диковинных животных в зверинце. Иногда кидали еду. Альвы помельче — дети, наверное — корчили рожи и что-то выкрикивали. Язык альвов был странный, похожий на мелодичное тремоло, которым горцы подзывают коров на пастбище, или на пение некоторых птиц; голоса высокие, тонкие.

Всё это тянулось и тянулось день за днём, и было бы вовсе невыносимо, если бы не Сетруос, который вдруг устроил Йорре очень интенсивные занятия по самым разным предметам, от математики до политического устройства соседних государств. И спрашивал по пройденному, и ругал за невнимание.

Плен закончился однажды ночью, когда стволы на одной из сторон клетки бесшумно разошлись и впустили крупного альва, который, не тратя ни секунды зря, несколькими экономными движениями перебил дикарей, заколол успевшего только вскочить Сетруоса и вырубил Йорре ударом по голове.

То, что произошло дальше, было совершенно необъяснимо. У альва откуда-то оказалось отцовское кольцо; он долго тащил юношу куда-то на себе — с неправдоподобной скоростью; они остановились где-то в лощинке, перед которой вдруг загрохотали многочисленные выстрелы, перемежающиеся криками и стонами; Йорре попытался выглянуть, получил по голове ещё раз и снова отключился.

Потом его подняли, грубо отхлестав по щекам, и выпнули на покрытую трупами поляну.

И там он вдруг оказался среди своих — людей, посланных за ним Императором, людей, способных и желающих его защищать, умелых воинов и охотников, почтительных без раболепия, не в пример челяди, да и дворянам Аттоу, которые сопровождали его раньше. Людей простых и не обученных манерам, но умеющих себя обслужить и ничего не боящихся.





Глава 1. Дорант





1


— Вы ведь тоже не доверяете мне, каваллиер…


Дорант чуть не подпрыгнул. Была его очередь дежурить, и она подходила к концу. Небо над деревьями посветлело; костер давно погас; уже просыпались птицы. Дорант, честно говоря, был на грани того, чтобы задремать.

Примес Йорре подошел бесшумно и опустился на траву рядом.

— Я жизнь отдам за ваше императорское высочество, — ответил Дорант.

Примес покачал головой.

— Вы не доверяете мне.

Он замолчал надолго. Дорант тоже молчал: у него было преимущество возраста и опыта, которое дает возможность легко переносить паузу в разговоре.

Примес, глядя в сторону, заговорил медленно и неохотно:

— Я теперь понимаю, что был неправ. Я поставил вас в нелепое положение. Вы дали слово, я требовал, чтобы вы его нарушили, и слава всем святым, что ваши альвы успели сбежать. Я не хотел бы, чтобы мы с вами были врагами, каваллиер. Я не хотел бы, чтобы вы были злы на меня. Мне многое рассказали. Я понимаю теперь, что именно вы спасли меня, послав этого альва. И что он тоже спасал меня.

Он замолчал надолго. Дорант молчал тоже, потрясённый. На его памяти второй раз человек, облечённый властью и стоящий много выше него по положению, перед ним извинялся.

Примес, сглотнув, продолжил — и было видно, что слова даются ему с трудом:

— Он бил меня. Он бросал мне еду, как скоту. Он убил Сетруоса, даже не глядя на него. Просто ткнул копьем, и тот умер…

Парень перевел дыхание.

— Понимаете… — ему явно было трудно говорить, — отец любит нас всех. Он добрый, но у него много обязанностей и мало времени. Я его видел очень редко. Он готовил Гора в императоры. Гор всё время был при нём, а я… так, младший примес, меня только сбагрить куда-нибудь подальше, чтобы потом старшему правление не портил. Ко мне приставили Сетруоса, когда мне было восемь. Он учил меня всему: и воинским искусствам, и наукам, и этикету, и охоте… Горгоро учили лучшие в Империи учителя, много. Меня — только Сетруос. Он знал не всё, и он был не лучший во многом, я давно это заметил. Так, средний, может, чуть выше — чтобы не стыдно было потом младшего примеса показывать. Но он учил меня думать…

Йорре осекся и снова замолчал. Дорант вдруг почувствовал, что парню надо промочить горло. Он отстегнул от пояса флягу и молча протянул примесу. Тот вначале взглянул с удивлением, потом поднял глаза на каваллиера — кивнул с благодарностью, принял флягу и ополовинил её длинным жадным глотком.

