Противостояние
Часть 29 из 212 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он самый. Привет, Арлен.
– Ты где? Тебя все потеряли.
– Ну, я на восточном побережье, – осторожно ответил он. – Один человек подсказал, что ко мне присосались пиявки и надо держаться подальше от пруда, пока они не отвалятся.
– В связи с тем большим загулом?
– Да.
– Я слышала об этом. Ты просадил кучу денег.
– Уэйн у вас, Арлен?
– Ты про Уэйна Стьюки?
– Ну уж не про покойного Джона Уэйна.
– Так ты ни о чем не знаешь?
– Что я должен знать? Я на другом конце Америки. Эй, с ним все в порядке?
– Он в больнице с этим гриппом. У нас его называют «Капитан Торч». И смеяться тут не над чем. Говорят, многие от него умерли. Люди боятся выходить на улицы. У нас сейчас шесть свободных столиков, а ты ведь знаешь, что в «Джейнс» свободных столиков не бывает никогда.
– Как он себя чувствует?
– Кто же знает? Там целые палаты забиты людьми, и к ним не пускают посетителей. Это страшно, Ларри. А вокруг полным-полно солдат.
– В увольнении?
– Солдаты в увольнении не носят с собой оружие и не разъезжают в грузовиках. Многие люди очень напуганы. Тебе повезло, что ты далеко отсюда.
– В новостях ничего об этом не было.
– У нас в газетах тут несколько раз писали о необходимости делать прививки от гриппа, и все. Но кое-кто говорит, что военные не уследили за одной из своих чумных пробирок. Жутко, правда?
– Просто слухи.
– Там, где ты сейчас, ничего такого нет?
– Нет, – ответил он и тут же подумал о простуде своей матери. И обо всех тех людях, что чихали и кашляли в подземке. Он еще, помнится, подумал, что попал в туберкулезную палату. Но ведь в любом большом городе полным-полно кашля, чиха и сопливых носов. «Разносчики простуды такие общительные, – подумал он. – Готовы со всеми поделиться своим богатством».
– Джейни тоже нет, – сообщила ему Арлен. – Говорит, что у нее температура и припухшие гланды. Я-то думала, что эту старую шлюху никакая болезнь не возьмет.
– Три минуты истекли, – вмешалась телефонистка. – Дайте знать, когда закончите разговор.
– Ладно, я вернусь через неделю или чуть позже, Арлен. Тогда куда-нибудь сходим.
– Я с удовольствием. Всегда мечтала показаться на людях рядом со знаменитостью.
– Арлен! Ты, случайно, не знаешь парня по имени Дьюи Чек?
– Ой! – вдруг вскрикнула она. – Ой, вау! Ларри!
– Что такое?
– Как хорошо, что ты не повесил трубку! Я ведь виделась с Уэйном, дня за два до того, как он попал в больницу. Совсем об этом забыла! Это ж надо!
– По какому поводу?
– Насчет конверта. Он сказал, что конверт для тебя, но попросил, чтобы я недельку подержала его в сейфе для наличных или отдала тебе, если встречу. Еще он сказал: «Ему чертовски повезло, что Дьюи Чек до него не добрался».
– Что в конверте? – Ларри переложил трубку из одной руки в другую.
– Минутку. Сейчас посмотрю. – Секундная тишина, треск разрываемой бумаги, вновь голос Арлен: – Это чековая книжка. Первый коммерческий калифорнийский банк. На счету… ой! Чуть больше тринадцати тысяч долларов. Если мы куда-нибудь пойдем, а ты заплатишь только за себя, я размозжу тебе голову.
– Думаю, до этого не дойдет. – Ларри улыбался. – Спасибо, Арлен. Подержи ее у себя до моего приезда.
– Нет, выброшу в сточную канаву. Говнюк!
– Это так приятно, когда тебя любят.
Она вздохнула:
– С тобой не соскучишься. Я положу чековую книжку в конверт с нашими именами. Тогда тебе не удастся одурачить меня и забрать все в одиночку.
– Я не собираюсь делать этого.
Он повесил трубку, и тут же послышался голос телефонистки, требующей доплатить «Ма белл» еще три доллара. Ларри, по-прежнему широко улыбаясь, скормил телефону-автомату нужное количество монеток.
