Противостояние
Часть 34 из 54 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Потом? – На лице Девинса отразились удивление и раздражение, вызванные непробиваемой тупостью Ллойда. – Потом ты отправишься в камеру смертников в тюрьме штата и будешь наслаждаться прекрасной едой до тех пор, пока не настанет время прокатиться на молнии. Ожидание не затянется.
– Они не могут так поступить, – покачал головой Ллойд. – Ты просто пытаешься запугать меня.
– Ллойд, четыре штата, в которых существуют Выездные суды по особо тяжким преступлениям, поступают так всегда. К настоящему моменту сорок мужчин и женщин казнили в соответствии с прецедентом по делу Маркэма. Лишний суд обходится налогоплательщикам в некоторую сумму, но она не слишком велика, так как Выездной суд рассматривает лишь крохотный процент от общего числа процессов по убийствам первой степени. Кроме того, налогоплательщики ничего не имеют против того, чтобы раскошелиться на смертную казнь. Она им нравится.
Ллойд выглядел так, будто его сейчас вырвет.
– Кроме того, окружной прокурор использует прецедент Маркэма только в тех случаях, когда вина подсудимого не вызывает ни малейших сомнений. Пса с куриными перьями на морде так судить не будут. Для этого его должны поймать в курятнике, как тебя.
Четверть часа тому назад Ллойд купался в лучах славы, проходя по крылу строгого режима. Теперь же получалось, что по прошествии нескольких жалких недель его поглотит черная дыра.
– Испугался, Сильвестр? – чуть ли не дружелюбно спросил его Девинс.
Ллойду пришлось облизнуть губы, прежде чем он смог ответить:
– Господи, да, испугаешься тут. По-твоему выходит, что я уже мертвый.
– Мертвый ты мне не нужен, – усмехнулся Девинс, – только испуганный. Если ты войдешь в зал суда самодовольной походкой и с глупой ухмылкой на роже, тебя немедленно прикрутят ремнями к электрическому стулу и врубят ток. Станешь сорок первым. Но если будешь слушать меня, то, может быть, мы прорвемся. Я ничего не гарантирую, однако слабая надежда есть.
– Продолжай.
– Нам надо рассчитывать на присяжных, – пояснил Девинс. – Двенадцать обычных болванов с улицы. Хорошо бы среди них оказалось побольше сорокадвухлетних дамочек, которые до сих пор могут пересказать «Винни-Пуха» от первой до последней строчки и хоронят домашних пташек во дворе своего дома. Очень бы хорошо. При отборе присяжных подробно информируют о последствиях вердикта по делу Маркэма. Им предстоит вынести смертный приговор, который будет приведен в исполнение не через шесть месяцев или шесть лет, когда они уже давно про него забудут: человек, которого они приговорят к смерти в июне, отправится к праотцам до Матча всех звезд[60].
– Умеешь ты нагнать страха.
– В некоторых случаях само знание об этом заставляло присяжных выносить вердикт о невиновности, – продолжал Девинс, пропустив слова Ллойда мимо ушей. – Это оборотная сторона прецедента Маркэма. В некоторых случаях присяжные оправдывали явных убийц только потому, что не хотели пачкать руки такой свежей кровью. – Он взял один лист из стопки. – Хотя сорок человек и казнили в соответствии с вердиктом по делу Маркэма, но прокуратура требовала вынесения обвинительного приговора по семидесяти таким делам. Из тридцати избежавших смерти двадцать шесть были признаны невиновными присяжными, и лишь четыре раза приговор отменял Выездной суд по особо тяжким преступлениям – один раз в Южной Каролине, два во Флориде и еще один в Алабаме.
– А в Аризоне?
– Ни разу. Я же тебе говорил. Кодекс Запада. Эти пятеро старичков хотят усадить тебя на сковородку. Если нам не удастся отстоять тебя перед присяжными, тебе крышка. Ставлю девяносто против одного.
– Сколько человек, дела которых рассматривались в соответствии с этим законом, присяжные признали невиновными в Аризоне?
– Двоих из четырнадцати.
– Выходит, шансы довольно дерьмовые.
Девинс обнажил зубы в волчьей улыбке.
– Следует отметить, что одного из этих двоих защищал твой покорный слуга. Он был виновен, как смертный грех, Ллойд. Совсем как ты. Судья Пешер двадцать минут орал на этих десятерых женщин и двоих мужчин. Я думал, его хватит удар.
– Если меня признают невиновным, они ведь не смогут судить меня снова, так?
