Проклятая игра

– Вот, – принялась уговаривать Карис. – Вот так, хорошо. – Свет – изломанная, неуверенная нить – просочился между досками. – Ну, давай… – ворковала Карис, не жалея сил. Верхние суставы ее пальцев выгнулись назад от попыток оторвать деревяшку, а ниточка света теперь расширилась до луча. Тот падал на нее, и сквозь пелену грязного воздуха она сумела различить очертания собственных рук.

Между досками пробивался не дневной свет. Только мерцание уличных фонарей и автомобильных фар, возможно, звездного света, телевизоров, чьи экраны сияли в дюжине домов вдоль Калибан-стрит. Впрочем, этого достаточно. Щель расширялась дюйм за дюймом, и комната обретала определенность: в ней проступали резкие очертания и плотные предметы.

Где-то в комнате Марти тоже почувствовал свет. Это раздражало его, будто кто-то распахнул весенним утром занавески в комнате умирающего. Он пополз по полу, пытаясь зарыться в туман, прежде чем тот рассеется, ища успокаивающий голос, который сказал бы ему, что вся суть – ничто. Но туман исчез. Марти бросили, свет падал все более широкими полосами. Он увидел женщину на фоне окна. Она оторвала одну доску и бросила ее вниз. Теперь она потянула за вторую.

– Иди к мамочке, – сказала она, и свет появился, вырисовывая ее в еще более тошнотворных деталях. Марти ничего подобного не желал; это было тяжким бременем, если на то пошло. От боли и раздражения он тихонько, со свистом, выдохнул.

Она повернулась к нему.

– Вот ты где, – сказала она, подходя к нему и поднимая его на ноги. – Нам нужно поторопиться.

Марти смотрел на комнату, которая теперь предстала во всей своей банальности. Матрас на полу, перевернутая фарфоровая чашка, рядом кувшин с водой.

– Проснись, – сказала Карис, встряхивая его.

Не хочу уходить, подумал он; нечего терять, если я останусь здесь – и снова придет серость.

– Ради бога, Марти! – завопила Карис. Снизу донесся скрежет дерева. Он идет, готовы мы или нет, подумала она.

– Марти, – крикнула она ему. – Ты меня слышишь? Это Брир.

Это имя будило ужас. Холодная девочка, сидящая за столом, накрытым ее собственным мясом. Его ужасная, невыразимая шутка. Образ вытряхнул туман из головы Марти. Существо, сотворившее этот ужас, находилось внизу; теперь он вспомнил все слишком хорошо; посмотрел на Карис ясными, хоть и полными слез глазами.

– Что случилось?

– Нет времени, – сказала она.

Он захромал за ней к двери. Она все еще несла одну из досок, которую вытащила из окна, с гвоздями на концах. Шум снизу нарастал: грохот расшатанной двери и разума.

Боль в разодранной ноге Марти, которую искусно притупляла комната, снова усилилась. Ему понадобилась поддержка Карис, чтобы спуститься по первому лестничному пролету. Они спустились вместе; его рука, окровавленная от прикосновения к ране, отмечала их проход на стене.

На середине второго лестничного пролета какофония из подвала прекратилась.

Они стояли неподвижно, ожидая следующего шага Брира. Снизу донесся тонкий скрип – Пожиратель Бритв широко распахнул дверь погреба. Кроме тусклого света из кухни, который должен был обогнуть несколько углов, прежде чем попасть в коридор, ничто не освещало сцену. Охотник и жертва, оба замаскированные темнотой, цеплялись за хрупкий миг, не зная, принесет ли следующий катастрофу. Карис оставила Марти позади и скользнула вниз по ступенькам к подножию лестницы. Ее ноги почти бесшумно ступали по ступенькам без ковра, но Марти, после того как лишился чувств в комнате Мамуляна, слышал каждый удар сердца.

В коридоре ничего не двигалось; Карис поманила Марти за собой. В проходе было тихо и, по-видимому, пусто. Брир рядом, она знала, но где? Он большой и громоздкий: такому трудно спрятаться. Возможно, молилась она, он все-таки не вырвался из подвала, а просто сдался, выдохся. Она шагнула вперед.

