Проект

– Он и не посылал. Я пришла сама.

Роб смеривает ее недоверчивым взглядом, но в квартиру впускает. Внутри все еще хуже. Мебели практически нет. На полу лежит свернутый коврик для йоги и несколько одеял. Интересно, откуда? В середине комнаты карточный стол и два складных кресла. Направившись к ним, Би задерживает взгляд на бардаке на кухонной стойке. Замечает там церковную брошюру с кофейным следом от донышка стакана. Би берет ее в руки. Церковь Святого Андрея Первозванного. Би ее знает. На кладбище этой церкви похоронены ее родители. Она вопросительно смотрит на Роба.

Тот прекрасно знает отношение Льва к этой церкви.

Ее молчание выводит Роба из терпения.

– Что тебе надо, Би?

Она садится за карточный стол напротив него. Роб для этого столика слишком большой, а она сама – достаточно маленькая. Би протягивает к Робу руки и берет его ладони в свои.

– Возвращайся домой!

У него дрожит губа. Роб закрывает глаза, и Би задерживает дыхание. Все не может быть настолько просто, но она верит: должно быть! Через некоторое время Роб открывает веки и отвечает:

– Нет.

– Твоя семья скучает по тебе, Роб. Лев скучает по тебе. Я скучаю.

– Я… – он давится, сжимает губы, качает головой.

Внутри поднимается волна ярости. Би не понимает.

– Я хочу, чтобы мне все вернули, – говорит Роб. – Все, что я отдал ему во имя Божьего слова. Мне нужны мои вещи, мои деньги, мои… – Он не заканчивает предложение, поскольку есть вещи, которые трудно объяснить и невозможно вернуть. Но «Единство» никогда не забирает то, чего ему не отдают по собственной воле.

– И ты вот так предашь Льва? Он все для тебя делал…

– Лев предал меня.

– Лев любит тебя.

Роб резко встает, выдергивая из ее рук свои.

– Это не любовь.

– Тогда что это?

Он несколько раз открывает и закрывает рот. Сквозь стиснутые зубы прорывается стон. Роб зажимает голову руками, запускает пальцы в волосы, дергает их. Он ведет с собой войну, вызванную вопросом Би. Это пугает ее. Она сидит не шелохнувшись, боясь сделать лишнее движение.

Из груди Роба вырывается рыдание.

– Это не любовь, – наконец повторяет он. – Не любовь. – Одно движение, и он оказывается перед Би, уперев руки в подлокотники ее кресла. – Посмотри на меня и скажи, что это любовь. – Роб наклоняется, обдавая Би кислым дыханием. – Скажи, что это любовь, Би.

Это всегда только любовь и была. И доказательство тому, как страшно и низко пал Роб за столь короткий промежуток времени.

Такой станет жизнь без любви Льва.

– Что еще это может быть? – спрашивает Би.

Роб с отвращением отстраняется, качает головой.

Он просит ее уйти.





* * *


Тремя днями позже из Индианы звонит Лев. Его мать умерла.

В его голосе слышится огромное облегчение.





Январь, 2018





– Еще есть время! – кричит кто-то.

Еще есть время. Порой нужно оказаться на волосок от смерти, чтобы почувствовать себя живым, ведь именно в такие мгновения хочется жить как никогда. Но чаще всего происходит другое.

Ты ложишься на рельсы, и на тебя едет поезд.

Парень, дрожа, поднимает голову, чтобы убедиться в его приближении.

В груди гулко колотится сердце. Отвернувшись, я с трудом протискиваюсь сквозь стену из человеческих тел. Но только выхожу из толпы, как меня поглощает хлынувшая на перрон волна зевак.

Один из них шепчет мне в ухо:

– Не делай этого.

«Не делать чего?» – отстраненно думаю, глядя в небеса. Подо мной качается мир.

Я лежу на рельсах.

На меня несется фура.

Я откатываюсь в сторону прямо перед столкновением. Падаю с небес и ударяюсь о землю. Из меня вышибает дух. Надо мной склоняется лицо Би, взволнованное и полное любви. Она почему-то гораздо младше своего возраста… как и я. Осознаю это, когда тянусь к ней и вижу свои маленькие руки.

– Я так боюсь всего того, что может случиться с тобой, – шепчет сестра и медленно исчезает вместе с больницей.

