Путь искупления
Часть 19 из 107 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Тюрьму. Тринадцать лет. – У нее кончились слова, поскольку Эдриен и сотворил ее той, кем она была сейчас. Это делало его в некотором роде богом, а боги всегда ужасали ее. – Прости, что ни разу не навестила.
– Ты тогда была просто салагой. Мы едва знали друг друга.
Она просто кивнула, поскольку никакие слова опять не подходили. Элизабет трижды писала ему в первый год его заключения, и каждый раз одно и то же. «Прости. Жаль, что я не смогла сделать что-то большее». После этого ей было уже нечего предложить.
– А ты знал?.. – Она лишь неловко повела рукой, чтобы закончить фразу. «Ты знал, что твой дом сожгли, а твоя жена ушла?»
– Кэтрин так ни разу и не проявилась. – Его лицо в полумраке казалось лишь серым пятном. – После суда вообще никто не проявлялся.
Элизабет зябко повертела плечами под нахлынувшим чувством вины. Надо было давно сообщить ему, что жена ушла, а дом сгорел. Надо было поехать в тюрьму и поговорить с ним лицом к лицу. Хотя она просто не смогла бы этого вынести – мысли о том, что он заперт за решеткой, раздавлен и унижен…
– Кэтрин уехала неизвестно куда через три месяца после того, как тебя осудили. Дом какое-то время стоял пустым, а потом вдруг сгорел. Говорят, это был поджог.
Эдриен просто кивнул, но она знала, насколько это ему больно.
– Зачем ты здесь, Лиз?
– Просто захотела тебя проведать.
Остальное Элизабет оставила невысказанным – что обвинения в убийстве грозят ей самой, что она окончательно запуталась и что, наверное, когда-то она его любила.
– Не хочешь зайти?
Она подумала, что Эдриен шутит, но он повел ее между обугленных досок и закопченных обломков камня, и вот, наконец, лица его коснулось оранжевое свечение. Раньше тут была гостиная, поняла Элизабет. Пол отсутствовал, но в камине пылал огонь. Оседая, горящие поленья шуршали и потрескивали. Эдриен подбросил еще дров, и комната озарилась светом. Пепел был кое-как выметен, посередине вместо табурета стоял притащенный с улицы чурбак. Руки у Эдриена тоже были грязные, на рубашке по-прежнему темными пятнами выделялась кровь Гидеона.
– Мой милый дом, мой дом родной!
Он произнес это ровным тоном, но в его словах ощущалась боль. Этот дом построил еще его прапрадед. Эдриен вырос в нем, а потом переписал на свою жену – на случай если не хватит денег на оплату услуг адвокатов. Дом пережил Гражданскую войну, его собственное банкротство и его суд. А теперь это была всего лишь пустая оболочка, полуразрушенная и сырая, укрытая в тени деревьев, некогда видевших расцвет его славной истории.
– Сожалею насчет твоей жены, – произнесла Элизабет. – Жаль, что не могу сказать, где она сейчас.
– Когда начался суд, она была беременна. – Эдриен присел на чурбак, уставился в огонь. – Она потеряла ребенка за два дня до вынесения приговора. Ты знала?
Элизабет покачала головой, но он не смотрел на нее.
– Ты видела здесь кого-нибудь?
– Здесь? – Она показала на поля, на подъездную дорожку.
– Недавно тут болталась какая-то машина.
Вид у него был совершенно потерянный и неопределенный. Она присела рядом с ним на корточки.
– Почему ты здесь, Эдриен?
Что-то промелькнуло у него в глазах, что-то опасное. Злость. Решимость. Что-то острое и жестокое, что практически сразу же пропало.
– А куда мне еще пойти?
Он приподнял плечи, и неопределенность вернулась. Элизабет попробовала заглянуть глубже, но того, что она мельком углядела, уже не было.
– Больше некуда.
– Эдриен, послушай…
– Так ты тут кого-нибудь видела?
Это был тот же самый вопрос, заданный тем же самым голосом; но, если Эдриен и беспокоился насчет чего-то, скрывающегося в ночи, это беспокойство не проглядывало наружу. Огонь в камине полностью поглощал его внимание, даже когда Элизабет встала.
– Это было ужасно? – спросила она, имея в виду тюрьму.
