Проект
Часть 27 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Известие шокирующей волной проходится по собравшимся. Роб ушел. Одним своим присутствием он подрывал их работу. Как близки они были к тому, чтобы потерять все построенное? Би рассматривает потрясенные лица, отражающие одинаковые чувства. Где-то в самой глубине – мысли о предательстве. На поверхности – ярость. И ощутимое чувство облегчения.
– Спасибо, – благодарит Фостер с другого конца комнаты.
Би тут же эхом вторит ему, а остальные – ей, и вскоре гостиная заполняется благодарственной песней. Лев сглатывает, явно тронутый их сплоченностью.
– Я должен вам кое в чем признаться, – произносит он, как только все затихают. – Мне не верилось, что я могу потерять веру в наших стенах. Мне казалось: раз Бог наставил вас на этот путь, то вы уже не сойдете с него. Я наивно полагал, что поставленная передо мной задача проста. Мы здесь по собственной воле и потому в любой момент можем утратить виˆдение своей судьбы. Я верую, что Бог послал Роба, чтобы я не расслаблялся. Он напомнил мне о бдительности. И я больше никогда ее не потеряю. Я никогда и ни за что не потеряю даже одного из вас. Если могу спасти вас, то всегда выберу ваше спасение.
Лев надолго прикрывает веки.
Открыв глаза, просит встать.
Часть 3
Январь, 2018
Я слышу лязг и протяжный скрежет мнущегося металла.
От столкновения тело бросает вперед, голова ударяется о руль. Ранний вечер пронзает громкий автомобильный гудок.
Я медленно выпрямляюсь на сиденье, подношу дрожащую руку ко лбу.
На пальцах кровь. Безвольно роняю руку на колени. Лязг и скрежет металла. Все еще ревущий автомобильный гудок.
– Ммм… – вырывается сквозь сжатые губы. Хватаюсь за грудь, нашариваю ремень безопасности, оттягиваю, продолжая издавать странный звук – не то стон, не то зов о помощи. «Бьюик» Пэтти разбит. Я потеряла контроль.
Как это случилось?
Помню противное ощущение внизу живота, когда дорога ушла из-под колес машины.
Лязг и скрежет металла. Удар головой о руль. Гудок – все еще ревущий. Щурясь, смотрю в растрескавшееся лобовое стекло. Капот «Бьюика» смялся о дерево, растущее внизу канавы.
Я подъезжала к перекрестку перед шоссе. Приближалась фура. Тормоза… Дело в них? Или во мне? Гудок обрывается. Открывается дверца машины. Поворачиваю голову.
– Ло! Что случилось, Ло?.. Боже, у тебя идет кровь. Ло, ты слышишь меня?
Лев нагибается ко мне, его кулон поблескивает на свету, и я неосознанно тянусь к нему. Хватаю его и держу. Сознание уплывает.
Как тихо.
– Ммм…
– Ло?
Открываю глаза. Не помню, как закрывала их. Лев касается пальцами моего лба, рассматривает порез. Не знаю, что он там увидел, но, удовлетворившись осмотром, он перемещает руку к моему подбородку, чтобы заставить посмотреть себе в глаза.
– Посмотри на меня, Ло, – просит он.
Я смотрю куда угодно, только не на него.
– Ты пострадала? Что-нибудь болит?
Поднимаю руку ко лбу, но эту рану он уже видел.
– Еще где-нибудь? – Лев оборачивается. – Фостер, я хочу, чтобы ты ее осмотрел.
– Что случилось? – шепчу я. Не могу ни с мыслями собраться, ни восстановить дыхание. Оттягиваю душащий грудь ремень безопасности, желая избавиться от удавки. – Я не знаю, что случилось…
– Ты попала в аварию. Ты…
«Ло. Моя сестра. Тебе тринадцать лет».
