Проклятая игра
Часть 39 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Марти тяжело поставил бутылку на стол. Стаканы на столе звякнули друг о друга.
– Почему бы тебе не заткнуться?
Лютер пожал плечами.
– Старик тебе его дал?
– Я же сказал тебе. Захлопни пасть.
– Сдается мне, ты глубоко увяз, приятель. Знаешь, что ты – почетный гость на этой пирушке?
– Я собираюсь встретиться с друзьями старика, вот и все.
– Ты имеешь в виду Двоскина и этих придурков? Вот подфартило, да?
– А ты у нас сегодня кто, виночерпий?
Лютер поморщился, вытаскивая пробку из очередной бутылки.
– У них на особых вечеринках не бывает официантов. Уж слишком личное дело.
– В каком смысле?
– Откуда мне знать? – сказал Лютер, пожимая плечами. – Я ведь обезьяна, верно?
Между восемью и половиной девятого машины начали подъезжать к Приюту. Марти ждал в своей комнате, когда его позовут присоединиться к остальным гостям. Он услышал голос Куртсингера и голоса женщин; доносился смех, временами пронзительный. Интересно, подумал он, это жены, которых они привезли с собой, или дочери.
Зазвонил телефон.
– Марти. – Это был Уайтхед.
– Сэр?
– Почему бы тебе не подняться и не присоединиться к нам? Мы ждем тебя.
– Да, точно.
– Мы в белой комнате.
Еще один сюрприз. Эта голая комната с уродливым алтарем казалась неподходящим местом для званого ужина.
На улице вечерело, и прежде, чем подняться в комнату, Марти включил свет на лужайке. Прожекторы пылали; их свет проникал в дом словно эхо. Его прежний трепет полностью сменился смесью непокорности и фатализма. Главное – не плюнуть в суп, а с остальным он как-нибудь разберется.
– Заходи, Марти.
Атмосфера в белой комнате уже была удушающе густой от сигарного и сигаретного дыма. Никто не пытался украсить это место. Единственным украшением являлся триптих: распятие было таким же ужасным, каким его помнил Марти. Когда он вошел, Уайтхед встал и приветственно протянул ему руку с почти ослепительной улыбкой на лице.
– Закрой дверь, пожалуйста. Проходи и садись.
За столом было всего одно свободное место. Марти подошел к нему.
– Ты, конечно, знаешь Феликса.
Адвокат Оттавей, Стриптизерша-с-веерами, кивнул. Голая лампочка отбрасывала свет на его макушку и обнажала линию парика.
– Лоуренса тоже.
Двоскин, тощий тролль, как раз потягивал вино. Он пробормотал приветствие.
– И Джеймса.
– Привет, – сказал Куртсингер. – Как приятно снова тебя видеть.
Сигара, которую он держал в руке, была самой большой, какую Марти когда-либо видел.
Разобравшись со знакомыми лицами, Уайтхед представил трех женщин, сидевших между мужчинами.
– Наши сегодняшние гости, – сказал он.
– Привет.
– Это мой бывший телохранитель Мартин Штраус.
– Мартин. – Ориана, женщина лет тридцати пяти, кривовато улыбнулась ему. – Приятно познакомиться.
Уайтхед не назвал ее фамилию, и Марти подумал: интересно, это жена одного из мужчин или просто подруга? Она была намного моложе Оттавея и Куртсингера, между которыми сидела. Возможно, любовница. Эта мысль мучила его.
– Это Стефани.
Стефани, которая была старше первой женщины на добрых десять лет, наградила Марти взглядом, который, казалось, раздел его с головы до ног. Взгляд был до ужаса откровенным, и ему стало интересно, заметил ли его кто-нибудь еще за столом.
– Мы так много о вас слышали, – сказала она, ласково положив ладонь на руку Двоскина. – Верно?
Двоскин ухмыльнулся. Отвращение Марти к этому человеку было таким же глубоким, как всегда. Трудно представить, как и почему кто-нибудь захотел бы прикоснуться к нему.
– …И, наконец, Эмили.
Марти повернулся, чтобы поприветствовать третье новое лицо за столом. В этот момент Эмили опрокинула бокал с красным вином.
– О господи! – воскликнула она.
