Проект «Аве Мария»
Часть 40 из 98 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Моя задача – спасти человечество. Так что обеспечьте мне хороший парниковый эффект. Вы же климатолог. Придумайте что-нибудь, нам надо продержаться хотя бы двадцать семь лет! Я не собираюсь потерять половину населения Земли!
Леклер сглотнул.
– За работу! – скомандовала Стратт, повелительно взмахнув рукой.
* * *
Спустя три часа и пятьдесят новых слов в нашем разговорнике я, наконец, способен объяснить Рокки, что же такое радиация и как она влияет на биологические организмы.
– Спасибо. – Голос Рокки становится непривычно низким. – Теперь я понял, как умерли мои друзья.
– Плохо-плохо-плохо, – сочувствую я.
– Да, – вторит он.
В ходе разговора я понял, что у «Объекта А» напрочь отсутствует радиационная защита и почему эридианцы не подозревали о существовании радиации. Пришлось потратить некоторое время, собирая информацию по крупицам, но в итоге я выяснил следующее.
Эридианцы обитают на первой планете в системе 40 Эридана. На самом деле люди давно ее обнаружили, естественно, не догадываясь, что планету населяет развитая цивилизация. В каталогах планета именуется «40 Эридана A b»[121]. Но это слишком сложно. Да и оригинальное название представляет собой набор аккордов, как и все слова в эридианском языке. Так что я буду называть ее просто Эрид.
Эрид находится совсем близко к своей звезде – расстояние между ними примерно в пять раз меньше, чем от Земли до Солнца. Эридианский год мелькает за сорок два земных дня с хвостиком. Такие планеты мы называем «суперземля»[122] – Эрид тяжелее Земли приблизительно в восемь раз, практически вдвое больше в диаметре и обладает в два раза более сильной поверхностной гравитацией. Кроме того, Эрид очень быстро вращается. Невероятно быстро. Эридианский день длится лишь 5 часов и 6 минут.
Теперь картина начала обретать смысл. Магнитные поля образуются только у тех планет, которые имеют ядро из жидкого железа, находятся в магнитном поле звезды и вращаются. Если три перечисленные условия выполняются, тогда планета обретает магнитное поле. К примеру, у Земли оно есть – именно поэтому работают компасы.
У Эрид все это в бешеном количестве. Планета больше Земли, и ее железное ядро тоже больше. Находясь очень близко от своей звезды, Эрид пребывает в мощнейшем магнитном поле, подпитывающем ее собственное, и вращается с огромной скоростью. Таким образом, магнитное поле Эрид как минимум в двадцать пять раз сильнее земного. Плюс, у планеты чрезвычайно плотная атмосфера. В двадцать девять раз плотнее нашей. А знаете, чем особенно хороши плотные атмосферы? Они великолепно защищают от радиации!
Жизнь на Земле развивалась с учетом контакта с радиацией. В нашей ДНК встроены механизмы исправления ошибок – ведь нас постоянно атакует солнечная и космическая радиация. Магнитное поле и атмосфера Земли защищают нас, но не на сто процентов. А у Эрид на сто процентов. Радиация вообще не добирается до поверхности планеты. Свет туда тоже не проникает. Вот почему у эридианцев так и не развились глаза. На поверхности их планеты царит кромешная тьма. Но как биосфера существует в полной темноте? Я еще не успел выяснить у Рокки подробности, но ведь и у нас глубоко в океанах – там, где не светит Солнце, – полно живых организмов. А значит, это вполне реально. Эридианцы крайне уязвимы перед радиацией и даже не подозревали о ней.
Следующая беседа длилась около часа, и в результате разговорник пополнился еще несколькими десятками новых слов. Эридианцы освоили космические полеты достаточно давно. Обладая беспримерной технологией материалов (ксенонит), они разработали нечто вроде космического лифта. Это кабель с противовесом, идущий от экватора Эрид вверх к синхронной орбите[123]. Эридианцы фактически доезжают до орбиты на лифте. Мы тоже могли бы сделать себе такое на Земле, будь у нас ксенонит.
Дело в том, что эридианцы никогда не покидали орбиту. Подобная необходимость просто не возникала. Спутника у Эрид нет. У планет, близко расположенных к звезде, редко имеются спутники. Приливные силы[124] в поле гравитации, как правило, срывают потенциальные спутники с орбит. Рокки и его экипаж стали первыми эридианцами, кто решился покинуть околопланетную орбиту. Они не сразу поняли, что магнитное поле Эрид, простирающееся намного дальше синхронной орбиты, все время служило надежной защитой от радиации.
Однако оставалась одна загадка.
– Почему я не умер, вопрос? – спрашивает Рокки.
– Не знаю, – отзываюсь я. – Надо найти отличие. Что делал ты, но не делали остальные члены команды?
– Я ремонтирую вещи. Моя работа чинить сломанные предметы, собирать новые взамен и следить за работой двигателей.
Похоже, Рокки работает бортинженером.
– Где ты проводил больше всего времени?
– У меня своя комната на корабле. Мастерская.
– А где она находится? – начинаю понимать я.
– В хвостовой части корабля, рядом с двигателями.
Разумно устроить рабочее место бортинженера возле двигателей – ведь именно там чаще всего нужно что-то отладить или починить.
– А где на вашем корабле хранится топливо из астрофагов?
– Много-много контейнеров с астрофагами. – Рокки широким взмахом руки обводит хвостовую часть корабля. – И все там, рядом с двигателями. Проще делать дозаправку.
А вот и объяснение! Я тяжко вздыхаю. Боюсь, Рокки оно не понравится. Решение было у эридианцев под носом. Но они не знали. Даже не догадывались об опасности, пока не стало слишком поздно.
– Астрофаги блокируют радиацию, – говорю я. – Тебя почти все время окружали контейнеры с астрофагами. А твоих товарищей по экипажу – нет. Вот радиация до них и добралась.
Рокки молчит. Ему нужно время осознать новость.
– Понимаю. – Он переходит на низкие ноты. – Спасибо. Я знаю, почему не умер.
Я пытаюсь представить царившее среди экипажа отчаяние. Зная о космосе намного меньше землян, не имея представления о том, что находится дальше освоенного пространства, эридианцы все-таки строят межзвездный корабль в надежде спасти свой народ. Ситуация до боли похожая на мою. Единственное отличие – мы чуть больше владеем технологиями.
– Здесь тоже есть радиация, – предупреждаю я. – Оставайся в мастерской как можно дольше.
– Да.
– Принеси контейнеры с астрофагами в туннель и размести на стене.
– Да. И ты сделай то же самое.
– Мне не нужно.
– Почему, вопрос?
Потому что неважно, заболею ли я раком. В любом случае я погибну здесь. Но я не собираюсь рассказывать Рокки про свою самоубийственную миссию. Мы с ним и так обсуждаем невеселые темы. Поведаю ему полуправду.
– У Земли тонкая атмосфера и слабое магнитное поле. Радиация достигает поверхности. Поэтому земные организмы научились выживать, несмотря на облучение.
– Понимаю, – говорит он.
Пока я плаваю на своей половине туннеля. Эридианец продолжает что-то чинить. И тут мне в голову приходит неожиданная мысль.
– Эй, Рокки, у меня вопрос!
– Спрашивай.
– Почему научные знания у эридианцев и землян так похожи? Миллиарды лет, но практически тот же самый уровень прогресса.
Эта мысль давно не дает мне покоя. Эридианцы и люди развивались независимо друг от друга, в разных звездных системах. И до сих пор никак не контактировали. Тогда почему у нас практически одинаковые технологии? Эридианцы слегка отстали от землян в части освоения космоса, но не сильно. Почему у них не Каменный век? Или не какая-то суперфутуристическая эпоха, по сравнению с которой земная цивилизация выглядела бы архаичной?
– Так должно было случиться. Иначе мы бы с тобой не встретились, – рассуждает Рокки. – Если у планеты меньше научных знаний, она не сможет построить корабль. А если больше, тогда она изучит и разрушит астрофагов, не покидая свою звездную систему. И у вас, и у нас научные знания неполные: сумели построить корабль, но не знаем, как решить проблему с астрофагами.
Ха. Я не думал об этом. Но теперь, после объяснений Рокки, все кажется очевидным. Если бы астрофаги поразили Солнце, когда на Земле был Каменный век, мы бы просто не выжили. А если бы проблема возникла в будущем, лет через тысячу, наверняка мы бы с легкостью нашли решение. Следовательно, лишь на определенном этапе технического прогресса та или иная раса отправит космический корабль к Тау Кита в поисках ответов на вопросы. Значит, эридианцы и человечество находятся на одной и той же ступени технического развития.
– Понимаю. Хорошее наблюдение, – хвалю я. Но кое-что не дает мне покоя. – Все равно необычно. Эридианцы и люди не так уж далеко друг от друга в космосе. Между Землей и Эрид лишь шестнадцать световых лет. Галактика сто тысяч световых лет в ширину! Жизнь в ней встречается очень редко. Но наши планеты так близко!
– Может, мы родственники?
Родственники? Но как…
– А! Ты имеешь в виду… Ого! – Надо хорошенько обмозговать предположение Рокки.
– Я не уверен. Теория.
– Чертовски хорошая теория! – восклицаю я.
Теория панспермии, о которой я не раз спорил с Локкен. Земная жизнь и астрофаги слишком похожи, чтобы это было простым совпадением. Я подозреваю, что «семя» жизни занес на Землю один из предков астрофагов – некий космический прародитель, который когда-то заразил нашу планету. Но мне до сих пор не приходило в голову, что подобное могло случиться и с Эрид!
А что, если повсюду кишит жизнь? Везде, где можно эволюционировать из астрофагоподобного прародителя до клеток, составляющих мой организм. Не представляю, как выглядел этот предок, но сами астрофаги чертовски выносливы. Следовательно, на любых планетах, хоть как-то пригодных для жизни, она, вероятно, развивается. Не исключено, что Рокки – мой давно потерянный родственник. Очень давно. Да, деревья во дворе моего дома эволюционно мне ближе, чем Рокки. И все же. Ух ты!
– Отличная теория! – повторяю я.
– Спасибо, – говорит Рокки.
Похоже, эта мысль посетила его давно. А мне понадобилось некоторое время, чтобы принять ее.
* * *
Жизнь на авианосце потихоньку налаживалась. Китайские военные моряки беспрекословно подчинялись Стратт. Командование утомилось согласовывать каждое действие и, наконец, издало приказ исполнять любые ее требования, кроме стрельбы из орудий.
Глубокой ночью мы встали на якорь у побережья Западной Антарктиды. Далекая линия берега была едва различима в свете Луны. Людей с континента полностью эвакуировали. Наверняка излишняя предосторожность – станция «Амундсен-Скотт» располагалась от нас в полутора тысячах километров, и ее сотрудникам ничего не грозило. И все же решили не рисковать.
Это стало самой большой в истории морской зоной отчуждения. Такой огромной, что Военно-морскому флоту США едва хватило судов, дабы оградить закрытые воды от случайного вторжения торговых кораблей.
– «Разрушитель один», подтвердите готовность! – проговорила Стратт в переносную рацию.
– Готов! – раздался голос с американским акцентом.
– «Разрушитель два», подтвердите готовность!
– Готов! – послышался голос другого американца.
Представители научной группы, стоя на летной палубе авианосца, смотрели в сторону земли. Дмитрий и Локкен старались держаться подальше от края. Ределла увезли в Африку для руководства чернопанельной станцией. Стратт, как всегда, руководила процессом. Леклер выглядел так, словно его ведут на эшафот.
– Мы почти готовы, – со вздохом отчитался он.
Леклер сглотнул.
– За работу! – скомандовала Стратт, повелительно взмахнув рукой.
* * *
Спустя три часа и пятьдесят новых слов в нашем разговорнике я, наконец, способен объяснить Рокки, что же такое радиация и как она влияет на биологические организмы.
– Спасибо. – Голос Рокки становится непривычно низким. – Теперь я понял, как умерли мои друзья.
– Плохо-плохо-плохо, – сочувствую я.
– Да, – вторит он.
В ходе разговора я понял, что у «Объекта А» напрочь отсутствует радиационная защита и почему эридианцы не подозревали о существовании радиации. Пришлось потратить некоторое время, собирая информацию по крупицам, но в итоге я выяснил следующее.
Эридианцы обитают на первой планете в системе 40 Эридана. На самом деле люди давно ее обнаружили, естественно, не догадываясь, что планету населяет развитая цивилизация. В каталогах планета именуется «40 Эридана A b»[121]. Но это слишком сложно. Да и оригинальное название представляет собой набор аккордов, как и все слова в эридианском языке. Так что я буду называть ее просто Эрид.
Эрид находится совсем близко к своей звезде – расстояние между ними примерно в пять раз меньше, чем от Земли до Солнца. Эридианский год мелькает за сорок два земных дня с хвостиком. Такие планеты мы называем «суперземля»[122] – Эрид тяжелее Земли приблизительно в восемь раз, практически вдвое больше в диаметре и обладает в два раза более сильной поверхностной гравитацией. Кроме того, Эрид очень быстро вращается. Невероятно быстро. Эридианский день длится лишь 5 часов и 6 минут.
Теперь картина начала обретать смысл. Магнитные поля образуются только у тех планет, которые имеют ядро из жидкого железа, находятся в магнитном поле звезды и вращаются. Если три перечисленные условия выполняются, тогда планета обретает магнитное поле. К примеру, у Земли оно есть – именно поэтому работают компасы.
У Эрид все это в бешеном количестве. Планета больше Земли, и ее железное ядро тоже больше. Находясь очень близко от своей звезды, Эрид пребывает в мощнейшем магнитном поле, подпитывающем ее собственное, и вращается с огромной скоростью. Таким образом, магнитное поле Эрид как минимум в двадцать пять раз сильнее земного. Плюс, у планеты чрезвычайно плотная атмосфера. В двадцать девять раз плотнее нашей. А знаете, чем особенно хороши плотные атмосферы? Они великолепно защищают от радиации!
Жизнь на Земле развивалась с учетом контакта с радиацией. В нашей ДНК встроены механизмы исправления ошибок – ведь нас постоянно атакует солнечная и космическая радиация. Магнитное поле и атмосфера Земли защищают нас, но не на сто процентов. А у Эрид на сто процентов. Радиация вообще не добирается до поверхности планеты. Свет туда тоже не проникает. Вот почему у эридианцев так и не развились глаза. На поверхности их планеты царит кромешная тьма. Но как биосфера существует в полной темноте? Я еще не успел выяснить у Рокки подробности, но ведь и у нас глубоко в океанах – там, где не светит Солнце, – полно живых организмов. А значит, это вполне реально. Эридианцы крайне уязвимы перед радиацией и даже не подозревали о ней.
Следующая беседа длилась около часа, и в результате разговорник пополнился еще несколькими десятками новых слов. Эридианцы освоили космические полеты достаточно давно. Обладая беспримерной технологией материалов (ксенонит), они разработали нечто вроде космического лифта. Это кабель с противовесом, идущий от экватора Эрид вверх к синхронной орбите[123]. Эридианцы фактически доезжают до орбиты на лифте. Мы тоже могли бы сделать себе такое на Земле, будь у нас ксенонит.
Дело в том, что эридианцы никогда не покидали орбиту. Подобная необходимость просто не возникала. Спутника у Эрид нет. У планет, близко расположенных к звезде, редко имеются спутники. Приливные силы[124] в поле гравитации, как правило, срывают потенциальные спутники с орбит. Рокки и его экипаж стали первыми эридианцами, кто решился покинуть околопланетную орбиту. Они не сразу поняли, что магнитное поле Эрид, простирающееся намного дальше синхронной орбиты, все время служило надежной защитой от радиации.
Однако оставалась одна загадка.
– Почему я не умер, вопрос? – спрашивает Рокки.
– Не знаю, – отзываюсь я. – Надо найти отличие. Что делал ты, но не делали остальные члены команды?
– Я ремонтирую вещи. Моя работа чинить сломанные предметы, собирать новые взамен и следить за работой двигателей.
Похоже, Рокки работает бортинженером.
– Где ты проводил больше всего времени?
– У меня своя комната на корабле. Мастерская.
– А где она находится? – начинаю понимать я.
– В хвостовой части корабля, рядом с двигателями.
Разумно устроить рабочее место бортинженера возле двигателей – ведь именно там чаще всего нужно что-то отладить или починить.
– А где на вашем корабле хранится топливо из астрофагов?
– Много-много контейнеров с астрофагами. – Рокки широким взмахом руки обводит хвостовую часть корабля. – И все там, рядом с двигателями. Проще делать дозаправку.
А вот и объяснение! Я тяжко вздыхаю. Боюсь, Рокки оно не понравится. Решение было у эридианцев под носом. Но они не знали. Даже не догадывались об опасности, пока не стало слишком поздно.
– Астрофаги блокируют радиацию, – говорю я. – Тебя почти все время окружали контейнеры с астрофагами. А твоих товарищей по экипажу – нет. Вот радиация до них и добралась.
Рокки молчит. Ему нужно время осознать новость.
– Понимаю. – Он переходит на низкие ноты. – Спасибо. Я знаю, почему не умер.
Я пытаюсь представить царившее среди экипажа отчаяние. Зная о космосе намного меньше землян, не имея представления о том, что находится дальше освоенного пространства, эридианцы все-таки строят межзвездный корабль в надежде спасти свой народ. Ситуация до боли похожая на мою. Единственное отличие – мы чуть больше владеем технологиями.
– Здесь тоже есть радиация, – предупреждаю я. – Оставайся в мастерской как можно дольше.
– Да.
– Принеси контейнеры с астрофагами в туннель и размести на стене.
– Да. И ты сделай то же самое.
– Мне не нужно.
– Почему, вопрос?
Потому что неважно, заболею ли я раком. В любом случае я погибну здесь. Но я не собираюсь рассказывать Рокки про свою самоубийственную миссию. Мы с ним и так обсуждаем невеселые темы. Поведаю ему полуправду.
– У Земли тонкая атмосфера и слабое магнитное поле. Радиация достигает поверхности. Поэтому земные организмы научились выживать, несмотря на облучение.
– Понимаю, – говорит он.
Пока я плаваю на своей половине туннеля. Эридианец продолжает что-то чинить. И тут мне в голову приходит неожиданная мысль.
– Эй, Рокки, у меня вопрос!
– Спрашивай.
– Почему научные знания у эридианцев и землян так похожи? Миллиарды лет, но практически тот же самый уровень прогресса.
Эта мысль давно не дает мне покоя. Эридианцы и люди развивались независимо друг от друга, в разных звездных системах. И до сих пор никак не контактировали. Тогда почему у нас практически одинаковые технологии? Эридианцы слегка отстали от землян в части освоения космоса, но не сильно. Почему у них не Каменный век? Или не какая-то суперфутуристическая эпоха, по сравнению с которой земная цивилизация выглядела бы архаичной?
– Так должно было случиться. Иначе мы бы с тобой не встретились, – рассуждает Рокки. – Если у планеты меньше научных знаний, она не сможет построить корабль. А если больше, тогда она изучит и разрушит астрофагов, не покидая свою звездную систему. И у вас, и у нас научные знания неполные: сумели построить корабль, но не знаем, как решить проблему с астрофагами.
Ха. Я не думал об этом. Но теперь, после объяснений Рокки, все кажется очевидным. Если бы астрофаги поразили Солнце, когда на Земле был Каменный век, мы бы просто не выжили. А если бы проблема возникла в будущем, лет через тысячу, наверняка мы бы с легкостью нашли решение. Следовательно, лишь на определенном этапе технического прогресса та или иная раса отправит космический корабль к Тау Кита в поисках ответов на вопросы. Значит, эридианцы и человечество находятся на одной и той же ступени технического развития.
– Понимаю. Хорошее наблюдение, – хвалю я. Но кое-что не дает мне покоя. – Все равно необычно. Эридианцы и люди не так уж далеко друг от друга в космосе. Между Землей и Эрид лишь шестнадцать световых лет. Галактика сто тысяч световых лет в ширину! Жизнь в ней встречается очень редко. Но наши планеты так близко!
– Может, мы родственники?
Родственники? Но как…
– А! Ты имеешь в виду… Ого! – Надо хорошенько обмозговать предположение Рокки.
– Я не уверен. Теория.
– Чертовски хорошая теория! – восклицаю я.
Теория панспермии, о которой я не раз спорил с Локкен. Земная жизнь и астрофаги слишком похожи, чтобы это было простым совпадением. Я подозреваю, что «семя» жизни занес на Землю один из предков астрофагов – некий космический прародитель, который когда-то заразил нашу планету. Но мне до сих пор не приходило в голову, что подобное могло случиться и с Эрид!
А что, если повсюду кишит жизнь? Везде, где можно эволюционировать из астрофагоподобного прародителя до клеток, составляющих мой организм. Не представляю, как выглядел этот предок, но сами астрофаги чертовски выносливы. Следовательно, на любых планетах, хоть как-то пригодных для жизни, она, вероятно, развивается. Не исключено, что Рокки – мой давно потерянный родственник. Очень давно. Да, деревья во дворе моего дома эволюционно мне ближе, чем Рокки. И все же. Ух ты!
– Отличная теория! – повторяю я.
– Спасибо, – говорит Рокки.
Похоже, эта мысль посетила его давно. А мне понадобилось некоторое время, чтобы принять ее.
* * *
Жизнь на авианосце потихоньку налаживалась. Китайские военные моряки беспрекословно подчинялись Стратт. Командование утомилось согласовывать каждое действие и, наконец, издало приказ исполнять любые ее требования, кроме стрельбы из орудий.
Глубокой ночью мы встали на якорь у побережья Западной Антарктиды. Далекая линия берега была едва различима в свете Луны. Людей с континента полностью эвакуировали. Наверняка излишняя предосторожность – станция «Амундсен-Скотт» располагалась от нас в полутора тысячах километров, и ее сотрудникам ничего не грозило. И все же решили не рисковать.
Это стало самой большой в истории морской зоной отчуждения. Такой огромной, что Военно-морскому флоту США едва хватило судов, дабы оградить закрытые воды от случайного вторжения торговых кораблей.
– «Разрушитель один», подтвердите готовность! – проговорила Стратт в переносную рацию.
– Готов! – раздался голос с американским акцентом.
– «Разрушитель два», подтвердите готовность!
– Готов! – послышался голос другого американца.
Представители научной группы, стоя на летной палубе авианосца, смотрели в сторону земли. Дмитрий и Локкен старались держаться подальше от края. Ределла увезли в Африку для руководства чернопанельной станцией. Стратт, как всегда, руководила процессом. Леклер выглядел так, словно его ведут на эшафот.
– Мы почти готовы, – со вздохом отчитался он.