Сердце подскакивает к горлу, невозможно дышать. Чьи-то руки расстегивают ремень безопасности. Высвободившись из его силков, я вылезаю из машины и успеваю сделать всего несколько шагов. Ноги отказывают, и я падаю на покрытую снегом землю, хватая ртом воздух. Не могу дышать. Я попала в аварию.
– Кто я? – спрашиваю, сама не зная зачем.
«Ты…»
– Ло.
«Моя сестра. Тебе тринадцать лет».
– Ло, – повторяет Лев.
– Все… погибли…
Лев опускается на колени возле меня, его джинсы темнеют, промокая на снегу. Я стою на коленях на той же земле, моя одежда тоже, должно быть, промокла и, холодная, липнет к коже. Но я ничего не чувствую.
– Кто я? – спрашиваю снова.
– Ло, – отвечает Лев, и я мотаю головой, после чего он уже тверже просит: – Ло, посмотри на меня! Сейчас же.
Лев обхватывает мое лицо ладонями, и по ним текут мои слезы. Он нежно касается моего шрама большим пальцем, и я вдруг снова оказываюсь там: в больнице с ее резким ярко-белым освещением, подростком на больничной койке, с капельницами и аппаратом искусственной вентиляции легких, потрясенная от насильственного возвращения в тело, а в изножье моей постели стоит мужчина.
– Кто я?
– Ло.
Тело сотрясает кашель – воздух выходит из легких и вновь заполняет их, и я давлюсь им. Я на карачках отползаю от Льва. Лицо в холодном поту, к нему липнут волосы.
* * *
Помню только, как мне помогли подняться на ноги, а потом внезапно оказываюсь в фермерском доме.
Между тем и другим – пустота.
Члены «Единства» провожают меня в маленькую спальню и тотчас пропадают из виду. Я сажусь на кровать и впериваю взгляд в колени. Каждый раз, как прихожу в себя, оказываюсь в разных местах и в разном положении. Провалы в памяти пугают меня, как и странное, отрешенное отношение ко всему, что меня просят сделать. Тело живет само по себе, как в тот период в больнице, когда я только очнулась. И я жду, когда вернусь в свое тело и стану сама собой.
Этого не происходит.
– Кто я? – глупо спрашиваю, не сдержавшись. Это неправильно. Я знаю, кто я.
Фостер хмурится.
– Прости. Я знаю. Я… – Выдохнув, потираю ладони. Как объяснить им, что душа моя в одном месте, а тело – в другом?
Фостер поворачивается ко Льву:
– Ей нужна неотложная медицинская помощь.
– Нет, – отрезает тот и обращается ко мне: – Ло, ты на ферме Гарреттов. Ты попала в аварию. – Секундная заминка. – Но не в ту, о которой ты думаешь.
Фостер осматривает меня и задает вопросы с профессионализмом, намекающим на его некоторую причастность в прошлом к конкретной сфере деятельности. Когда Лев наконец объясняет, что Фостер раньше работал в больнице, все встает на свои места. Я и ощущаю себя как в больнице.
Подношу руку ко лбу. Под ногтями крошится засохшая кровь. Щурюсь на потолок. Лампа на нем старая, свет холодный.
– Ферма Гарреттов, – повторяю я.
В больнице было холодно.
– Да, – подтверждает Лев.
– Мне нехорошо, – шепчу.
– Принесу ей воды, – говорит Фостер.
Он уходит, и я закрываю глаза. Представляю себя стоящей вне своего тела, а потом входящей в него. Когда я открываю глаза, Фостер протягивает мне стакан воды. Только взяв его в руки, осознаю, как сильно хочу пить. Залпом опустошаю стакан наполовину. Горло сдавливает, и я захлебываюсь. Захожусь кашлем, от которого на глазах выступают слезы. Возвращаю пустой стакан Фостеру. Не помню, как допила воду.
Лев наблюдает за нами от двери, скрестив руки на груди.
– Как думаешь, останется шрам?
Шрам. Я вскидываю руку к щеке, ожидая, что пальцы погрузятся в открытую рану, но они касаются противной сморщенной кожи. В первый раз рану зашивали так поспешно, что потом ее пришлось вскрывать и зашивать повторно, тщательно, еще больше уродуя щеку.
– Спасибо, – благодарит Фостер с другого конца комнаты.
Би тут же эхом вторит ему, а остальные – ей, и вскоре гостиная заполняется благодарственной песней. Лев сглатывает, явно тронутый их сплоченностью.
– Я должен вам кое в чем признаться, – произносит он, как только все затихают. – Мне не верилось, что я могу потерять веру в наших стенах. Мне казалось: раз Бог наставил вас на этот путь, то вы уже не сойдете с него. Я наивно полагал, что поставленная передо мной задача проста. Мы здесь по собственной воле и потому в любой момент можем утратить виˆдение своей судьбы. Я верую, что Бог послал Роба, чтобы я не расслаблялся. Он напомнил мне о бдительности. И я больше никогда ее не потеряю. Я никогда и ни за что не потеряю даже одного из вас. Если могу спасти вас, то всегда выберу ваше спасение.
Лев надолго прикрывает веки.
Открыв глаза, просит встать.
Часть 3
Январь, 2018
Я слышу лязг и протяжный скрежет мнущегося металла.
От столкновения тело бросает вперед, голова ударяется о руль. Ранний вечер пронзает громкий автомобильный гудок.
Я медленно выпрямляюсь на сиденье, подношу дрожащую руку ко лбу.
На пальцах кровь. Безвольно роняю руку на колени. Лязг и скрежет металла. Все еще ревущий автомобильный гудок.
– Ммм… – вырывается сквозь сжатые губы. Хватаюсь за грудь, нашариваю ремень безопасности, оттягиваю, продолжая издавать странный звук – не то стон, не то зов о помощи. «Бьюик» Пэтти разбит. Я потеряла контроль.
Как это случилось?
Помню противное ощущение внизу живота, когда дорога ушла из-под колес машины.
Лязг и скрежет металла. Удар головой о руль. Гудок – все еще ревущий. Щурясь, смотрю в растрескавшееся лобовое стекло. Капот «Бьюика» смялся о дерево, растущее внизу канавы.
Я подъезжала к перекрестку перед шоссе. Приближалась фура. Тормоза… Дело в них? Или во мне? Гудок обрывается. Открывается дверца машины. Поворачиваю голову.
– Ло! Что случилось, Ло?.. Боже, у тебя идет кровь. Ло, ты слышишь меня?
Лев нагибается ко мне, его кулон поблескивает на свету, и я неосознанно тянусь к нему. Хватаю его и держу. Сознание уплывает.
Как тихо.
– Ммм…
– Ло?
Открываю глаза. Не помню, как закрывала их. Лев касается пальцами моего лба, рассматривает порез. Не знаю, что он там увидел, но, удовлетворившись осмотром, он перемещает руку к моему подбородку, чтобы заставить посмотреть себе в глаза.
– Посмотри на меня, Ло, – просит он.
Я смотрю куда угодно, только не на него.
– Ты пострадала? Что-нибудь болит?
Поднимаю руку ко лбу, но эту рану он уже видел.
– Еще где-нибудь? – Лев оборачивается. – Фостер, я хочу, чтобы ты ее осмотрел.
– Что случилось? – шепчу я. Не могу ни с мыслями собраться, ни восстановить дыхание. Оттягиваю душащий грудь ремень безопасности, желая избавиться от удавки. – Я не знаю, что случилось…
– Ты попала в аварию. Ты…
«Ло. Моя сестра. Тебе тринадцать лет».
Сердце подскакивает к горлу, невозможно дышать. Чьи-то руки расстегивают ремень безопасности. Высвободившись из его силков, я вылезаю из машины и успеваю сделать всего несколько шагов. Ноги отказывают, и я падаю на покрытую снегом землю, хватая ртом воздух. Не могу дышать. Я попала в аварию.