Затем посмотрел на мелочь, рассыпанную на полочке под телефоном, взял четвертак и опустил в прорезь. Мгновение спустя телефон зазвонил в квартире его матери. Наш первый импульс – поделиться хорошими новостями, второй – кого-то ими оглоушить. Ларри думал – нет, верил, – что руководствуется исключительно первым. Ему хотелось успокоить и себя, и мать новостью о своей новообретенной платежеспособности.
Постепенно улыбка сошла с его губ. Гудки – и ничего больше. Может, в конце концов она решила пойти на работу. Перед мысленным взором Ларри возникло ее покрасневшее от температуры лицо, он вспомнил, как она кашляла, и чихала, и нервно говорила: «Дерьмо!» – в носовой платок. Нет, вряд ли мать в таком виде вышла из дома. Откровенно говоря, он думал, что ей не хватит сил куда-то пойти.
Ларри повесил трубку и машинально достал упавший четвертак из окошечка возврата монет. Он отошел от телефона-автомата, позвякивая мелочью в руке. Заметив такси, вскинул руку. Когда машина тронулась с места, вливаясь в транспортный поток, зарядил мелкий дождь.
Дверь была заперта, и, постучав два или три раза, Ларри убедил себя, что квартира пуста. Он стучал достаточно громко, чтобы этажом выше кто-то стукнул в ответ, будто рассердившийся призрак. Он понимал, что должен войти и убедиться в правильности своего предположения, но ключ с собой не захватил. Уже повернулся, чтобы спуститься вниз, к квартире мистера Фримана, когда услышал за дверью тихий стон.
Хотя дверь квартиры запиралась на три замка, мать никогда не задействовала все сразу, несмотря на свой маниакальный страх перед пуэрториканцами. Ларри сильно толкнул дверь плечом, и она задребезжала в коробке. Второго толчка замок не выдержал. Дверь распахнулась, стукнувшись о стену.
– Мама?
Стон повторился.
В квартире царил полумрак. День внезапно потемнел, слышались раскаты грома, звук дождя усилился. Окно в гостиной было наполовину открыто. Белая занавеска то взлетала над столом, то вырывалась на улицу. На полу образовалась небольшая блестящая лужица.
– Мама, ты где?
Еще один стон, погромче. Он прошел на кухню. Раздался очередной раскат грома. Ларри чуть не споткнулся о тело матери. Она лежала на полу, наполовину в коридоре, наполовину в спальне.
– Мама! Господи, мама!
Она попыталась перевернуться на голос, но двигалась только ее голова. Развернулась на подбородке, улеглась на левую щеку. Элис тяжело дышала, у нее клокотало в горле. Однако больше всего – Ларри помнил это до конца своих дней – его напугал ее правый глаз, покатившийся вверх, чтобы взглянуть на сына, словно глаз борова на бойне. Лицо матери пылало от жара.
– Ларри?
– Я сейчас положу тебя на кровать, мама.
Он наклонился, яростно сжал колени, чтобы подавить начинавшуюся в них дрожь, и поднял ее на руки. Халат распахнулся, открыв полинявшую от стирок ночную рубашку и белые, цвета рыбьего брюха, ноги, испещренные раздутыми варикозными венами. Она вся горела. Ларри перепугался. С такой температурой не живут. Мозги поджариваются прямо в голове.
Словно подтверждая его мысль, она ворчливо произнесла:
– Ларри, сходи за отцом. Он в баре.
– Успокойся, – в смятении пробормотал Ларри. – Просто успокойся и постарайся заснуть, мама.
– Он в баре с этим фотографом! – пронзительно выкрикнула она в густой послеполуденный сумрак, и тут же снаружи злобно ударил гром.
Ларри казалось, что все его тело покрыто медленно сползающей вниз слизью. Прохладный ветер гулял по квартире, залетая в полуоткрытое окно в гостиной. Элис затрясло, ее руки покрылись гусиной кожей. Зубы застучали. В полутьме спальни ее лицо напоминало полную луну. Ларри сдвинул одеяло, уложил мать на кровать и накрыл до подбородка, но ее продолжал бить озноб, такой сильный, что одеяло тоже тряслось. Лицо Элис оставалось сухим, пота не было.
– Иди и скажи, что я велела ему убираться оттуда! – закричала она, а потом затихла. В комнате слышалось лишь ее тяжелое, хриплое дыхание.