– Никаких шансов.
– Так что попытка одна – либо все, либо ничего.
– Да.
– Черт!.. – Ллойд вытер лоб.
– Раз ты понял ситуацию, – кивнул Девинс, – и понял, что мы можем им противопоставить, то перейдем к делу.
– Я понял. Но мне это не нравится.
– Если б понравилось, я бы счел тебя чокнутым. – Девинс положил руки на стол, наклонился к Ллойду. – Значит, так. Ты сказал мне и полиции, что ты… э-э-э… – Он взял из стопки бумаг несколько листков, сцепленных степлером, просмотрел их. – Ага, вот оно: «Я никого не убивал. Всех убил Тычок. Это была его идея, а не моя. Тычок был чокнутый, и, по-моему, миру сильно повезло, что он подох».
– Да, так оно и есть. Ну и что? – опасливо спросил Ллойд.
– А вот что, – проворковал Девинс. – Из этого следует, что ты боялся Тычка Фримана. Ты его боялся?
– Ну, не то чтобы…
– Если на то пошло, ты боялся, что он тебя убьет.
– Не думаю…
– Боялся до ужаса. Поверь в это, Сильвестр. Просто срал кирпичами.
Ллойд нахмурился. Он напоминал старательного ученика, который никак не может ухватить смысл услышанного.
– Не позволяй мне направлять тебя, Ллойд, – покачал головой Девинс. – Я не хочу этого. Тебе может показаться, что я пытаюсь представить дело так, будто Тычок все время был под действием наркотиков…
– Но он действительно торчал! Мы оба торчали!
– Нет. Ты не торчал, только он. А обкурившись, он становился безумным…
– Истинная правда. – В памяти Ллойда призрак Тычка весело завопил: «Хоп! Хоп!» – и выстрелил в женщину, стоявшую у стеллажа в магазине в Бурраке.
– И он несколько раз наставлял на тебя пистолет…
– Нет, он никогда…
– Наставлял. Грозил, что убьет тебя, если ты не будешь ему помогать.
– Ну, у меня был автомат…
– Я уверен, – Девинс пристально смотрел на Ллойда, – что ты вспомнишь, если хорошенько пороешься в памяти, как Тычок говорил тебе, что автомат заряжен холостыми. Вспоминаешь?
– Ну, когда ты об этом упомянул…
– И именно ты удивился больше всех на свете, когда он начал стрелять настоящими пулями, верно?
– Точно. – Ллойд энергично кивнул. – Меня чуть удар не хватил.
– И ты уже собирался направить автомат на Тычка Фримана, когда его пристрелили, избавив тебя от этой необходимости.
Ллойд посмотрел на адвоката с зарождающейся в глазах надеждой.
– Мистер Девинс, – голос Ллойда звучал очень искренне, – именно так все и было.
В то утро, только позже, Ллойд стоял во дворе для прогулок, наблюдал за игрой в софтбол и размышлял насчет того, что сказал Девинс, когда к нему подошел здоровяк заключенный по имени Мазерс и ухватил за воротник. Голову Мазерс брил наголо, как Телли Савалас, и она зловеще блестела в горячем воздухе пустыни.
– Подожди, подожди! – заверещал Ллойд. – Адвокат пересчитал все мои зубы. Их семнадцать. И если ты…
– Да, Шокли так и сказал, – кивнул Мазерс. – Поэтому он велел мне…
Колено Мазерса поднялось и врезалось в промежность Ллойда. Его пронзила ослепляющая боль, такая мучительная, что он не мог даже вскрикнуть. Ллойд рухнул на землю, держась за причинное место. Мир застлал красный туман агонии.
Через какое-то время – кто знал, сколько его утекло? – он смог посмотреть вверх. Мазерс по-прежнему не отрывал от него глаз, выбритая голова все так же блестела. Охранники таращились куда угодно, только не на них. Ллойд застонал и шевельнулся. По его щекам покатились слезы, нижнюю часть живота, казалось, залили расплавленным свинцом.
– Ничего личного, – совершенно искренне сказал Мазерс. – Только бизнес, ты понимаешь. Я надеюсь, ты вывернешься. Этот закон Маркэма – просто жуть.