Чувствую кожей стягивающее ощущение от пластыря и зуд от грубых покрывал. Я не бодрствую, а нахожусь между явью и дремой. А потом вижу в изножье постели мужчину.

Он тянет ко мне руки.

Распахиваю глаза. Грудь бурно вздымается и опадает. Я резко сажусь, ощущая странное натяжение прикрепленных ко мне трубок.

– Би, – вырывается у меня, и, осознав ошибку, я тут же поправляюсь: – Пэтти.

И снова осознаю ошибку, как только комната обретает очертания. Ферма Гарреттов.

Я неспешно поворачиваюсь на бок. Тело ноет, как, наверное, и должно ныть после легкой автомобильной аварии – непривычный опыт. Через жалюзи проглядывает солнце, и я не могу понять, сейчас конец дня или начало нового.

Медленно рассматриваю комнату, отмечая не замеченные раньше детали. Она маленькая и, похоже, никому не принадлежит. Гостевая для заблудшей души. Односпальная кровать, которую я занимаю, стоит в углу. В изголовье – тумбочка с лампой и стаканом воды. В противоположном углу – письменный стол. Вздыхаю, увидев на нем свою сумку.

Дверь в комнату приоткрыта.

Коснувшись лба, шиплю. Больно. Я не обута, накрыта одеялом. Не помню, кто меня разул и укрыл. Ненавижу себя за это. В больнице это тоже было отвратительно – потеря контроля над собой и полное попадание под власть кого и чего угодно.

Я осторожно вылезаю из постели, игнорируя восстающие против этого косточки, и иду к сумке. В кармане нахожу неповрежденный мобильный.

9:30 утра. Прокручиваю в голове предыдущий вечер. Я была за рулем. Ехала от фермы к перекрестку. Увидела фуру.

Я сажусь на край постели, обняв колени и свесив голову. Пытаюсь вспомнить, как ехала на ферму. Машина была в порядке, это точно. До фермы я доехала без приключений и не встретила ни единого грузовика. Я сжимаю ладони в кулаки и закусываю губу. В голове слышится голос Льва, от которого по телу прокатывает жаркая волна стыда: «Ты живешь пережитым и боишься открыться новому».

И я попадаю в аварию. Но не попала бы, если бы просто… не была такой слабой.

Я чувствую на себе чей-то взгляд. Поднимаю голову и поворачиваюсь к приоткрытой двери. На меня сквозь щелку смотрит Эмми. У меня перехватывает дыхание.

Она наверняка будет совершенной копией Би. Возможно, еще более идеальной, поскольку не скована материнскими ошибками и достаточно юна, чтобы вырасти порядочным человеком, несмотря на уже нанесенный ей вред. Но как же больно на нее смотреть.

– Привет, – выдавливаю хрипло, – Эмми.

Она подносит руку к щеке, как и при первой нашей встрече. Мой шрам, он всегда приковывает внимание.

– Помнишь меня?

Вопрос почему-то пугает ее, и она убегает.

Я не могу торчать в этой комнате вечно, поэтому собираю свои вещи в сумку, перебрасываю ее через плечо и быстро осматриваю себя при помощи камеры на телефоне – в комнате нет зеркала. Одежда помята, на воротнике засохшие пятна крови.

Неудивительно, что Эмми сбежала от меня.

Насколько возможно, разглаживаю рубашку ладонями. Морщась, расчесываю спутанные волосы пальцами и собираю их в небрежный пучок. Затем раскрываю дверь и выглядываю в коридор. Я иду на кухню, где нахожу Льва у плиты, жарящего что-то на двух сковородах.

– Что будешь? – спрашивает он, искоса глянув на меня.

– Кофе, пожалуйста.

Лев достает с полки над плитой чашку, дает ее мне и указывает на стоящий на кухонном столе кофейник. Я наполняю чашку, не обращая внимания на нервную дрожь в руках, и тут замечаю под столом Эмми: она вроде и не прячется, но и не участвует в происходящем на кухне. Малышка складывает пазл, раскладывая на доске большие деревянные цифры. Я делаю глоток кофе. Вчера в доме, по-моему, было больше людей, но, может, я ошибаюсь, мозг отказывается вспоминать…

– Так тихо.