Проклятое место. Лестница в небо
Часть 51 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Алабян посмотрел на банки с тушенкой, подвешенные над огнем на проволочку, продетую сквозь кольцо на крышке.
Огонек снял их, обхватив куском полотенца, поставил остывать.
– А, прости. Спасибо большое.
Огонек вытянул из рюкзака свою флягу, поставил рядом с тушенкой. И еще одну банку какую-то пристроил, жестяную, без этикетки, как из-под пива.
– Выпей, – велел он Сурену.
– Я алкоголь не жалую.
– Это энергетик. Ты мало и беспокойно спал. Лучше выпей. А вдруг поможет?
Сурен кивнул, открыл и отпил противную на вкус кислотную жижу.
– Ну и говнище, – рецензировал он.
– Говнище знатное. Но что поделать?
– И то верно.
– Но ты охренел нос воротить. Тебе халявное питье дают, а ты еще возникаешь.
– Прости.
– Та я прикалываюсь.
– Эй! – хрипло донеслось из-за кустов.
Огонек подорвался, схватившись за оружие.
– Кто такой?!
– К костру пустите?
За сталкерами стоял человек – и как они проглядели его, как не заметили, не услышали звона банок, которые Огонек развесил на проволоке вокруг стоянки? Человек походил на самого настоящего бомжа. Без комбеза, без какой-либо защиты, в одной гражданской одежде, да и та – рваная и грязная. Еще и на лице такое выражение застыло, как у умалишенного. И ладони его, облезлые, уродливые. Вернее, ладонь. Вторую видно не было, незнакомец прятал ее под плащом.
– А ты кто вообще? Из какой группировки? И сколько вас?
– Да… я р-а-а-аньше с… не стр-рреля-йте, сра-аазу говор-рю-уу… – Разговаривал гость довольно обычно, только хрипел и немного растягивал слова. – Ра-аньше с отшельниками был, теперь вот просто выжить пытаюсь, чтоб как-то хоть.
– Оружие есть?
– Нет. Не нужно оно мне.
– Так есть кто с тобой?
– Один я.
– Тогда заходи, конечно.
Еле передвигая ногами, бродяга подошел к поваленному стволу березы, сел рядом с Суреном. Сурен поежился, стало некомфортно. Отсел немного – воняло от гостя так, что хоть вешайся.
– Звать тебя как, родной? – поинтересовался Огонек, садясь напротив.
Автомат он пристроил на коленях, принял расслабленную позу, словно появление непонятного бомжа из ниоткуда его ни капли не смутило.
– Ва-ааньк-аааа я. Друг Юр-ры Семецкого. Слышали о таком?
– Слышал, отчего же не слышал, – разговаривал Огонек, Сурен сидел тихо. – Говорят, он в очередной раз умер.
– Отчего же ему не умир-ааать? Я бы каждый день умирал, если бы пожелал в комнате у шарика бессмертия. Это весело-весело. Вносит разнообразие в серость. А тебя как зва-аать?
– Огонек. Это кореш мой – Суренчик. Кликухи нет.
– Поесть есть чего?
– Есть. Держи. – Носком берца пододвинул «Ваньке» банку с тушенкой, свою же. – Давно по этим краям шастаешь?
– Да месяцев пять уже.
– Но отшельников разбили еще прошлой зимой. Парни из «Анархистов». – И Огонек как бы невзначай дернул рукой, показав гостю нашивку группировки.
– Так я сюда пять месяцев назад пришел. До этого в подвале жил.
– Видел тварей? Таких, с щупальцами на половину хлебальника? На людей похожих.
– Видел-видел, они тут недавно о-ообо-ооосновались, Болота облюбовали. – «Ванька» взял тушенку, не ощутив, что банка довольно горячая. Сурен, вон, дотронуться до стенок не мог. – Спасибо… сталкер. – Зажал тару между колен, пальцы запустил в мясо, не обжигаясь горячим жиром. – За это я… спасибо.
– Не за что. Ты кушай, кушай, Вань. Питье есть. Вода, водка, энергетик. Нужно чего?
– Питье мне без надобности.
– А чего кушаешь-то одной ручкой? Возьми в две, удобнее же, чем между колен зажимать.
– Рука больная у меня. Боюсь перепугать.