Широкими шагами он отошел, и Ллойд увидел охранника, прежде стоявшего у двери, за которой сидел адвокат, а теперь – возле поручня разгрузочной платформы на противоположной стороне двора для прогулок. Засунув большие пальцы за кожаный ремень, он широко улыбался, глядя на лежащего на земле Ллойда. А когда заметил, что Ллойд смотрит на него, поднял обе руки с оттопыренными средними пальцами. Мазерс подошел к платформе, и охранник бросил ему пачку сигарет «Тейритон». Мазерс положил пачку в нагрудный карман, отсалютовал и ушел. Ллойд по-прежнему лежал на земле, подтянув колени к груди, а в голове вертелись слова Девинса: «Это жестокий мир, Ллойд, это жестокий мир».
Чистая правда.
Глава 25
Ник Эндрос отдернул занавеску и выглянул на улицу. Отсюда, со второго этажа дома, который раньше принадлежал Джону Бейкеру, слева был виден деловой центр Шойо, а справа – шоссе 63, выходящее из города. Главная улица пустовала. Окна всех деловых заведений закрывали жалюзи. Посреди дороги сидела собака. Бока ее раздувались, белая пена капала с морды на раскаленную мостовую. В ливневой канаве лежал труп еще одной собаки.
Женщина за его спиной низко и протяжно застонала, но Ник ее не услышал. Он задернул занавеску, потер глаза, повернулся, а потом подошел к проснувшейся женщине. Джейн Бейкер лежала, заваленная одеялами, потому что пару часов назад ее начал бить озноб. Теперь по лицу женщины струился пот, она скинула одеяла, и Ник в смущении заметил, что в некоторых местах ее тонкая ночная рубашка насквозь промокла и стала прозрачной. Но Джейн его не видела, и он сомневался, что в данной ситуации ее частичная нагота имела какое-то значение. Она умирала.
– Джонни, принеси тазик. Я думаю, меня сейчас вырвет! – закричала она.
Он вытащил тазик из-под кровати и поставил рядом с Джейн, но она дернулась, и посудина упала на пол с глухим грохотом, которого Ник не услышал. Просто подобрал тазик и держал в руках, наблюдая за женщиной.
– Джонни! – вскрикнула она. – Не могу найти коробку с иголками и нитками! Ее нет в шкафу!
Ник налил стакан воды из кувшина, который стоял на прикроватной тумбочке, и поднес к ее губам, но Джейн вновь дернулась и едва не выбила стакан из его руки. Он поставил стакан на тумбочку, чтобы взять, когда она чуть успокоится.
Никогда еще ему не приходилось так горько сожалеть о своей немоте, как в последние два дня. Ник пришел в дом Бейкеров двадцать третьего июня, и Брейсман, методистский священник, сидел у Джейн. Читал с ней Библию в гостиной, но чувствовалось, что он нервничает и ему не терпится уйти. Ник понимал почему. Жар придал ее внешности какое-то розовое, девичье свечение, которое никак не вязалось с ее горем. Возможно, священник боялся, что она начнет к нему приставать. А скорее всего ему просто не терпелось забрать семью и уйти через поля. В маленьком городке новости распространялись быстро, и многие уже решили, что в Шойо им делать нечего.
После того как Брейсман ушел, примерно сорок восемь часов назад, все превратилось в какой-то кошмар наяву. Миссис Бейкер стало хуже, настолько хуже, что Ник испугался, как бы она не умерла еще до захода солнца.
К тому же он не мог быть с ней постоянно. Он сходил на стоянку для грузовиков и принес заключенным ленч, но Винс Хоган есть уже не мог. Только лежал в забытьи и бредил. Майк Чайлдресс и Билли Уорнер хотели, чтобы их выпустили, но Ник не мог заставить себя сделать это. Не потому, что боялся – едва ли они стали бы терять время, мстя за свои обиды. Они поспешили бы сбежать из Шойо вместе с остальными. Нет, ему мешало чувство ответственности. Он дал обещание человеку, который уже умер. Наверняка рано или поздно дорожная полиция штата взяла бы дело в свои руки и забрала их отсюда.
В нижнем ящике письменного стола Бейкера Ник нашел кобуру с револьвером сорок пятого калибра и после некоторого колебания надел ее на ремень. Глядя вниз, на рукоятку с деревянными боковинами, прижимающуюся к его костлявому бедру, он казался себе смешным, но тяжесть револьвера подбадривала.
Во второй половине дня двадцать третьего июня он вошел в камеру Винса и положил ему на лоб, грудь и шею по пакету со льдом. Винс открыл глаза и посмотрел на Ника с такой молчаливой и отчаянной просьбой о помощи, что Нику внезапно захотелось что-нибудь сказать ему – то же желание не отпускало его и теперь, двумя днями позже, с миссис Бейкер – слова, которые могли принести хотя бы секундное облегчение. Наверное, хватило бы: «Все будет хорошо», – или: «Я думаю, температура начинает спадать».