Он ничего не ответил, но его руки дернулись, а шрамы блеснули в свете пламени, словно вырезанные из слоновой кости. Элизабет подумала о своей юности, про все те времена, когда она наблюдала за его триумфальным продвижением по белому свету; о том, как он стоял за своим письменным столом и на стрельбище, как работал со свидетелями или на месте преступления, как общался с бюрократами… Эдриен носил на себе уверенность, словно улыбку, и было странно видеть его таким тихим и неподвижным, с полностью устремленными куда-то внутрь себя глазами, подернутыми дымной пеленой.
– Хочешь, немножко тут побуду?
Его глаза медленно закрылись, и Элизабет поняла, что ответ «нет». Это было таинство, а она, по его представлению, всего лишь ребенок, которого он когда-то знал.
– Молодец, что заглянула, – произнес Эдриен, но эти слова были насквозь фальшивы.
«Убирайся», – вот что он имел в виду.
«Оставь меня спокойно страдать».
7
В темноте силосной башни Рамона окончательно потеряла счет времени. Здесь ее миром были сырая земля и бетонные стены. Дверь представляла собой металлический квадрат, подавшийся на долю дюйма, когда снаружи брякнул замок.
– Кто-нибудь…
Это был всего лишь шепот, голос она уже сорвала.
– Помогите…
Что-то над головой шумно захлопало – наверное, птица, тоже угодила здесь в ловушку. Рамона подняла лицо, а потом поцарапалась в дверь ногтями, уже сломанными о заржавленные винты и трещины в металле. Прошел еще час, а может, и целый день. Под конец ее сморило, она уснула и проснулась от того, что ее разбудил острый луч желтого света. Тот метнулся по всей длине тела, и она увидела грязь на своих руках и ладонях. В груди искрой вспыхнула надежда, но тут же угасла, когда он заговорил:
– Пора идти, Рамона.
– Воды…
– Ну конечно, у нас есть вода!
Он подтащил ее к двери – ее ноги бессильно волочились по полу. Снаружи по-прежнему была ночь, но уже на исходе, луна становилась лишь серым намеком, когда где-то вдалеке проезжал автомобиль и в свете его фар по стенам силосной башни плясали вытянутые тени. Рамона поморгала, но его лицо оставалось размытым.
– Вот. – Он дал ей бутылку, и она жадно приникла к ней, обливаясь и захлебываясь. – Дай-ка помогу.
Он поднес ей бутылку к губам, наклонил. Ей хотелось завизжать и удариться в бегство, но тело едва повиновалось. Влажным полотенцем он стер черную землю с ее лица и рук. В тихом ужасе она наблюдала, как он задирает подол ее платья и тем же полотенцем протирает ей ноги, касаясь их интимно, но целомудренно.
– Так лучше?
– Зачем…
– Прости? – Он наклонился ближе, держа одну руку на ее мягкой плоти возле колена.
Она облизнула потрескавшиеся губы.
– Зачем?
Он убрал ей волосы с лица и уставился прямо в глаза.
– Нас не должно интересовать, зачем.
– Пожалуйста…
– Пора идти.
Он вздернул ее на ноги и потащил к машине с продранными сиденьями и сигаретными ожогами в кожзаменителе. Наручники клацнули у нее на запястьях – он придерживал их за цепочку, пока пристегивал ее ремнем безопасности.
– Вот, доедешь в целости и сохранности, – произнес он, а потом прошел через яркий свет фар – его тень вырастала и опадала, – и исчез из виду. Она потянула за ремень безопасности, но голод и жара окончательно лишили ее сил. Он пролез за руль и захлопнул дверцу.
– Я хочу домой!
Часы на приборной панели показывали 5:47. Перед лобовым стеклом за деревьями уже теплился бледный свет.
– Чем меньше ты будешь сопротивляться, тем легче все пройдет. Поняла?
Она кивнула, заливаясь слезами.
– Куда ты меня везешь?
Он ничего не ответил, разворачиваясь на голой земле и выезжая из леса. Перед асфальтированной дорогой повернул руль вправо. Пока они ехали, поля вокруг медленно обретали цвет, над горизонтом поднималось мутноватое солнце.
– Пожалуйста, не делай мне больно.