– Мы воробьи стреляные. Покажи-покажи, а? Может, смогу помочь чем? У меня, вон, «желудь» есть.
– Не, мужики, не надо.
– А я настаиваю…
Дальше случилось непредвиденное. Гость резко замахнулся и, откинув плащ, врезал Сурену длинной уродливой конечностью, похожей на огромное лодочное весло…
* * *
Инстинкты сделали свое дело.
Мгновение – и Огонек, переведя флажок на режим стрельбы очередями, положил палец на спуск. Инфернальное существо бросилось на сталкера, и тот в упор встретил свинцовым дождем мутанта, что маскировался под бомжа и отшельника. Фигуру в плаще развернуло, прокрутило несколько раз и швырнуло на спину. Не растерявшись, Огонек подбежал к монстру и, поставив подошву берца на грудь, придавил его к траве.
– Никогда не нападай на тех, кто позволил тебе сесть к костру! – И высадил остаток магазина прямо в лицо бомжа. – За Сурена, мудила! – Лицо твари превратилось в месиво.
Огонек перезарядился, отпустило немного.
Рядовой застонал.
– Ты живой! Ты, сука, живой! Слава Зоне! – Огонек схватил Сурена, помог ему подняться. – Давай, как ты?
– Хренов… хреново… дышать очень тяжело…
– Держись, братишка. Подальше отсюда свалим и отдохнем. Нельзя здесь. Нашумели мы. Держись, Сурен, ты держись только, держись, дружище. – Огонек закинул его руку себе на плечо. – Не, а ты точно везунчик, это правда. Ты его клешню видел? Там и ребра переломать все мог бы. А ты отделался легким ушибом, считай. Если сталкером и станешь, то кликуха «Везунчик» тебе обеспечена, парень…
– Чего ты… чего сразу его не валил? Понятно же было… что не так с ним что-то…
– Понятно-то понятно, но с виду человек, да и интересно стало, что он рассказать может. – Шаг, еще шаг. Сурен давил на Огонька всем своим весом, съезжал постоянно. – Да и не привык я в безоружных стрелять! Особенно когда они к костру подсаживаются. Не любит Зона таких людей, что палят во все, что движется. Поэтому и подыхают бандиты пачками. Ты прости меня, Везунчик. Да, Везунчиком будешь. Нарекаю тебя! Слышишь? Так вот, ты прости, правда, я не хотел, чтобы ты на себе ощутил последствия моего любопытства! – Он запыхался. – Ты прости. Давай! Эй! Не сползай, не сползай, сука! До Зимовища совсем недалеко! Держись! Держись! Давай, дыши! Держись, сука, не сметь! Не сметь, я сказал! Мы почти у цели!
* * *
Чайник засвистел – пар вырвался из носика. Никита выключил газ и протер глаза салфеткой. Успокоился, слезы давно высохли. Но лучше бы он и дальше не знал о том, что стало с ним тогда, в детстве. Лучше бы и дальше ненавидел родителей и весь мир, а не сидел в этой двухкомнатной камере, не понимая, что делать дальше. Неведение и неопределенность – они такие, одни из самых страшных и паршивых чувств, наравне с беспомощностью и иррациональным ужасом.
Заварил чай: себе – фруктовый из пакетика, а Скай – ее идиотский и невкусный травяной. Заскочил в туалет, облился водой из раковины, себя в порядок привел. Вернулся на кухню, забрал чашки и блюдечко с вафлями и печеньем – с единственным лакомством, что осталось в холостяцкой квартире. Принес в комнату, поставил все это на прикроватный столик.
Девушка только-только разлепила веки.
– Ух ты. Ничего себе, Коннор. А ты у нас джентльмен? Завтрак даме в постель? – Она недоверчиво взглянула на Никиту. – Или ты добиваешься продолжения? – Легкий смешок слетел с ее губ.
– Нет-нет… я так… я, ну, потому что… – пробормотал Никита. – Вот еще, возьми вафли и печенье. – Он пододвинул блюдечко к самому краю столика. – Угощайся.
– Пасиб, Никит.
– Ага.
– Чего ты такой немногословный? Тебе не понравилось? Мне вот очень даже…
– Да я… – Он застенчиво, как подросток, отвернулся, чтобы Скай не увидела, как он покраснел. – Я очень боялся, что тебе не понравится. Я должен признаться. У меня до этого ни с кем не было.