Ларри вернулся в гостиную, направился к телефонному аппарату, потом обогнул его по широкой дуге. С грохотом закрыл окно и лишь тогда подошел к телефону.
Справочники лежали на нижней полочке маленького телефонного столика. Он нашел номер больницы «Милосердие» и набрал его. Вновь раздался удар грома. Вспышка молнии превратила только что закрытое Ларри окно в сине-белый рентгеновский снимок. Из спальни донесся отчаянный крик матери, от которого у него похолодело внутри.
Один гудок, потом в трубке зажужжало и щелкнуло. Металлический голос четко произнес:
– Вы позвонили в городскую клиническую больницу «Милосердие». В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку, вам ответят при первой же возможности. Спасибо. Вы позвонили в городскую клиническую больницу «Милосердие». В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку…
– Мы уберем эти швабры вниз! – выкрикнула его мать. Прогремел гром. – Эти пуэрториканцы ничего не знают!
– …вам ответят при первой возможности…
Он швырнул трубку на рычаг. На лбу у Ларри выступил пот. Что это, на хрен, за больница, если тебе приходится слушать записанное на пленку сообщение, когда твоя мать умирает? Что здесь происходит?
Ларри решил спуститься этажом ниже и попросить мистера Фримана посидеть с матерью, пока он сбегает в больницу. Или вызвать частную «скорую»? Господи, как так получается, что никто никогда не знает самых необходимых вещей? Почему этому не учат в школе?
Из спальни доносилось тяжелое дыхание матери.
– Я вернусь, – пробормотал он и направился к двери. Он боялся за нее, но внутренний голос твердил: Со мной постоянно такое случается, и: Ну почему такое должно было случиться сразу после того, как мне сообщили хорошие новости, и самое мерзкое: Как это помешает моим планам? Что мне придется изменить в своей жизни?
Он ненавидел этот голос, желал ему смерти, скорейшей и мучительной, однако тот все бубнил и бубнил.
Ларри бросился вниз по лестнице, к квартире мистера Фримана. Вновь загремел гром. Когда он добрался до площадки первого этажа, входная дверь распахнулась и дождь ворвался в подъезд.
– Ты где? Тебя все потеряли.
– Ну, я на восточном побережье, – осторожно ответил он. – Один человек подсказал, что ко мне присосались пиявки и надо держаться подальше от пруда, пока они не отвалятся.
– В связи с тем большим загулом?
– Да.
– Я слышала об этом. Ты просадил кучу денег.
– Уэйн у вас, Арлен?
– Ты про Уэйна Стьюки?
– Ну уж не про покойного Джона Уэйна.
– Так ты ни о чем не знаешь?
– Что я должен знать? Я на другом конце Америки. Эй, с ним все в порядке?
– Он в больнице с этим гриппом. У нас его называют «Капитан Торч». И смеяться тут не над чем. Говорят, многие от него умерли. Люди боятся выходить на улицы. У нас сейчас шесть свободных столиков, а ты ведь знаешь, что в «Джейнс» свободных столиков не бывает никогда.
– Как он себя чувствует?
– Кто же знает? Там целые палаты забиты людьми, и к ним не пускают посетителей. Это страшно, Ларри. А вокруг полным-полно солдат.
– В увольнении?
– Солдаты в увольнении не носят с собой оружие и не разъезжают в грузовиках. Многие люди очень напуганы. Тебе повезло, что ты далеко отсюда.
– В новостях ничего об этом не было.
– У нас в газетах тут несколько раз писали о необходимости делать прививки от гриппа, и все. Но кое-кто говорит, что военные не уследили за одной из своих чумных пробирок. Жутко, правда?
– Просто слухи.
– Там, где ты сейчас, ничего такого нет?
– Нет, – ответил он и тут же подумал о простуде своей матери. И обо всех тех людях, что чихали и кашляли в подземке. Он еще, помнится, подумал, что попал в туберкулезную палату. Но ведь в любом большом городе полным-полно кашля, чиха и сопливых носов. «Разносчики простуды такие общительные, – подумал он. – Готовы со всеми поделиться своим богатством».
– Джейни тоже нет, – сообщила ему Арлен. – Говорит, что у нее температура и припухшие гланды. Я-то думала, что эту старую шлюху никакая болезнь не возьмет.
– Три минуты истекли, – вмешалась телефонистка. – Дайте знать, когда закончите разговор.
– Ладно, я вернусь через неделю или чуть позже, Арлен. Тогда куда-нибудь сходим.
– Я с удовольствием. Всегда мечтала показаться на людях рядом со знаменитостью.
– Арлен! Ты, случайно, не знаешь парня по имени Дьюи Чек?
– Ой! – вдруг вскрикнула она. – Ой, вау! Ларри!
– Что такое?
– Как хорошо, что ты не повесил трубку! Я ведь виделась с Уэйном, дня за два до того, как он попал в больницу. Совсем об этом забыла! Это ж надо!
– По какому поводу?
– Насчет конверта. Он сказал, что конверт для тебя, но попросил, чтобы я недельку подержала его в сейфе для наличных или отдала тебе, если встречу. Еще он сказал: «Ему чертовски повезло, что Дьюи Чек до него не добрался».
– Что в конверте? – Ларри переложил трубку из одной руки в другую.
– Минутку. Сейчас посмотрю. – Секундная тишина, треск разрываемой бумаги, вновь голос Арлен: – Это чековая книжка. Первый коммерческий калифорнийский банк. На счету… ой! Чуть больше тринадцати тысяч долларов. Если мы куда-нибудь пойдем, а ты заплатишь только за себя, я размозжу тебе голову.
– Думаю, до этого не дойдет. – Ларри улыбался. – Спасибо, Арлен. Подержи ее у себя до моего приезда.
– Нет, выброшу в сточную канаву. Говнюк!
– Это так приятно, когда тебя любят.
Она вздохнула:
– С тобой не соскучишься. Я положу чековую книжку в конверт с нашими именами. Тогда тебе не удастся одурачить меня и забрать все в одиночку.
– Я не собираюсь делать этого.
Он повесил трубку, и тут же послышался голос телефонистки, требующей доплатить «Ма белл» еще три доллара. Ларри, по-прежнему широко улыбаясь, скормил телефону-автомату нужное количество монеток.
Затем посмотрел на мелочь, рассыпанную на полочке под телефоном, взял четвертак и опустил в прорезь. Мгновение спустя телефон зазвонил в квартире его матери. Наш первый импульс – поделиться хорошими новостями, второй – кого-то ими оглоушить. Ларри думал – нет, верил, – что руководствуется исключительно первым. Ему хотелось успокоить и себя, и мать новостью о своей новообретенной платежеспособности.
Постепенно улыбка сошла с его губ. Гудки – и ничего больше. Может, в конце концов она решила пойти на работу. Перед мысленным взором Ларри возникло ее покрасневшее от температуры лицо, он вспомнил, как она кашляла, и чихала, и нервно говорила: «Дерьмо!» – в носовой платок. Нет, вряд ли мать в таком виде вышла из дома. Откровенно говоря, он думал, что ей не хватит сил куда-то пойти.
Ларри повесил трубку и машинально достал упавший четвертак из окошечка возврата монет. Он отошел от телефона-автомата, позвякивая мелочью в руке. Заметив такси, вскинул руку. Когда машина тронулась с места, вливаясь в транспортный поток, зарядил мелкий дождь.
Дверь была заперта, и, постучав два или три раза, Ларри убедил себя, что квартира пуста. Он стучал достаточно громко, чтобы этажом выше кто-то стукнул в ответ, будто рассердившийся призрак. Он понимал, что должен войти и убедиться в правильности своего предположения, но ключ с собой не захватил. Уже повернулся, чтобы спуститься вниз, к квартире мистера Фримана, когда услышал за дверью тихий стон.
Хотя дверь квартиры запиралась на три замка, мать никогда не задействовала все сразу, несмотря на свой маниакальный страх перед пуэрториканцами. Ларри сильно толкнул дверь плечом, и она задребезжала в коробке. Второго толчка замок не выдержал. Дверь распахнулась, стукнувшись о стену.
– Мама?
Стон повторился.
В квартире царил полумрак. День внезапно потемнел, слышались раскаты грома, звук дождя усилился. Окно в гостиной было наполовину открыто. Белая занавеска то взлетала над столом, то вырывалась на улицу. На полу образовалась небольшая блестящая лужица.
– Мама, ты где?