Пожиратель Бритв без предупреждения с ревом выскочил из гостиной. Разделочный нож опустился в стремительном взмахе. Карис удалось уклониться от удара, но она едва не потеряла равновесие. Рука Марти схватила ее за руку и оттащила в сторону от второго удара Брира. Сила атаки Пожирателя Бритв была так велика, что он пролетел мимо нее и врезался во входную дверь. Задребезжало стекло.

– Вон отсюда! – крикнул Марти, видя, что путь по коридору свободен. Но на этот раз Карис не собиралась бежать. Было время для бегства и время для конфронтации; вероятно, у нее никогда не будет другой возможности поблагодарить Брира за его многочисленные унижения. Она стряхнула руку Марти и перехватила деревянную дубинку, которую все еще держала, двумя руками.

Пожиратель Бритв выпрямился, нож все еще был в его руке, и теперь он сделал яростный шаг к ней. Однако она предотвратила нападение – подняла доску и, подбежав к Бриру, нанесла удар сбоку по голове. Его шея, уже треснувшая во время падения, сломалась. Гвозди в дощечке пронзили череп, и Карис была вынуждена расстаться с оружием, оставив его прикрепленным, как пятая конечность, сбоку от головы нападавшего. Он упал на колени. Его дрожащая рука выронила нож, в то время как другая схватилась за доску и сорвала ее с головы. Карис радовалась темноте: брызги крови и дробь, которую его ноги выбивали на голых досках, были более чем достаточны, чтобы ужаснуть. Несколько мгновений Брир стоял на коленях, затем рухнул лицом вперед, и столовые приборы в его животе вонзились в плоть до конца.

Карис была удовлетворена. На этот раз, когда Марти потянул ее, она пошла с ним.

Когда они двигались по коридору, в стену резко постучали. Они остановились. И что теперь? Новые духи, ищущие вместилища?

– В чем дело? – спросил он.

Стук прекратился, затем начался снова, на этот раз сопровождаемый голосом.

– Можно тише, а? Тут кое-кто пытается спать.

– Соседи, – сказала Карис.

Мысль об их жалобах показалась ей забавной, и, к тому времени как они вышли из дома, миновав обломки подвальной двери и остывшую ромашку Брира, оба смеялись.

Они проскользнули по темному переулку позади дома к машине, где просидели несколько минут; слезы и смех накатывали на них чередующимися волнами. Два безумца, как мог бы догадаться калибанец, или прелюбодеи, забавляющиеся ночными приключениями.





XI. Второе пришествие




56




Чед Шукман и Том Лумис уже три недели несли жителям Лондона весть о Церкви воскресших святых, их тошнило от этой проповеди. «Тоже мне способ провести отпуск», – ворчал Том каждый день, когда они планировали дневной маршрут. Мемфис казался далеким, они оба тосковали по нему. Кроме того, кампания оказалась провальной. Грешники, которых они встретили на порогах в этом Богом забытом городе были так же безразличны к посланию преподобного о неминуемом апокалипсисе, как и к его обещанию избавления.


Несмотря на погоду (или, может, из-за нее), грех не был горячей новостью в Англии в эти дни. «Они не знают, что их ждет», – презрительно говорил он Тому, который знал наизусть все описания потопа, но также знал, что из уст золотого мальчика Чеда они звучат лучше, чем из его собственных. Он даже подозревал, что те немногие люди, которые останавливались, чтобы послушать, делали это скорее потому, что у Чеда был вид ангела, накормленного кукурузой, чем потому, что хотели услышать вдохновенное слово преподобного. Большинство просто захлопывало двери.

Но Чед был непреклонен. «Здесь есть грех, – заверил он Тома, – а где грех, там и вина. А там, где есть вина, есть и деньги для работы во имя Господне». Простое уравнение. Если у Тома и были какие-то сомнения относительно его этичности, он держал их при себе. Лучше молчание, чем неодобрение Чеда; в этом чужом городе они знали только друг друга, и Том не собирался терять свой путеводный свет.

Иногда, однако, было трудно сохранить веру неприкосновенной. Особенно в такие знойные дни, как этот, когда от костюма из полиэстера чесалась шея, а Господь, если он был на небесах, старался держаться подальше от посторонних глаз. Ни малейшего дуновения ветерка, чтобы охладить лицо, ни облачка дождя в поле зрения.

– Оно к чему-то отсылает? – спросил Том у Чеда.

– В смысле?

Чед считал брошюры, которые им предстояло раздать сегодня.

– Название улицы, – сказал Том. – Калибан. Это к чему-то отсылает.

– Вот как? – Чед закончил считать. – Мы избавились только от пяти брошюр.

Он протянул Тому охапку литературы и выудил из внутреннего кармана пиджака расческу. Несмотря на жару, он выглядел спокойным и невозмутимым. По сравнению с ним Том чувствовал себя оборванцем, страдающим от зноя и, как он опасался, способным легко сбиться с пути истинного. Чем именно, он не знал, но был готов выслушать любые предложения. Чед провел расческой по волосам, одним элегантным движением восстановив идеальный блеск своего нимба. Преподобный учил, что важно выглядеть наилучшим образом: «Вы посланцы Господа, и Он хочет, чтобы вы была чисты и опрятны; чтобы сиял каждый укромный уголок и каждая щель».

– Вот, – сказал Чед, меняя расческу на брошюры. – У тебя волосы в беспорядке.

Том взял гребень, в зубьях которого блестело золото. Он сделал беспомощную попытку усмирить свой чуб, пока Чед наблюдал за ним. Волосы Тома не лежали ровно, как у Чеда. Господь, вероятно, цыкал языком, глядя на это: ему бы такое совсем не понравилось. Но что нравилось Господу? Он не одобрял курение, пьянство, блуд, чай, кофе, пепси-колу, американские горки, мастурбацию. А на тех слабых созданий, которые предавались чему-то или, помилуй их Боже, всему вышеперечисленному, надвигался потоп.

Том молился об одном: пусть его воды будут прохладными.



Парень в темном костюме, открывший дверь дома номер восемьдесят два по Калибан-стрит, напомнил Тому и Чеду преподобного. Не физически, конечно. Блисс был загорелым рыхлым мужчиной, а этот чувак – худым и болезненным. Но в них обоих чувствовалась скрытая властность и серьезность намерений. А еще его тянуло к брошюрам – первый настоящий интерес за утро. Он даже процитировал им Второзаконие – текст, с которым они были незнакомы, – а затем, предложив выпить, пригласил внутрь.

Это было похоже на возвращение домой. Голые стены и пол; запах дезинфекции и благовоний, будто здесь только что прибрались. По правде говоря, Том считал, что этот парень довел аскетизм до крайности. В задней комнате, куда он их привел, стояли два стула – и все.

– Меня зовут Мамулян.

– Как поживаете? Я Чед Шукман, а это Томас Лумис.

– Оба святые, да? – Молодые люди растерялись. – Ваши имена – имена святых.

– Святой Чед? – рискнул спросить блондин.

– О, конечно. Он был английским епископом; сейчас мы говорим о седьмом веке. Ну а Томас, конечно, великий неверующий [15].

Он оставил их на некоторое время, чтобы принести воды. Том заерзал на стуле.

– В чем твоя проблема? – прорычал Чед. – Он первый из местных, кто хотя бы отдаленно смахивает на новообращенного.

– Он странный.

– Думаешь, Господу есть дело до того, что он странный? – спросил Чед.

Это был хороший вопрос, и Том собирался ответить на него, когда хозяин дома вернулся.

– Ваша вода.

– Вы живете один? – спросил Чед. – Такой большой дом для одного человека.

– В последнее время я был один, – сказал Мамулян, протягивая ему стакан с водой. – И должен сказать, я очень нуждаюсь в помощи.

Еще бы, подумал Том. Мужчина посмотрел на него, когда эта мысль мелькнула у него в голове, будто он произнес ее вслух. Том покраснел и выпил воды, чтобы скрыть смущение. Она была теплая. Неужели англичане никогда не слышали о холодильниках? Мамулян снова повернулся к Святому Чеду.

– Что вы двое собираетесь делать в ближайшие дни?

– Трудиться во имя Господа, – патетически ответил Чед.

Мамулян кивнул.

– Хорошо, – сказал он.

– Мы будем нести Слово.

– Я сделаю вас ловцами человеков.

– Матфей. Глава четвертая, – ответил Чед.

– Может быть, – сказал Мамулян, – если я позволю тебе спасти мою бессмертную душу, ты поможешь мне?