Скай чуть не поперхнулась чаем:
Огонек снял их, обхватив куском полотенца, поставил остывать.
– А, прости. Спасибо большое.
Огонек вытянул из рюкзака свою флягу, поставил рядом с тушенкой. И еще одну банку какую-то пристроил, жестяную, без этикетки, как из-под пива.
– Выпей, – велел он Сурену.
– Я алкоголь не жалую.
– Это энергетик. Ты мало и беспокойно спал. Лучше выпей. А вдруг поможет?
Сурен кивнул, открыл и отпил противную на вкус кислотную жижу.
– Ну и говнище, – рецензировал он.
– Говнище знатное. Но что поделать?
– И то верно.
– Но ты охренел нос воротить. Тебе халявное питье дают, а ты еще возникаешь.
– Прости.
– Та я прикалываюсь.
– Эй! – хрипло донеслось из-за кустов.
Огонек подорвался, схватившись за оружие.
– Кто такой?!
– К костру пустите?
За сталкерами стоял человек – и как они проглядели его, как не заметили, не услышали звона банок, которые Огонек развесил на проволоке вокруг стоянки? Человек походил на самого настоящего бомжа. Без комбеза, без какой-либо защиты, в одной гражданской одежде, да и та – рваная и грязная. Еще и на лице такое выражение застыло, как у умалишенного. И ладони его, облезлые, уродливые. Вернее, ладонь. Вторую видно не было, незнакомец прятал ее под плащом.
– А ты кто вообще? Из какой группировки? И сколько вас?
– Да… я р-а-а-аньше с… не стр-рреля-йте, сра-аазу говор-рю-уу… – Разговаривал гость довольно обычно, только хрипел и немного растягивал слова. – Ра-аньше с отшельниками был, теперь вот просто выжить пытаюсь, чтоб как-то хоть.
– Оружие есть?
– Нет. Не нужно оно мне.
– Так есть кто с тобой?
– Один я.
– Тогда заходи, конечно.
Еле передвигая ногами, бродяга подошел к поваленному стволу березы, сел рядом с Суреном. Сурен поежился, стало некомфортно. Отсел немного – воняло от гостя так, что хоть вешайся.
– Звать тебя как, родной? – поинтересовался Огонек, садясь напротив.
Автомат он пристроил на коленях, принял расслабленную позу, словно появление непонятного бомжа из ниоткуда его ни капли не смутило.
– Ва-ааньк-аааа я. Друг Юр-ры Семецкого. Слышали о таком?
– Слышал, отчего же не слышал, – разговаривал Огонек, Сурен сидел тихо. – Говорят, он в очередной раз умер.
– Отчего же ему не умир-ааать? Я бы каждый день умирал, если бы пожелал в комнате у шарика бессмертия. Это весело-весело. Вносит разнообразие в серость. А тебя как зва-аать?
– Огонек. Это кореш мой – Суренчик. Кликухи нет.
– Поесть есть чего?
– Есть. Держи. – Носком берца пододвинул «Ваньке» банку с тушенкой, свою же. – Давно по этим краям шастаешь?
– Да месяцев пять уже.
– Но отшельников разбили еще прошлой зимой. Парни из «Анархистов». – И Огонек как бы невзначай дернул рукой, показав гостю нашивку группировки.
– Так я сюда пять месяцев назад пришел. До этого в подвале жил.
– Видел тварей? Таких, с щупальцами на половину хлебальника? На людей похожих.
– Видел-видел, они тут недавно о-ообо-ооосновались, Болота облюбовали. – «Ванька» взял тушенку, не ощутив, что банка довольно горячая. Сурен, вон, дотронуться до стенок не мог. – Спасибо… сталкер. – Зажал тару между колен, пальцы запустил в мясо, не обжигаясь горячим жиром. – За это я… спасибо.
– Не за что. Ты кушай, кушай, Вань. Питье есть. Вода, водка, энергетик. Нужно чего?
– Питье мне без надобности.
– А чего кушаешь-то одной ручкой? Возьми в две, удобнее же, чем между колен зажимать.
– Рука больная у меня. Боюсь перепугать.
– Мы воробьи стреляные. Покажи-покажи, а? Может, смогу помочь чем? У меня, вон, «желудь» есть.