Еще один стон, погромче. Он прошел на кухню. Раздался очередной раскат грома. Ларри чуть не споткнулся о тело матери. Она лежала на полу, наполовину в коридоре, наполовину в спальне.
– Мама! Господи, мама!
Она попыталась перевернуться на голос, но двигалась только ее голова. Развернулась на подбородке, улеглась на левую щеку. Элис тяжело дышала, у нее клокотало в горле. Однако больше всего – Ларри помнил это до конца своих дней – его напугал ее правый глаз, покатившийся вверх, чтобы взглянуть на сына, словно глаз борова на бойне. Лицо матери пылало от жара.
– Ларри?
– Я сейчас положу тебя на кровать, мама.
Он наклонился, яростно сжал колени, чтобы подавить начинавшуюся в них дрожь, и поднял ее на руки. Халат распахнулся, открыв полинявшую от стирок ночную рубашку и белые, цвета рыбьего брюха, ноги, испещренные раздутыми варикозными венами. Она вся горела. Ларри перепугался. С такой температурой не живут. Мозги поджариваются прямо в голове.
Словно подтверждая его мысль, она ворчливо произнесла:
– Ларри, сходи за отцом. Он в баре.
– Успокойся, – в смятении пробормотал Ларри. – Просто успокойся и постарайся заснуть, мама.
– Он в баре с этим фотографом! – пронзительно выкрикнула она в густой послеполуденный сумрак, и тут же снаружи злобно ударил гром.
Ларри казалось, что все его тело покрыто медленно сползающей вниз слизью. Прохладный ветер гулял по квартире, залетая в полуоткрытое окно в гостиной. Элис затрясло, ее руки покрылись гусиной кожей. Зубы застучали. В полутьме спальни ее лицо напоминало полную луну. Ларри сдвинул одеяло, уложил мать на кровать и накрыл до подбородка, но ее продолжал бить озноб, такой сильный, что одеяло тоже тряслось. Лицо Элис оставалось сухим, пота не было.
– Иди и скажи, что я велела ему убираться оттуда! – закричала она, а потом затихла. В комнате слышалось лишь ее тяжелое, хриплое дыхание.
Ларри вернулся в гостиную, направился к телефонному аппарату, потом обогнул его по широкой дуге. С грохотом закрыл окно и лишь тогда подошел к телефону.
Справочники лежали на нижней полочке маленького телефонного столика. Он нашел номер больницы «Милосердие» и набрал его. Вновь раздался удар грома. Вспышка молнии превратила только что закрытое Ларри окно в сине-белый рентгеновский снимок. Из спальни донесся отчаянный крик матери, от которого у него похолодело внутри.
Один гудок, потом в трубке зажужжало и щелкнуло. Металлический голос четко произнес:
– Вы позвонили в городскую клиническую больницу «Милосердие». В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку, вам ответят при первой же возможности. Спасибо. Вы позвонили в городскую клиническую больницу «Милосердие». В настоящий момент все линии заняты. Не вешайте трубку…
– Мы уберем эти швабры вниз! – выкрикнула его мать. Прогремел гром. – Эти пуэрториканцы ничего не знают!
– …вам ответят при первой возможности…
Он швырнул трубку на рычаг. На лбу у Ларри выступил пот. Что это, на хрен, за больница, если тебе приходится слушать записанное на пленку сообщение, когда твоя мать умирает? Что здесь происходит?
Ларри решил спуститься этажом ниже и попросить мистера Фримана посидеть с матерью, пока он сбегает в больницу. Или вызвать частную «скорую»? Господи, как так получается, что никто никогда не знает самых необходимых вещей? Почему этому не учат в школе?
Из спальни доносилось тяжелое дыхание матери.
– Я вернусь, – пробормотал он и направился к двери. Он боялся за нее, но внутренний голос твердил: Со мной постоянно такое случается, и: Ну почему такое должно было случиться сразу после того, как мне сообщили хорошие новости, и самое мерзкое: Как это помешает моим планам? Что мне придется изменить в своей жизни?
Он ненавидел этот голос, желал ему смерти, скорейшей и мучительной, однако тот все бубнил и бубнил.
Ларри бросился вниз по лестнице, к квартире мистера Фримана. Вновь загремел гром. Когда он добрался до площадки первого этажа, входная дверь распахнулась и дождь ворвался в подъезд.