Проект «Аве Мария»
Часть 63 из 98 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Таумеба – спасение Земли и Эрид. Только не подведи нас!
* * *
Мне бы сейчас ковбойскую шляпу и галстук-шнурок. Ведь я управляю целым ранчо, где выращивается 50 миллионов таумеб. Как только я выделил несколько таумеб из пробы воздуха Эдриана, Рокки смастерил биореактор, и мы тут же его запустили. Биореактор представляет собой ксенонитовый контейнер с воздухом Эдриана и несколькими сотнями грамм астрофагов.
Судя по моим наблюдениям, таумебы устойчивы к перепадам температур. И это очень удачно, так как один раз я оставил их на сутки при земной комнатной температуре. (Вот что делают таблетки.)
Теперь-то я понимаю, что подобная нечувствительность к температурам оправданна. Обитающие при минус 51 градусе Цельсия таумебы поедают астрофагов, раскаленных до плюс 96,415 градуса Цельсия. Все любят на обед горячее, верно?
А с какой скоростью таумебы размножаются! Я кинул им щедрую горсть астрофагов, чтоб не скучали. Это все равно, что добавить дрожжи в бутылку с подслащенной водой. Только вместо браги мы получаем новых таумеб. Теперь, когда их достаточно для исследований, я приступаю к работе.
Что произойдет с козой, если отвезти ее на Марс? Бедняжку ждет немедленная (и жестокая) смерть. Ведь козы не приспособлены к жизни на Марсе. А что произойдет, если поместить таумеб на планету, где условия не такие, как на Эдриане? Это я и хочу выяснить.
Рокки расположился в потолочном туннеле над главным лабораторным столом и наблюдает оттуда, как я имитирую новую атмосферу в вакуумной камере.
– Без кислорода, вопрос? – волнуется он.
– Без кислорода.
– Кислород опасный. – Получив ожоги внутренних органов, Рокки стал очень осторожным.
– Я дышу кислородом, все в порядке.
– Может взорваться.
Я снимаю защитные очки и смотрю вверх на эридианца.
– В моем опыте нет кислорода. Спокойно.
– Хорошо. Спокойно.
Снова приступаю к работе. Поворачиваю вентиль. Проверяю показания манометра, дабы убедиться…
– Точно без кислорода, вопрос?
– Там углекислый газ и азот! – отвечаю я, раздраженно глядя на Рокки. – Только углекислый газ и азот! И все! Больше не спрашивай!
– Хорошо. Больше не спрашиваю. Прости.
Честно говоря, Рокки не виноват. Гореть заживо ужасно. Итак, у нас есть две планеты. Нет, речь не о Земле и Эрид – это планеты, на которых мы живем. Нас интересует другая пара: Венера и Терция. Именно там бесконтрольно размножаются астрофаги.
Венера – конечно же, вторая планета нашей Солнечной системы. Размером примерно с Землю и с плотной атмосферой, состоящей из углекислого газа. Терция – третья планета в родной системе Рокки. По крайней мере, я называю ее так. У планеты нет имени на эридианском. Лишь условный номер: «Третья планета». У эридианцев нет древних народов, которые бы открывали небесные тела и называли бы их в честь богов. Они обнаружили другие планеты в своей системе лишь несколько веков назад. Но мне неудобно все время говорить «Третья планета», поэтому я выдумал имя Терция. Самое трудное в работе с инопланетянами и в спасении человечества от вымирания – постоянная необходимость выдумывать имена для всякой всячины.
Терция – крохотная планета размером примерно с нашу Луну. Но, в отличие от нашей соседки, Терции удалось обзавестись атмосферой. Каким образом? Понятия не имею. Ускорение силы тяжести на поверхности Терции слишком мало – только 0,2 g. И все же загадочным образом планета умудряется удерживать свою тонкую газовую оболочку. Если верить Рокки, она на 84 процента состоит из углекислого газа, на 8 процентов из азота, на 4 процента из диоксида серы, а остальное приходится на следовые газы. При этом атмосферное давление на поверхности Терции недотягивает до одного процента земного.
Проверяю датчики и одобрительно киваю. Я визуально контролирую опыт внутри контейнера и страшно горжусь своей придумкой. Предметное стекло тонким слоем покрывают астрофаги. Я направил сквозь стекло инфракрасные лучи, которые с обратной стороны привлекают астрофагов. Так же устроены двигатели вращения. В результате получаем равномерный слой астрофагов в одну клетку толщиной.
А затем я посадил туда таумеб. Они поедают астрофагов, и черное стеклышко постепенно становится прозрачным. Гораздо проще измерять уровень освещенности, чем количество микроскопических организмов.
– Ну вот… в вакуумной камере смоделирован верхний слой венерианской атмосферы. Старался, как мог.
Насколько я понимаю, зона размножения астрофагов в основном зависит от атмосферного давления. При сближении с планетой частицам, летящим на околосветовой скорости, приходится выполнять аэродинамическое торможение. Но за счет своего крошечного размера частицы быстро гасят скорость, одновременно поглощая все выделяемое тепло.
В итоге астрофаги останавливаются там, где давление составляет 0,02 атмосферы. Эту величину мы возьмем за стандарт. Такое давление венерианской атмосферы наблюдается на высоте порядка 70 километров, а температура там равна минус 100 градусов Цельсия (спасибо неисчерпаемым справочным материалам). Значит, такую же температуру надо установить для проведения опыта с имитацией венерианской атмосферы. Созданная Рокки система терморегулирования работает безупречно, даже на ультранизких температурах.
– Хорошо. Теперь Терция.
– Какова температура воздуха Терции на высоте, где давление составляет 0,02 атмосферы?
– Минус восемьдесят два градуса Цельсия.
– Ага, спасибо!
Перехожу ко второй вакуумной камере. Астрофаги и таумебы там расположены так же. Закачиваю нужные газы, имитируя воздух Терции, и выставляю температуру, соответствующую зоне с давлением в 0,02 атмосферы. Всю необходимую информацию я черпаю из уникальной памяти Рокки. Терция не слишком отличается от Венеры или Эдриана. В основном углекислота и немного других газов. Неудивительно – как только астрофаги видят большую концентрацию CO2, то устремляются прямиком туда.
К счастью, эти планеты не окружены, к примеру, гелием – у меня его нет. А углекислый газ? Тут все просто. Его вырабатывает мой организм. Азот? Благодаря Дюбуа и выбранном им способе сведения счетов с жизнью, на борту имеется достаточный запас азота.
Впрочем, в атмосферу Терции входит еще и диоксид серы. Четыре процента от общего состава атмосферы. Слишком много, чтобы не принимать в расчет, поэтому придется сделать этот газ самостоятельно. В лаборатории имеется огромное количество различных химреактивов, но газообразного диоксида серы нет. Зато есть раствор серной кислоты. Я взял кусок медной трубки от сломанного холодильного змеевика и использовал в качестве катализатора. В итоге без хлопот получил диоксид серы в форме газа.
– Ну вот, Терция готова! – объявляю я. – Подождем часок и проверим, что получилось.
– У нас появилась надежда, – замечает Рокки.
– Да, у нас появилась надежда, – подтверждаю я. – Таумебы – ребята крепкие. Могут жить почти в вакууме, да и крайний холод им не помеха. Наверное, Терция и Венера им подойдут. Если жертвам таумеб нравится на этих планетах, то почему бы и самим таумебам не поселиться там же?
– Да. Логично. Все хорошо!
– Да, в кои-то веки все идет как надо.
И тут гаснет свет.
Глава 22
Кромешная темнота. Лампы вырубились. Мониторы не светятся. Даже светодиодные датчики на лабораторном оборудовании не работают.
– Так, спокойно! – громко говорю я. – Не волнуйся!
– А почему я должен волноваться, вопрос? – недоумевает Рокки.
Черт, ну конечно, он не увидел, что свет погас. У парня нет глаз.
– Только что вырубилось бортовое энергоснабжение. Все перестало работать.
Рокки беспокойно завозился в туннеле.
– Твое оборудование больше не шумит. А мое по-прежнему работает.
– Твое оборудование запитывается от твоего генератора. А мое – от корабля. Свет везде отключился. Ничего не работает!
– Это плохо, вопрос?
– Да, плохо. И помимо всего прочего, я ни черта не вижу.
– А почему все на корабле отключилось, вопрос?
– Понятия не имею! – сержусь я. – У тебя есть свет? Можешь чем-нибудь посветить сюда сквозь ксенонит?
– Нет. Для чего мне свет, вопрос?
Я ощупью пробираюсь по лаборатории.
– Где же лестница в командный отсек?
– Левее. Левее. Еще немного… да… а теперь вперед.
– Спасибо! – Хватаюсь за перекладину лестницы.
– Удивительно! Люди беспомощны без света.
– Именно, – отзываюсь я. – Жду тебя в командном отсеке.
– Хорошо. – Рокки топает по туннелю.
Забираюсь наверх. Там тоже темно. Вся аппаратура в командном отсеке отключилась. Экраны не горят. Даже сквозь иллюминатор шлюзовой камеры не проникает ни лучика – наверное, эта сторона корпуса сейчас, как назло, отвернута от Тау Кита.
– В командном отсеке тоже нет света, вопрос? – раздается голос Рокки, скорее всего, из пузыря.
– Нет… Хотя погоди… Кажется, я что-то вижу!
В уголке одного из экранов я замечаю красный сигнал. Тусклый, но все же свет! Сидя в пилотском кресле, всматриваюсь в темный пульт управления. Сиденье подо мной слегка покачивается. До конца я его не починил, но, по крайней мере, снова привинтил к полу.
В отличие от остальной поверхности пульта с плоскими сенсорными экранами, эта небольшая часть оснащена выпуклыми кнопками и жидкокристаллическим дисплеем. И одна из кнопок едва заметно светится. Естественно, я жму на нее. Мгновенно оживает дисплей. На нем появляется мозаичный низкопиксельный текст:
«Основной генератор: отключен
* * *
Мне бы сейчас ковбойскую шляпу и галстук-шнурок. Ведь я управляю целым ранчо, где выращивается 50 миллионов таумеб. Как только я выделил несколько таумеб из пробы воздуха Эдриана, Рокки смастерил биореактор, и мы тут же его запустили. Биореактор представляет собой ксенонитовый контейнер с воздухом Эдриана и несколькими сотнями грамм астрофагов.
Судя по моим наблюдениям, таумебы устойчивы к перепадам температур. И это очень удачно, так как один раз я оставил их на сутки при земной комнатной температуре. (Вот что делают таблетки.)
Теперь-то я понимаю, что подобная нечувствительность к температурам оправданна. Обитающие при минус 51 градусе Цельсия таумебы поедают астрофагов, раскаленных до плюс 96,415 градуса Цельсия. Все любят на обед горячее, верно?
А с какой скоростью таумебы размножаются! Я кинул им щедрую горсть астрофагов, чтоб не скучали. Это все равно, что добавить дрожжи в бутылку с подслащенной водой. Только вместо браги мы получаем новых таумеб. Теперь, когда их достаточно для исследований, я приступаю к работе.
Что произойдет с козой, если отвезти ее на Марс? Бедняжку ждет немедленная (и жестокая) смерть. Ведь козы не приспособлены к жизни на Марсе. А что произойдет, если поместить таумеб на планету, где условия не такие, как на Эдриане? Это я и хочу выяснить.
Рокки расположился в потолочном туннеле над главным лабораторным столом и наблюдает оттуда, как я имитирую новую атмосферу в вакуумной камере.
– Без кислорода, вопрос? – волнуется он.
– Без кислорода.
– Кислород опасный. – Получив ожоги внутренних органов, Рокки стал очень осторожным.
– Я дышу кислородом, все в порядке.
– Может взорваться.
Я снимаю защитные очки и смотрю вверх на эридианца.
– В моем опыте нет кислорода. Спокойно.
– Хорошо. Спокойно.
Снова приступаю к работе. Поворачиваю вентиль. Проверяю показания манометра, дабы убедиться…
– Точно без кислорода, вопрос?
– Там углекислый газ и азот! – отвечаю я, раздраженно глядя на Рокки. – Только углекислый газ и азот! И все! Больше не спрашивай!
– Хорошо. Больше не спрашиваю. Прости.
Честно говоря, Рокки не виноват. Гореть заживо ужасно. Итак, у нас есть две планеты. Нет, речь не о Земле и Эрид – это планеты, на которых мы живем. Нас интересует другая пара: Венера и Терция. Именно там бесконтрольно размножаются астрофаги.
Венера – конечно же, вторая планета нашей Солнечной системы. Размером примерно с Землю и с плотной атмосферой, состоящей из углекислого газа. Терция – третья планета в родной системе Рокки. По крайней мере, я называю ее так. У планеты нет имени на эридианском. Лишь условный номер: «Третья планета». У эридианцев нет древних народов, которые бы открывали небесные тела и называли бы их в честь богов. Они обнаружили другие планеты в своей системе лишь несколько веков назад. Но мне неудобно все время говорить «Третья планета», поэтому я выдумал имя Терция. Самое трудное в работе с инопланетянами и в спасении человечества от вымирания – постоянная необходимость выдумывать имена для всякой всячины.
Терция – крохотная планета размером примерно с нашу Луну. Но, в отличие от нашей соседки, Терции удалось обзавестись атмосферой. Каким образом? Понятия не имею. Ускорение силы тяжести на поверхности Терции слишком мало – только 0,2 g. И все же загадочным образом планета умудряется удерживать свою тонкую газовую оболочку. Если верить Рокки, она на 84 процента состоит из углекислого газа, на 8 процентов из азота, на 4 процента из диоксида серы, а остальное приходится на следовые газы. При этом атмосферное давление на поверхности Терции недотягивает до одного процента земного.
Проверяю датчики и одобрительно киваю. Я визуально контролирую опыт внутри контейнера и страшно горжусь своей придумкой. Предметное стекло тонким слоем покрывают астрофаги. Я направил сквозь стекло инфракрасные лучи, которые с обратной стороны привлекают астрофагов. Так же устроены двигатели вращения. В результате получаем равномерный слой астрофагов в одну клетку толщиной.
А затем я посадил туда таумеб. Они поедают астрофагов, и черное стеклышко постепенно становится прозрачным. Гораздо проще измерять уровень освещенности, чем количество микроскопических организмов.
– Ну вот… в вакуумной камере смоделирован верхний слой венерианской атмосферы. Старался, как мог.
Насколько я понимаю, зона размножения астрофагов в основном зависит от атмосферного давления. При сближении с планетой частицам, летящим на околосветовой скорости, приходится выполнять аэродинамическое торможение. Но за счет своего крошечного размера частицы быстро гасят скорость, одновременно поглощая все выделяемое тепло.
В итоге астрофаги останавливаются там, где давление составляет 0,02 атмосферы. Эту величину мы возьмем за стандарт. Такое давление венерианской атмосферы наблюдается на высоте порядка 70 километров, а температура там равна минус 100 градусов Цельсия (спасибо неисчерпаемым справочным материалам). Значит, такую же температуру надо установить для проведения опыта с имитацией венерианской атмосферы. Созданная Рокки система терморегулирования работает безупречно, даже на ультранизких температурах.
– Хорошо. Теперь Терция.
– Какова температура воздуха Терции на высоте, где давление составляет 0,02 атмосферы?
– Минус восемьдесят два градуса Цельсия.
– Ага, спасибо!
Перехожу ко второй вакуумной камере. Астрофаги и таумебы там расположены так же. Закачиваю нужные газы, имитируя воздух Терции, и выставляю температуру, соответствующую зоне с давлением в 0,02 атмосферы. Всю необходимую информацию я черпаю из уникальной памяти Рокки. Терция не слишком отличается от Венеры или Эдриана. В основном углекислота и немного других газов. Неудивительно – как только астрофаги видят большую концентрацию CO2, то устремляются прямиком туда.
К счастью, эти планеты не окружены, к примеру, гелием – у меня его нет. А углекислый газ? Тут все просто. Его вырабатывает мой организм. Азот? Благодаря Дюбуа и выбранном им способе сведения счетов с жизнью, на борту имеется достаточный запас азота.
Впрочем, в атмосферу Терции входит еще и диоксид серы. Четыре процента от общего состава атмосферы. Слишком много, чтобы не принимать в расчет, поэтому придется сделать этот газ самостоятельно. В лаборатории имеется огромное количество различных химреактивов, но газообразного диоксида серы нет. Зато есть раствор серной кислоты. Я взял кусок медной трубки от сломанного холодильного змеевика и использовал в качестве катализатора. В итоге без хлопот получил диоксид серы в форме газа.
– Ну вот, Терция готова! – объявляю я. – Подождем часок и проверим, что получилось.
– У нас появилась надежда, – замечает Рокки.
– Да, у нас появилась надежда, – подтверждаю я. – Таумебы – ребята крепкие. Могут жить почти в вакууме, да и крайний холод им не помеха. Наверное, Терция и Венера им подойдут. Если жертвам таумеб нравится на этих планетах, то почему бы и самим таумебам не поселиться там же?
– Да. Логично. Все хорошо!
– Да, в кои-то веки все идет как надо.
И тут гаснет свет.
Глава 22
Кромешная темнота. Лампы вырубились. Мониторы не светятся. Даже светодиодные датчики на лабораторном оборудовании не работают.
– Так, спокойно! – громко говорю я. – Не волнуйся!
– А почему я должен волноваться, вопрос? – недоумевает Рокки.
Черт, ну конечно, он не увидел, что свет погас. У парня нет глаз.
– Только что вырубилось бортовое энергоснабжение. Все перестало работать.
Рокки беспокойно завозился в туннеле.
– Твое оборудование больше не шумит. А мое по-прежнему работает.
– Твое оборудование запитывается от твоего генератора. А мое – от корабля. Свет везде отключился. Ничего не работает!
– Это плохо, вопрос?
– Да, плохо. И помимо всего прочего, я ни черта не вижу.
– А почему все на корабле отключилось, вопрос?
– Понятия не имею! – сержусь я. – У тебя есть свет? Можешь чем-нибудь посветить сюда сквозь ксенонит?
– Нет. Для чего мне свет, вопрос?
Я ощупью пробираюсь по лаборатории.
– Где же лестница в командный отсек?
– Левее. Левее. Еще немного… да… а теперь вперед.
– Спасибо! – Хватаюсь за перекладину лестницы.
– Удивительно! Люди беспомощны без света.
– Именно, – отзываюсь я. – Жду тебя в командном отсеке.
– Хорошо. – Рокки топает по туннелю.
Забираюсь наверх. Там тоже темно. Вся аппаратура в командном отсеке отключилась. Экраны не горят. Даже сквозь иллюминатор шлюзовой камеры не проникает ни лучика – наверное, эта сторона корпуса сейчас, как назло, отвернута от Тау Кита.
– В командном отсеке тоже нет света, вопрос? – раздается голос Рокки, скорее всего, из пузыря.
– Нет… Хотя погоди… Кажется, я что-то вижу!
В уголке одного из экранов я замечаю красный сигнал. Тусклый, но все же свет! Сидя в пилотском кресле, всматриваюсь в темный пульт управления. Сиденье подо мной слегка покачивается. До конца я его не починил, но, по крайней мере, снова привинтил к полу.
В отличие от остальной поверхности пульта с плоскими сенсорными экранами, эта небольшая часть оснащена выпуклыми кнопками и жидкокристаллическим дисплеем. И одна из кнопок едва заметно светится. Естественно, я жму на нее. Мгновенно оживает дисплей. На нем появляется мозаичный низкопиксельный текст:
«Основной генератор: отключен