– Кто я? – спрашиваю, сама не зная зачем.
«Ты…»
– Ло.
«Моя сестра. Тебе тринадцать лет».
– Ло, – повторяет Лев.
– Все… погибли…
Лев опускается на колени возле меня, его джинсы темнеют, промокая на снегу. Я стою на коленях на той же земле, моя одежда тоже, должно быть, промокла и, холодная, липнет к коже. Но я ничего не чувствую.
– Кто я? – спрашиваю снова.
– Ло, – отвечает Лев, и я мотаю головой, после чего он уже тверже просит: – Ло, посмотри на меня! Сейчас же.
Лев обхватывает мое лицо ладонями, и по ним текут мои слезы. Он нежно касается моего шрама большим пальцем, и я вдруг снова оказываюсь там: в больнице с ее резким ярко-белым освещением, подростком на больничной койке, с капельницами и аппаратом искусственной вентиляции легких, потрясенная от насильственного возвращения в тело, а в изножье моей постели стоит мужчина.
– Кто я?
– Ло.
Тело сотрясает кашель – воздух выходит из легких и вновь заполняет их, и я давлюсь им. Я на карачках отползаю от Льва. Лицо в холодном поту, к нему липнут волосы.
* * *
Помню только, как мне помогли подняться на ноги, а потом внезапно оказываюсь в фермерском доме.
Между тем и другим – пустота.
Члены «Единства» провожают меня в маленькую спальню и тотчас пропадают из виду. Я сажусь на кровать и впериваю взгляд в колени. Каждый раз, как прихожу в себя, оказываюсь в разных местах и в разном положении. Провалы в памяти пугают меня, как и странное, отрешенное отношение ко всему, что меня просят сделать. Тело живет само по себе, как в тот период в больнице, когда я только очнулась. И я жду, когда вернусь в свое тело и стану сама собой.
Этого не происходит.
– Кто я? – глупо спрашиваю, не сдержавшись. Это неправильно. Я знаю, кто я.
Фостер хмурится.
– Прости. Я знаю. Я… – Выдохнув, потираю ладони. Как объяснить им, что душа моя в одном месте, а тело – в другом?
Фостер поворачивается ко Льву:
– Ей нужна неотложная медицинская помощь.
– Нет, – отрезает тот и обращается ко мне: – Ло, ты на ферме Гарреттов. Ты попала в аварию. – Секундная заминка. – Но не в ту, о которой ты думаешь.
Фостер осматривает меня и задает вопросы с профессионализмом, намекающим на его некоторую причастность в прошлом к конкретной сфере деятельности. Когда Лев наконец объясняет, что Фостер раньше работал в больнице, все встает на свои места. Я и ощущаю себя как в больнице.
Подношу руку ко лбу. Под ногтями крошится засохшая кровь. Щурюсь на потолок. Лампа на нем старая, свет холодный.
– Ферма Гарреттов, – повторяю я.
В больнице было холодно.
– Да, – подтверждает Лев.
– Мне нехорошо, – шепчу.
– Принесу ей воды, – говорит Фостер.
Он уходит, и я закрываю глаза. Представляю себя стоящей вне своего тела, а потом входящей в него. Когда я открываю глаза, Фостер протягивает мне стакан воды. Только взяв его в руки, осознаю, как сильно хочу пить. Залпом опустошаю стакан наполовину. Горло сдавливает, и я захлебываюсь. Захожусь кашлем, от которого на глазах выступают слезы. Возвращаю пустой стакан Фостеру. Не помню, как допила воду.
Лев наблюдает за нами от двери, скрестив руки на груди.
– Как думаешь, останется шрам?
Шрам. Я вскидываю руку к щеке, ожидая, что пальцы погрузятся в открытую рану, но они касаются противной сморщенной кожи. В первый раз рану зашивали так поспешно, что потом ее пришлось вскрывать и зашивать повторно, тщательно, еще больше уродуя щеку.