– Не имеет значения, – усмехнулся Куртсингер. Теперь Марти заметил, что он уже пьян: его улыбка была слишком щедрой для трезвости. – Это не имеет никакого значения, милая. Честное слово.
Эмили посмотрела на Марти. Она тоже уже слишком много выпила, судя по ее раскрасневшемуся лицу. Она была самой молодой из трех женщин и почти очаровательно хорошенькой.
– Садись, садись, – сказал Уайтхед. – Не обращай внимания на вино, ради бога. – Марти занял свое место рядом с Куртсингером. Вино, которое Эмили пролила, капало с края стола, и никто не пытался вытереть лужу.
– Мы только что говорили… – вмешался Двоскин, – как жаль, что Билли нет с нами.
Марти бросил быстрый взгляд на старика, чтобы убедиться, что упоминание о Тое – звуки рыданий всплыли в памяти, стоило подумать о нем, – не вызвало никакого отклика. Но его не было. Он тоже, как теперь понял Марти, сильно пьян. Бутылки, которые открывал Лютер, – клареты, бургундское – стояли на столе будто лес; атмосфера напоминала скорее пикник, чем званый ужин. Не было формальности, которую он ожидал: никакого тщательного порядка блюд и столовых приборов, выстроившихся, словно солдаты на плацу. То, что там было – банки с икрой с воткнутыми ложками, сыры, тонкие галеты, – выглядело жалкой закуской к вину. Хотя Марти мало что знал о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свой погреб, подтвердились болтовней за столом. Они собрались вместе сегодня вечером, чтобы выпить до дна коллекцию Приюта из лучших, самых знаменитых вин.
– Пей! – сказал Куртсингер. – Это лучшее из того, что тебе доводилось глотать, уж поверь мне. – Он поискал среди скопища бутылок конкретную. – А где «Шато Латур»? Мы ведь его еще не прикончили, верно? Стефани, дорогая, ты его прячешь?
Стефани оторвала взгляд от своих чашек. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он уверен. Сомневался, что они были и любовницами.
– Вот! – Куртсингер небрежно наполнил бокал для Марти. – Посмотрим, что ты об этом скажешь.
Марти никогда особенно не любил вино. Это был напиток, который следовало пить маленькими глотками, смакуя, а у него не хватало терпения. Но витающий над бокалом аромат говорил о качестве даже его необразованному носу. Вино было таким насыщенным, что у него потекли слюнки, прежде чем он успел проглотить глоток, и вкус не разочаровал: он был превосходным.
– Хорошо, а?
– Вкусно.
– Вкусно, – проревел Куртсингер в притворном негодовании, обращаясь к столу. – Мальчик говорит, что это вкусно.
– Лучше передайте бутылку обратно, пока он не выпил все до дна, – заметил Оттавей.
– Все надо прикончить, – сказал Уайтхед, – сегодня вечером.
– Всё? – спросила Эмили, бросив взгляд на две дюжины других бутылок, стоявших у стены: ликеры и коньяки среди вин.
– Да, все. Одним махом разобраться со всем лучшим.
Что происходит? Они походили на отступающую армию, которая скорее сровняет с землей какое-то место, чем оставит его тем, кто последует за ней.
– Что ты будешь пить на следующей неделе? – спросила Ориана, и полная ложка икры повисла над ее декольте.
– На следующей неделе? – спросил Уайтхед. – Никаких вечеринок на следующей неделе. Я ухожу в монастырь. – Он посмотрел на Марти. – Марти знает, какой я беспокойный человек.
– Беспокойный? – сказал Двоскин.
– Переживаю за свою бессмертную душу, – сказал Уайтхед, не сводя глаз с Марти. Это вызвало хохот Оттавея, который быстро терял контроль над собой.
Двоскин наклонился и снова наполнил бокал Марти.
– Пей, – сказал он. – У нас еще много всего впереди.
За столом никто не смаковал вино: бокалы наполняли, жадно опустошали и снова наполняли, будто содержимое было водой. В их аппетите сквозило отчаяние. Но ему следовало знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не желая отставать, Марти в два глотка осушил второй бокал и тут же наполнил его до краев.
– Нравится? – спросил Двоскин.
– Билли бы этого не одобрил, – сказал Оттавей.
– Что – мистера Штрауса? – спросила Ориана. Икра все еще не нашла ее рта.
– Не Мартина. Такого неразборчивого потребления…
– Почему бы тебе не заткнуться?
Лютер пожал плечами.
– Старик тебе его дал?
– Я же сказал тебе. Захлопни пасть.
– Сдается мне, ты глубоко увяз, приятель. Знаешь, что ты – почетный гость на этой пирушке?
– Я собираюсь встретиться с друзьями старика, вот и все.
– Ты имеешь в виду Двоскина и этих придурков? Вот подфартило, да?
– А ты у нас сегодня кто, виночерпий?
Лютер поморщился, вытаскивая пробку из очередной бутылки.
– У них на особых вечеринках не бывает официантов. Уж слишком личное дело.
– В каком смысле?
– Откуда мне знать? – сказал Лютер, пожимая плечами. – Я ведь обезьяна, верно?
Между восемью и половиной девятого машины начали подъезжать к Приюту. Марти ждал в своей комнате, когда его позовут присоединиться к остальным гостям. Он услышал голос Куртсингера и голоса женщин; доносился смех, временами пронзительный. Интересно, подумал он, это жены, которых они привезли с собой, или дочери.
Зазвонил телефон.
– Марти. – Это был Уайтхед.
– Сэр?
– Почему бы тебе не подняться и не присоединиться к нам? Мы ждем тебя.
– Да, точно.
– Мы в белой комнате.
Еще один сюрприз. Эта голая комната с уродливым алтарем казалась неподходящим местом для званого ужина.
На улице вечерело, и прежде, чем подняться в комнату, Марти включил свет на лужайке. Прожекторы пылали; их свет проникал в дом словно эхо. Его прежний трепет полностью сменился смесью непокорности и фатализма. Главное – не плюнуть в суп, а с остальным он как-нибудь разберется.
– Заходи, Марти.
Атмосфера в белой комнате уже была удушающе густой от сигарного и сигаретного дыма. Никто не пытался украсить это место. Единственным украшением являлся триптих: распятие было таким же ужасным, каким его помнил Марти. Когда он вошел, Уайтхед встал и приветственно протянул ему руку с почти ослепительной улыбкой на лице.
– Закрой дверь, пожалуйста. Проходи и садись.
За столом было всего одно свободное место. Марти подошел к нему.
– Ты, конечно, знаешь Феликса.
Адвокат Оттавей, Стриптизерша-с-веерами, кивнул. Голая лампочка отбрасывала свет на его макушку и обнажала линию парика.
– Лоуренса тоже.
Двоскин, тощий тролль, как раз потягивал вино. Он пробормотал приветствие.
– И Джеймса.
– Привет, – сказал Куртсингер. – Как приятно снова тебя видеть.
Сигара, которую он держал в руке, была самой большой, какую Марти когда-либо видел.
Разобравшись со знакомыми лицами, Уайтхед представил трех женщин, сидевших между мужчинами.
– Наши сегодняшние гости, – сказал он.
– Привет.
– Это мой бывший телохранитель Мартин Штраус.
– Мартин. – Ориана, женщина лет тридцати пяти, кривовато улыбнулась ему. – Приятно познакомиться.
Уайтхед не назвал ее фамилию, и Марти подумал: интересно, это жена одного из мужчин или просто подруга? Она была намного моложе Оттавея и Куртсингера, между которыми сидела. Возможно, любовница. Эта мысль мучила его.
– Это Стефани.
Стефани, которая была старше первой женщины на добрых десять лет, наградила Марти взглядом, который, казалось, раздел его с головы до ног. Взгляд был до ужаса откровенным, и ему стало интересно, заметил ли его кто-нибудь еще за столом.
– Мы так много о вас слышали, – сказала она, ласково положив ладонь на руку Двоскина. – Верно?
Двоскин ухмыльнулся. Отвращение Марти к этому человеку было таким же глубоким, как всегда. Трудно представить, как и почему кто-нибудь захотел бы прикоснуться к нему.
– …И, наконец, Эмили.
Марти повернулся, чтобы поприветствовать третье новое лицо за столом. В этот момент Эмили опрокинула бокал с красным вином.
– О господи! – воскликнула она.
– Не имеет значения, – усмехнулся Куртсингер. Теперь Марти заметил, что он уже пьян: его улыбка была слишком щедрой для трезвости. – Это не имеет никакого значения, милая. Честное слово.
Эмили посмотрела на Марти. Она тоже уже слишком много выпила, судя по ее раскрасневшемуся лицу. Она была самой молодой из трех женщин и почти очаровательно хорошенькой.
– Садись, садись, – сказал Уайтхед. – Не обращай внимания на вино, ради бога. – Марти занял свое место рядом с Куртсингером. Вино, которое Эмили пролила, капало с края стола, и никто не пытался вытереть лужу.
– Мы только что говорили… – вмешался Двоскин, – как жаль, что Билли нет с нами.
Марти бросил быстрый взгляд на старика, чтобы убедиться, что упоминание о Тое – звуки рыданий всплыли в памяти, стоило подумать о нем, – не вызвало никакого отклика. Но его не было. Он тоже, как теперь понял Марти, сильно пьян. Бутылки, которые открывал Лютер, – клареты, бургундское – стояли на столе будто лес; атмосфера напоминала скорее пикник, чем званый ужин. Не было формальности, которую он ожидал: никакого тщательного порядка блюд и столовых приборов, выстроившихся, словно солдаты на плацу. То, что там было – банки с икрой с воткнутыми ложками, сыры, тонкие галеты, – выглядело жалкой закуской к вину. Хотя Марти мало что знал о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свой погреб, подтвердились болтовней за столом. Они собрались вместе сегодня вечером, чтобы выпить до дна коллекцию Приюта из лучших, самых знаменитых вин.
– Пей! – сказал Куртсингер. – Это лучшее из того, что тебе доводилось глотать, уж поверь мне. – Он поискал среди скопища бутылок конкретную. – А где «Шато Латур»? Мы ведь его еще не прикончили, верно? Стефани, дорогая, ты его прячешь?
Стефани оторвала взгляд от своих чашек. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он уверен. Сомневался, что они были и любовницами.
– Вот! – Куртсингер небрежно наполнил бокал для Марти. – Посмотрим, что ты об этом скажешь.
Марти никогда особенно не любил вино. Это был напиток, который следовало пить маленькими глотками, смакуя, а у него не хватало терпения. Но витающий над бокалом аромат говорил о качестве даже его необразованному носу. Вино было таким насыщенным, что у него потекли слюнки, прежде чем он успел проглотить глоток, и вкус не разочаровал: он был превосходным.
– Хорошо, а?
– Вкусно.
– Вкусно, – проревел Куртсингер в притворном негодовании, обращаясь к столу. – Мальчик говорит, что это вкусно.
– Лучше передайте бутылку обратно, пока он не выпил все до дна, – заметил Оттавей.
– Все надо прикончить, – сказал Уайтхед, – сегодня вечером.
– Всё? – спросила Эмили, бросив взгляд на две дюжины других бутылок, стоявших у стены: ликеры и коньяки среди вин.
– Да, все. Одним махом разобраться со всем лучшим.
Что происходит? Они походили на отступающую армию, которая скорее сровняет с землей какое-то место, чем оставит его тем, кто последует за ней.
– Что ты будешь пить на следующей неделе? – спросила Ориана, и полная ложка икры повисла над ее декольте.
– На следующей неделе? – спросил Уайтхед. – Никаких вечеринок на следующей неделе. Я ухожу в монастырь. – Он посмотрел на Марти. – Марти знает, какой я беспокойный человек.
– Беспокойный? – сказал Двоскин.
– Переживаю за свою бессмертную душу, – сказал Уайтхед, не сводя глаз с Марти. Это вызвало хохот Оттавея, который быстро терял контроль над собой.
Двоскин наклонился и снова наполнил бокал Марти.
– Пей, – сказал он. – У нас еще много всего впереди.
За столом никто не смаковал вино: бокалы наполняли, жадно опустошали и снова наполняли, будто содержимое было водой. В их аппетите сквозило отчаяние. Но ему следовало знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не желая отставать, Марти в два глотка осушил второй бокал и тут же наполнил его до краев.
– Нравится? – спросил Двоскин.
– Билли бы этого не одобрил, – сказал Оттавей.
– Что – мистера Штрауса? – спросила Ориана. Икра все еще не нашла ее рта.
– Не Мартина. Такого неразборчивого потребления…