– Они не могут так поступить, – покачал головой Ллойд. – Ты просто пытаешься запугать меня.
– Ллойд, четыре штата, в которых существуют Выездные суды по особо тяжким преступлениям, поступают так всегда. К настоящему моменту сорок мужчин и женщин казнили в соответствии с прецедентом по делу Маркэма. Лишний суд обходится налогоплательщикам в некоторую сумму, но она не слишком велика, так как Выездной суд рассматривает лишь крохотный процент от общего числа процессов по убийствам первой степени. Кроме того, налогоплательщики ничего не имеют против того, чтобы раскошелиться на смертную казнь. Она им нравится.
Ллойд выглядел так, будто его сейчас вырвет.
– Кроме того, окружной прокурор использует прецедент Маркэма только в тех случаях, когда вина подсудимого не вызывает ни малейших сомнений. Пса с куриными перьями на морде так судить не будут. Для этого его должны поймать в курятнике, как тебя.
Четверть часа тому назад Ллойд купался в лучах славы, проходя по крылу строгого режима. Теперь же получалось, что по прошествии нескольких жалких недель его поглотит черная дыра.
– Испугался, Сильвестр? – чуть ли не дружелюбно спросил его Девинс.
Ллойду пришлось облизнуть губы, прежде чем он смог ответить:
– Господи, да, испугаешься тут. По-твоему выходит, что я уже мертвый.
– Мертвый ты мне не нужен, – усмехнулся Девинс, – только испуганный. Если ты войдешь в зал суда самодовольной походкой и с глупой ухмылкой на роже, тебя немедленно прикрутят ремнями к электрическому стулу и врубят ток. Станешь сорок первым. Но если будешь слушать меня, то, может быть, мы прорвемся. Я ничего не гарантирую, однако слабая надежда есть.
– Продолжай.
– Нам надо рассчитывать на присяжных, – пояснил Девинс. – Двенадцать обычных болванов с улицы. Хорошо бы среди них оказалось побольше сорокадвухлетних дамочек, которые до сих пор могут пересказать «Винни-Пуха» от первой до последней строчки и хоронят домашних пташек во дворе своего дома. Очень бы хорошо. При отборе присяжных подробно информируют о последствиях вердикта по делу Маркэма. Им предстоит вынести смертный приговор, который будет приведен в исполнение не через шесть месяцев или шесть лет, когда они уже давно про него забудут: человек, которого они приговорят к смерти в июне, отправится к праотцам до Матча всех звезд[60].
– Умеешь ты нагнать страха.
– В некоторых случаях само знание об этом заставляло присяжных выносить вердикт о невиновности, – продолжал Девинс, пропустив слова Ллойда мимо ушей. – Это оборотная сторона прецедента Маркэма. В некоторых случаях присяжные оправдывали явных убийц только потому, что не хотели пачкать руки такой свежей кровью. – Он взял один лист из стопки. – Хотя сорок человек и казнили в соответствии с вердиктом по делу Маркэма, но прокуратура требовала вынесения обвинительного приговора по семидесяти таким делам. Из тридцати избежавших смерти двадцать шесть были признаны невиновными присяжными, и лишь четыре раза приговор отменял Выездной суд по особо тяжким преступлениям – один раз в Южной Каролине, два во Флориде и еще один в Алабаме.
– А в Аризоне?
– Ни разу. Я же тебе говорил. Кодекс Запада. Эти пятеро старичков хотят усадить тебя на сковородку. Если нам не удастся отстоять тебя перед присяжными, тебе крышка. Ставлю девяносто против одного.
– Сколько человек, дела которых рассматривались в соответствии с этим законом, присяжные признали невиновными в Аризоне?
– Двоих из четырнадцати.
– Выходит, шансы довольно дерьмовые.
Девинс обнажил зубы в волчьей улыбке.
– Следует отметить, что одного из этих двоих защищал твой покорный слуга. Он был виновен, как смертный грех, Ллойд. Совсем как ты. Судья Пешер двадцать минут орал на этих десятерых женщин и двоих мужчин. Я думал, его хватит удар.
– Если меня признают невиновным, они ведь не смогут судить меня снова, так?
– Никаких шансов.
– Так что попытка одна – либо все, либо ничего.
– Да.
– Черт!.. – Ллойд вытер лоб.
– Раз ты понял ситуацию, – кивнул Девинс, – и понял, что мы можем им противопоставить, то перейдем к делу.
– Я понял. Но мне это не нравится.
– Если б понравилось, я бы счел тебя чокнутым. – Девинс положил руки на стол, наклонился к Ллойду. – Значит, так. Ты сказал мне и полиции, что ты… э-э-э… – Он взял из стопки бумаг несколько листков, сцепленных степлером, просмотрел их. – Ага, вот оно: «Я никого не убивал. Всех убил Тычок. Это была его идея, а не моя. Тычок был чокнутый, и, по-моему, миру сильно повезло, что он подох».
– Да, так оно и есть. Ну и что? – опасливо спросил Ллойд.
– А вот что, – проворковал Девинс. – Из этого следует, что ты боялся Тычка Фримана. Ты его боялся?
– Ну, не то чтобы…
– Если на то пошло, ты боялся, что он тебя убьет.
– Не думаю…
– Боялся до ужаса. Поверь в это, Сильвестр. Просто срал кирпичами.
Ллойд нахмурился. Он напоминал старательного ученика, который никак не может ухватить смысл услышанного.
– Не позволяй мне направлять тебя, Ллойд, – покачал головой Девинс. – Я не хочу этого. Тебе может показаться, что я пытаюсь представить дело так, будто Тычок все время был под действием наркотиков…
– Но он действительно торчал! Мы оба торчали!
– Нет. Ты не торчал, только он. А обкурившись, он становился безумным…
– Истинная правда. – В памяти Ллойда призрак Тычка весело завопил: «Хоп! Хоп!» – и выстрелил в женщину, стоявшую у стеллажа в магазине в Бурраке.
– И он несколько раз наставлял на тебя пистолет…
– Нет, он никогда…
– Наставлял. Грозил, что убьет тебя, если ты не будешь ему помогать.
– Ну, у меня был автомат…
– Я уверен, – Девинс пристально смотрел на Ллойда, – что ты вспомнишь, если хорошенько пороешься в памяти, как Тычок говорил тебе, что автомат заряжен холостыми. Вспоминаешь?
– Ну, когда ты об этом упомянул…
– И именно ты удивился больше всех на свете, когда он начал стрелять настоящими пулями, верно?
– Точно. – Ллойд энергично кивнул. – Меня чуть удар не хватил.
– И ты уже собирался направить автомат на Тычка Фримана, когда его пристрелили, избавив тебя от этой необходимости.
Ллойд посмотрел на адвоката с зарождающейся в глазах надеждой.
– Мистер Девинс, – голос Ллойда звучал очень искренне, – именно так все и было.
В то утро, только позже, Ллойд стоял во дворе для прогулок, наблюдал за игрой в софтбол и размышлял насчет того, что сказал Девинс, когда к нему подошел здоровяк заключенный по имени Мазерс и ухватил за воротник. Голову Мазерс брил наголо, как Телли Савалас, и она зловеще блестела в горячем воздухе пустыни.
– Подожди, подожди! – заверещал Ллойд. – Адвокат пересчитал все мои зубы. Их семнадцать. И если ты…
– Да, Шокли так и сказал, – кивнул Мазерс. – Поэтому он велел мне…
Колено Мазерса поднялось и врезалось в промежность Ллойда. Его пронзила ослепляющая боль, такая мучительная, что он не мог даже вскрикнуть. Ллойд рухнул на землю, держась за причинное место. Мир застлал красный туман агонии.
Через какое-то время – кто знал, сколько его утекло? – он смог посмотреть вверх. Мазерс по-прежнему не отрывал от него глаз, выбритая голова все так же блестела. Охранники таращились куда угодно, только не на них. Ллойд застонал и шевельнулся. По его щекам покатились слезы, нижнюю часть живота, казалось, залили расплавленным свинцом.
– Ничего личного, – совершенно искренне сказал Мазерс. – Только бизнес, ты понимаешь. Я надеюсь, ты вывернешься. Этот закон Маркэма – просто жуть.
Широкими шагами он отошел, и Ллойд увидел охранника, прежде стоявшего у двери, за которой сидел адвокат, а теперь – возле поручня разгрузочной платформы на противоположной стороне двора для прогулок. Засунув большие пальцы за кожаный ремень, он широко улыбался, глядя на лежащего на земле Ллойда. А когда заметил, что Ллойд смотрит на него, поднял обе руки с оттопыренными средними пальцами. Мазерс подошел к платформе, и охранник бросил ему пачку сигарет «Тейритон». Мазерс положил пачку в нагрудный карман, отсалютовал и ушел. Ллойд по-прежнему лежал на земле, подтянув колени к груди, а в голове вертелись слова Девинса: «Это жестокий мир, Ллойд, это жестокий мир».
Чистая правда.
Глава 25
Ник Эндрос отдернул занавеску и выглянул на улицу. Отсюда, со второго этажа дома, который раньше принадлежал Джону Бейкеру, слева был виден деловой центр Шойо, а справа – шоссе 63, выходящее из города. Главная улица пустовала. Окна всех деловых заведений закрывали жалюзи. Посреди дороги сидела собака. Бока ее раздувались, белая пена капала с морды на раскаленную мостовую. В ливневой канаве лежал труп еще одной собаки.
Женщина за его спиной низко и протяжно застонала, но Ник ее не услышал. Он задернул занавеску, потер глаза, повернулся, а потом подошел к проснувшейся женщине. Джейн Бейкер лежала, заваленная одеялами, потому что пару часов назад ее начал бить озноб. Теперь по лицу женщины струился пот, она скинула одеяла, и Ник в смущении заметил, что в некоторых местах ее тонкая ночная рубашка насквозь промокла и стала прозрачной. Но Джейн его не видела, и он сомневался, что в данной ситуации ее частичная нагота имела какое-то значение. Она умирала.
– Джонни, принеси тазик. Я думаю, меня сейчас вырвет! – закричала она.
Он вытащил тазик из-под кровати и поставил рядом с Джейн, но она дернулась, и посудина упала на пол с глухим грохотом, которого Ник не услышал. Просто подобрал тазик и держал в руках, наблюдая за женщиной.
– Джонни! – вскрикнула она. – Не могу найти коробку с иголками и нитками! Ее нет в шкафу!
Ник налил стакан воды из кувшина, который стоял на прикроватной тумбочке, и поднес к ее губам, но Джейн вновь дернулась и едва не выбила стакан из его руки. Он поставил стакан на тумбочку, чтобы взять, когда она чуть успокоится.
Никогда еще ему не приходилось так горько сожалеть о своей немоте, как в последние два дня. Ник пришел в дом Бейкеров двадцать третьего июня, и Брейсман, методистский священник, сидел у Джейн. Читал с ней Библию в гостиной, но чувствовалось, что он нервничает и ему не терпится уйти. Ник понимал почему. Жар придал ее внешности какое-то розовое, девичье свечение, которое никак не вязалось с ее горем. Возможно, священник боялся, что она начнет к нему приставать. А скорее всего ему просто не терпелось забрать семью и уйти через поля. В маленьком городке новости распространялись быстро, и многие уже решили, что в Шойо им делать нечего.
После того как Брейсман ушел, примерно сорок восемь часов назад, все превратилось в какой-то кошмар наяву. Миссис Бейкер стало хуже, настолько хуже, что Ник испугался, как бы она не умерла еще до захода солнца.
К тому же он не мог быть с ней постоянно. Он сходил на стоянку для грузовиков и принес заключенным ленч, но Винс Хоган есть уже не мог. Только лежал в забытьи и бредил. Майк Чайлдресс и Билли Уорнер хотели, чтобы их выпустили, но Ник не мог заставить себя сделать это. Не потому, что боялся – едва ли они стали бы терять время, мстя за свои обиды. Они поспешили бы сбежать из Шойо вместе с остальными. Нет, ему мешало чувство ответственности. Он дал обещание человеку, который уже умер. Наверняка рано или поздно дорожная полиция штата взяла бы дело в свои руки и забрала их отсюда.
В нижнем ящике письменного стола Бейкера Ник нашел кобуру с револьвером сорок пятого калибра и после некоторого колебания надел ее на ремень. Глядя вниз, на рукоятку с деревянными боковинами, прижимающуюся к его костлявому бедру, он казался себе смешным, но тяжесть револьвера подбадривала.
Во второй половине дня двадцать третьего июня он вошел в камеру Винса и положил ему на лоб, грудь и шею по пакету со льдом. Винс открыл глаза и посмотрел на Ника с такой молчаливой и отчаянной просьбой о помощи, что Нику внезапно захотелось что-нибудь сказать ему – то же желание не отпускало его и теперь, двумя днями позже, с миссис Бейкер – слова, которые могли принести хотя бы секундное облегчение. Наверное, хватило бы: «Все будет хорошо», – или: «Я думаю, температура начинает спадать».