Он опять ничего не сказал, лишь прибавил газу.
Через четыре минуты Рамона увидела перед собой церковь.
8
– Ты тогда была просто салагой. Мы едва знали друг друга.
Она просто кивнула, поскольку никакие слова опять не подходили. Элизабет трижды писала ему в первый год его заключения, и каждый раз одно и то же. «Прости. Жаль, что я не смогла сделать что-то большее». После этого ей было уже нечего предложить.
– А ты знал?.. – Она лишь неловко повела рукой, чтобы закончить фразу. «Ты знал, что твой дом сожгли, а твоя жена ушла?»
– Кэтрин так ни разу и не проявилась. – Его лицо в полумраке казалось лишь серым пятном. – После суда вообще никто не проявлялся.
Элизабет зябко повертела плечами под нахлынувшим чувством вины. Надо было давно сообщить ему, что жена ушла, а дом сгорел. Надо было поехать в тюрьму и поговорить с ним лицом к лицу. Хотя она просто не смогла бы этого вынести – мысли о том, что он заперт за решеткой, раздавлен и унижен…
– Кэтрин уехала неизвестно куда через три месяца после того, как тебя осудили. Дом какое-то время стоял пустым, а потом вдруг сгорел. Говорят, это был поджог.
Эдриен просто кивнул, но она знала, насколько это ему больно.
– Зачем ты здесь, Лиз?
– Просто захотела тебя проведать.
Остальное Элизабет оставила невысказанным – что обвинения в убийстве грозят ей самой, что она окончательно запуталась и что, наверное, когда-то она его любила.
– Не хочешь зайти?
Она подумала, что Эдриен шутит, но он повел ее между обугленных досок и закопченных обломков камня, и вот, наконец, лица его коснулось оранжевое свечение. Раньше тут была гостиная, поняла Элизабет. Пол отсутствовал, но в камине пылал огонь. Оседая, горящие поленья шуршали и потрескивали. Эдриен подбросил еще дров, и комната озарилась светом. Пепел был кое-как выметен, посередине вместо табурета стоял притащенный с улицы чурбак. Руки у Эдриена тоже были грязные, на рубашке по-прежнему темными пятнами выделялась кровь Гидеона.
– Мой милый дом, мой дом родной!
Он произнес это ровным тоном, но в его словах ощущалась боль. Этот дом построил еще его прапрадед. Эдриен вырос в нем, а потом переписал на свою жену – на случай если не хватит денег на оплату услуг адвокатов. Дом пережил Гражданскую войну, его собственное банкротство и его суд. А теперь это была всего лишь пустая оболочка, полуразрушенная и сырая, укрытая в тени деревьев, некогда видевших расцвет его славной истории.
– Сожалею насчет твоей жены, – произнесла Элизабет. – Жаль, что не могу сказать, где она сейчас.
– Когда начался суд, она была беременна. – Эдриен присел на чурбак, уставился в огонь. – Она потеряла ребенка за два дня до вынесения приговора. Ты знала?
Элизабет покачала головой, но он не смотрел на нее.
– Ты видела здесь кого-нибудь?
– Здесь? – Она показала на поля, на подъездную дорожку.
– Недавно тут болталась какая-то машина.
Вид у него был совершенно потерянный и неопределенный. Она присела рядом с ним на корточки.
– Почему ты здесь, Эдриен?
Что-то промелькнуло у него в глазах, что-то опасное. Злость. Решимость. Что-то острое и жестокое, что практически сразу же пропало.
– А куда мне еще пойти?
Он приподнял плечи, и неопределенность вернулась. Элизабет попробовала заглянуть глубже, но того, что она мельком углядела, уже не было.
– Больше некуда.
– Эдриен, послушай…
– Так ты тут кого-нибудь видела?
Это был тот же самый вопрос, заданный тем же самым голосом; но, если Эдриен и беспокоился насчет чего-то, скрывающегося в ночи, это беспокойство не проглядывало наружу. Огонь в камине полностью поглощал его внимание, даже когда Элизабет встала.
– Это было ужасно? – спросила она, имея в виду тюрьму.
Он ничего не ответил, но его руки дернулись, а шрамы блеснули в свете пламени, словно вырезанные из слоновой кости. Элизабет подумала о своей юности, про все те времена, когда она наблюдала за его триумфальным продвижением по белому свету; о том, как он стоял за своим письменным столом и на стрельбище, как работал со свидетелями или на месте преступления, как общался с бюрократами… Эдриен носил на себе уверенность, словно улыбку, и было странно видеть его таким тихим и неподвижным, с полностью устремленными куда-то внутрь себя глазами, подернутыми дымной пеленой.
– Хочешь, немножко тут побуду?
Его глаза медленно закрылись, и Элизабет поняла, что ответ «нет». Это было таинство, а она, по его представлению, всего лишь ребенок, которого он когда-то знал.
– Молодец, что заглянула, – произнес Эдриен, но эти слова были насквозь фальшивы.
«Убирайся», – вот что он имел в виду.
«Оставь меня спокойно страдать».
7
В темноте силосной башни Рамона окончательно потеряла счет времени. Здесь ее миром были сырая земля и бетонные стены. Дверь представляла собой металлический квадрат, подавшийся на долю дюйма, когда снаружи брякнул замок.
– Кто-нибудь…
Это был всего лишь шепот, голос она уже сорвала.
– Помогите…
Что-то над головой шумно захлопало – наверное, птица, тоже угодила здесь в ловушку. Рамона подняла лицо, а потом поцарапалась в дверь ногтями, уже сломанными о заржавленные винты и трещины в металле. Прошел еще час, а может, и целый день. Под конец ее сморило, она уснула и проснулась от того, что ее разбудил острый луч желтого света. Тот метнулся по всей длине тела, и она увидела грязь на своих руках и ладонях. В груди искрой вспыхнула надежда, но тут же угасла, когда он заговорил:
– Пора идти, Рамона.
– Воды…
– Ну конечно, у нас есть вода!
Он подтащил ее к двери – ее ноги бессильно волочились по полу. Снаружи по-прежнему была ночь, но уже на исходе, луна становилась лишь серым намеком, когда где-то вдалеке проезжал автомобиль и в свете его фар по стенам силосной башни плясали вытянутые тени. Рамона поморгала, но его лицо оставалось размытым.
– Вот. – Он дал ей бутылку, и она жадно приникла к ней, обливаясь и захлебываясь. – Дай-ка помогу.
Он поднес ей бутылку к губам, наклонил. Ей хотелось завизжать и удариться в бегство, но тело едва повиновалось. Влажным полотенцем он стер черную землю с ее лица и рук. В тихом ужасе она наблюдала, как он задирает подол ее платья и тем же полотенцем протирает ей ноги, касаясь их интимно, но целомудренно.
– Так лучше?
– Зачем…
– Прости? – Он наклонился ближе, держа одну руку на ее мягкой плоти возле колена.
Она облизнула потрескавшиеся губы.
– Зачем?
Он убрал ей волосы с лица и уставился прямо в глаза.
– Нас не должно интересовать, зачем.
– Пожалуйста…
– Пора идти.
Он вздернул ее на ноги и потащил к машине с продранными сиденьями и сигаретными ожогами в кожзаменителе. Наручники клацнули у нее на запястьях – он придерживал их за цепочку, пока пристегивал ее ремнем безопасности.
– Вот, доедешь в целости и сохранности, – произнес он, а потом прошел через яркий свет фар – его тень вырастала и опадала, – и исчез из виду. Она потянула за ремень безопасности, но голод и жара окончательно лишили ее сил. Он пролез за руль и захлопнул дверцу.
– Я хочу домой!
Часы на приборной панели показывали 5:47. Перед лобовым стеклом за деревьями уже теплился бледный свет.
– Чем меньше ты будешь сопротивляться, тем легче все пройдет. Поняла?
Она кивнула, заливаясь слезами.
– Куда ты меня везешь?
Он ничего не ответил, разворачиваясь на голой земле и выезжая из леса. Перед асфальтированной дорогой повернул руль вправо. Пока они ехали, поля вокруг медленно обретали цвет, над горизонтом поднималось мутноватое солнце.
– Пожалуйста, не делай мне больно.
Он опять ничего не сказал, лишь прибавил газу.
Через четыре минуты Рамона увидела перед собой церковь.
8