— Мне кажется, я был для него вместо сына. И он учил меня смотреть на людей и понимать, что они из себя представляют. И чего они хотят на самом деле.

Дорант не удержался от вопроса, который вертелся у него на языке:

— Как случилось, что он не препятствовал вашему похищению?

— Похищению?

— Ну да. Аттоу ведь увезли вас подальше от отца, чтобы держать под контролем, если с императором что-то случится. Пока вы в их руках, да пока вы несовершеннолетний — они будут распоряжаться страной от вашего имени. А потом женят вас на одной из своих…

— Но почему с отцом вдруг что-то случится?

— Отец ваш болен давно и неизлечимо, — произнес Дорант с сожалением. — Это знают доверенные люди. Гибель примеса Горгоро совсем подорвала его силы, он угасает. Он хотел приблизить вас и передать власть за то время, что ему осталось — но Аттоу лишили его этой возможности. Он, через доверенных людей здесь, послал меня за вами. Не только меня, но именно мне посчастливилось вас найти. Разве альв не передал вам письмо?

— Нет, — ответил примес, явно потрясенный услышанным. — Он только отдал мне кольцо, какое дают лицам, которых отец мой наделяет властью и доверием.

Он помолчал ещё, а потом спросил:

— Так Аттоу везли меня показать Заморскую Марку против воли отца?

— Да. Это была их цель. Они здесь могут действовать свободно, в отличие от Империи, потому что вице-король сам из Аттоу.

— Я знаю. Сетруос рассказывал мне про великие семьи Империи. Вице-король — двоюродный брат дуки Долора, что женат на моей тётушке. Его отец — младший брат дуки Сердена, который закончил усобицу с нашей семьёй, пойдя под руку моего отца.

— Так всё-таки — почему Сетруос не воспротивился похищению?

Вопрос был на самом деле глупый: как мелкий, в сущности, дворянин мог препятствовать сильнейшему в Империи семейству?

Примес задумался.

— Так кто же знал, что это похищение? Тётушка Маста призвала меня и сказала, что отец повелел, чтобы Аттоу познакомили меня с Заморской Маркой. Вот теперь я понимаю, что Сетруос всё время пытался мне объяснить, когда мы оставались наедине. Он не хотел говорить прямо. Наверное, опасался, что могут подслушать. Но он всё время внушал мне, чтобы я думал сам и не принимал чужие решения за свои… и чтобы доверял только тем, кого проверил…

Он спрятал лицо в ладонях, и плечи его предательски затряслись. Дорант подумал, что, должно быть, у парня за всю его жизнь не было человека ближе, чем этот Сетруос. И прикинул на себя — как бы он отреагировал, если бы у него на глазах убили кого-то, кто был ему так близок.

Он коснулся кончиками пальцев плеча юноши:

— Ваше высочество, вы можете рассчитывать на меня и моих людей, что бы ни случилось и что бы ни потребовалось.





2


Императорская дорога, хоть и была вымощена щебнем и булыжником, когда её прокладывали, с тех пор изрядно обветшала. Предполагалось, что кальды и гуасилы ближайших поселений будут следить за дорогой и поправлять её при необходимости; однако же жизнь сложнее, и это делалось лишь в тех местах, где дорогой много и часто пользовались, да в тех, где близко были поселения. Дорант с отрядом ехали сейчас по местам глухим и малонаселённым. Даже на второй день пути по Старокармонской императорской дороге ближайшим от них городом оставался всё тот же Кармон, лежавший сильно в стороне от их цели, а до побережья было ещё дней десять, причем не меньше шести из них никаких населённых пунктов поблизости от пути не ожидалось.