– Не, мужики, не надо.
– А я настаиваю…
Дальше случилось непредвиденное. Гость резко замахнулся и, откинув плащ, врезал Сурену длинной уродливой конечностью, похожей на огромное лодочное весло…
* * *
Инстинкты сделали свое дело.
Мгновение – и Огонек, переведя флажок на режим стрельбы очередями, положил палец на спуск. Инфернальное существо бросилось на сталкера, и тот в упор встретил свинцовым дождем мутанта, что маскировался под бомжа и отшельника. Фигуру в плаще развернуло, прокрутило несколько раз и швырнуло на спину. Не растерявшись, Огонек подбежал к монстру и, поставив подошву берца на грудь, придавил его к траве.
– Никогда не нападай на тех, кто позволил тебе сесть к костру! – И высадил остаток магазина прямо в лицо бомжа. – За Сурена, мудила! – Лицо твари превратилось в месиво.
Огонек перезарядился, отпустило немного.
Рядовой застонал.
– Ты живой! Ты, сука, живой! Слава Зоне! – Огонек схватил Сурена, помог ему подняться. – Давай, как ты?
– Хренов… хреново… дышать очень тяжело…
– Держись, братишка. Подальше отсюда свалим и отдохнем. Нельзя здесь. Нашумели мы. Держись, Сурен, ты держись только, держись, дружище. – Огонек закинул его руку себе на плечо. – Не, а ты точно везунчик, это правда. Ты его клешню видел? Там и ребра переломать все мог бы. А ты отделался легким ушибом, считай. Если сталкером и станешь, то кликуха «Везунчик» тебе обеспечена, парень…
– Чего ты… чего сразу его не валил? Понятно же было… что не так с ним что-то…
– Понятно-то понятно, но с виду человек, да и интересно стало, что он рассказать может. – Шаг, еще шаг. Сурен давил на Огонька всем своим весом, съезжал постоянно. – Да и не привык я в безоружных стрелять! Особенно когда они к костру подсаживаются. Не любит Зона таких людей, что палят во все, что движется. Поэтому и подыхают бандиты пачками. Ты прости меня, Везунчик. Да, Везунчиком будешь. Нарекаю тебя! Слышишь? Так вот, ты прости, правда, я не хотел, чтобы ты на себе ощутил последствия моего любопытства! – Он запыхался. – Ты прости. Давай! Эй! Не сползай, не сползай, сука! До Зимовища совсем недалеко! Держись! Держись! Давай, дыши! Держись, сука, не сметь! Не сметь, я сказал! Мы почти у цели!
* * *
Чайник засвистел – пар вырвался из носика. Никита выключил газ и протер глаза салфеткой. Успокоился, слезы давно высохли. Но лучше бы он и дальше не знал о том, что стало с ним тогда, в детстве. Лучше бы и дальше ненавидел родителей и весь мир, а не сидел в этой двухкомнатной камере, не понимая, что делать дальше. Неведение и неопределенность – они такие, одни из самых страшных и паршивых чувств, наравне с беспомощностью и иррациональным ужасом.
Заварил чай: себе – фруктовый из пакетика, а Скай – ее идиотский и невкусный травяной. Заскочил в туалет, облился водой из раковины, себя в порядок привел. Вернулся на кухню, забрал чашки и блюдечко с вафлями и печеньем – с единственным лакомством, что осталось в холостяцкой квартире. Принес в комнату, поставил все это на прикроватный столик.
Девушка только-только разлепила веки.
– Ух ты. Ничего себе, Коннор. А ты у нас джентльмен? Завтрак даме в постель? – Она недоверчиво взглянула на Никиту. – Или ты добиваешься продолжения? – Легкий смешок слетел с ее губ.
– Нет-нет… я так… я, ну, потому что… – пробормотал Никита. – Вот еще, возьми вафли и печенье. – Он пододвинул блюдечко к самому краю столика. – Угощайся.
– Пасиб, Никит.
– Ага.
– Чего ты такой немногословный? Тебе не понравилось? Мне вот очень даже…
– Да я… – Он застенчиво, как подросток, отвернулся, чтобы Скай не увидела, как он покраснел. – Я очень боялся, что тебе не понравится. Я должен признаться. У меня до этого ни с кем не было.
Скай чуть не поперхнулась чаем: