Принцесса пепла и золы

Зачем я вообще это говорю? Он и сам это видит. Я снова гадаю, какого цвета его черные глаза – карие или синие. Сегодня, в свете солнечного дня, его бесконечные веснушки, покрывающие лицо и руки, кажутся более невинными. Даже шрамы почти не выделяются. Волосы тоже выглядят более светлыми и заплетены в короткую косичку. Он улыбается, благожелательно, если не сказать покровительственно.

– Денег не хватило?

– Тебе нечем заняться? – отвечаю вопросом на вопрос. – Вы, камердинеры, небось, можете бездельничать целыми днями? Хотела бы я такую работу.

– В смысле? Я заметил незваного злоумышленника и как раз собираюсь разобраться с этим. Прежде чем вызывать стражу, я решил еще немного понаблюдать, как ты тут шныряешь, а заодно выяснить, сколько в тебе кроется преступной энергии. Нелегко было вернуть на место пресс-папье с медвежатами, не так ли?

Я краснею. Конечно, краснею! Неужели он так долго тайком наблюдал за мной? Все это время? Как ему это удалось! Я должна была заметить!

– Я просто рассматривала его и все!

– Ты ведь понимаешь, что натворила? – спрашивает он. – Если это раскроется, тебя не пустят на бал.

– О боже, тогда моя жизнь потеряет всякий смысл, – бесстрастно произношу я и переворачиваю следующую страницу своего фолианта. – Черный пятнистый тавиан, – вслух читаю я. – Выглядит впечатляюще. Какая грудь! А что за холка…

– Он – людоед.

– Я думала, обезьяны травоядные…

– Только не эта.

Тот, что представился мне камердинером, отлипает от дверного проема и садится в кресло у окна, довольно близко ко мне. Так незнакомец может заглянуть через мое плечо в фолиант, но он не смотрит ни на черного пятнистого тавиана, ни на золотистых, в точках, чечевичных лягушек, которые в виде декораций прыгают по страницам, вместо этого изучает меня, что я и замечаю, когда поворачиваюсь к нему.

– Что такое? – грубо спрашиваю я.

– Ничего.

Я таращусь на него. Смотрю ему прямо в глаза и понимаю, что они совсем не имеют цвета. Они похожи на стеклянные бусины, в которых сгущается тьма. Никогда не видела ничего подобного!

– А ты не так уж и плоха, принцесса в лохмотьях, – замечает он, и хотя я не знаю, что именно он имеет в виду, по тону понимаю, что в этом заявлении чересчур много дерзости. И не только из-за этого пренебрежительного «принцесса в лохмотьях»!

– Что значит – не так уж плоха? – самым резким тоном, на который способна, спрашиваю я.

– Под этим я подразумеваю то, что тебе удалось меня заинтересовать.

– Здорово, – язвлю я. – А тебе удалось показаться мне высокомерным и самовластным!

– Ты выделяешься среди остальных.

– Интеллектом, я надеюсь.

– Нет, чисто по-женски.

– По-женски?

– Телесно.

– Что, прости?

– Ну, ты пробуждаешь мои инстинкты.

Я растерянно умолкаю, но потом вдруг встаю. Это не я решила встать. Мое тело сделало это само по себе, вероятно, потому, что осознало, что находиться здесь для него уже не безопасно.

– Ну, пока, было приятно встретиться с тобой, – говорю я и бросаюсь к двери.

– Эй, подожди, – зовет он, тоже вскакивая со своего места. – Это был комплимент!

– Твои инстинкты меня не интересуют.

– Если бы ты только знала, – говорит он, и почему-то это заявление удерживает меня, не позволяет броситься по коридору и вернуться на курсы этикета. Я оборачиваюсь.

– О чем ты? Что я должна знать?

– Ну, со мной такое случается довольно редко.

– Ты, безусловно, самый неприятный камердинер, который мне когда-либо встречался!

– Как будто кроме меня ты, Лунолицая, встречала других камердинеров.

Мои губы, должно быть, краснее некуда: к ним прилило так много крови. Он смотрит на эти губы и подходит ко мне все ближе и ближе! Я не знаю, что мне делать. Боюсь, я ничего делать и не хочу. Так вот о каких инстинктах он говорил. Они захватили меня целиком, что я не могу никуда от них деться!

И вот я жду, когда он приблизится ко мне, а его губы и в самом деле коснутся моих. Что я творю? Целую совершенно незнакомого парня, незаконно шпионя в королевском замке! Неужели мне хочется сегодня навсегда разрушить свою жизнь? Но остановиться не могу: кровь моя бурлит, лицо пылает, и я позволяю ему целовать себя и целую его в ответ, и даже не осознаю, что делаю, – во всяком случае, что-то безумно волнующее, – и мое тело делает то, чего ему хочется. Я обеими руками хватаю его за рубашку, притягиваю к себе и поднимаюсь на цыпочки. Немного теряюсь: никогда не поступала так раньше.


Не знаю, как долго это длится. Секунды? Минуты? Четверть часа? Моя жизнь выворачивается наизнанку, будто встает с ног на голову, мысли беспорядочно роятся в голове, и во мне зарождается желание: я знаю – это неприличное желание, и я не должна уступать ему ни при каких обстоятельствах. Пусть я из тех девушек, которым король срочно требует преподать уроки поведения при дворе, но я еще не забыла, что такое обычаи и честь.

Мой затылок ударяется о стену в коридоре. Не очень сильно, на самом деле я почти не замечаю этого, но теперь, когда меня целуют, голова больше не отклоняется – и это хорошо. Мои руки взлетают к голове камердинера и пробегают по волосам парня, пока он использует то обстоятельство, что я застряла между ним и стеной. Я словно растворяюсь, целуя его, и медленно, но верно окончательно теряю рассудок.

– Гиспер? – проникает в мои уши чей-то пронзительный голос.

Он тут же прерывает поцелуй и отпускает меня.

Ох, как нагло я соврала бы самой себе, если бы заявила, что не узнала этот голос! Ну да, он ниже, чем раньше, но эти высокие визгливые нотки! Они никуда не делись. Наследный принц! По-моему, это он.

Его здесь нет, голос доносится откуда-то снизу, но теперь слышно, как его обладатель поднимается по лестнице. Мой камердинер – Гиспер, Каспер, Джаспер или как там его зовут – заталкивает меня обратно в комнату, из которой мы незадолго до этого вышли, и направляется к лестнице.

– Я здесь, Вип! – кричит он, и – я слышу – сбегает по лестнице.

Мое сердце колотится как сумасшедшее, когда я прислоняюсь к стене комнаты, на полу которой по-прежнему лежит раскрытый фолиант с пятнистым тавианом.

Боже мой, о чем я только думала? Обжимаюсь тут с каким-то парнем, о котором почти ничего не знаю! И что это еще за внезапная атака с его стороны? Приличные мальчики так не поступают, меня, по крайней мере, учили этому. Не говоря уже о том, что порядочные девушки тоже ничем таким не занимаются. Если нас, конечно, можно назвать таковыми. Он, похоже, решил, что я легкая, благодарная добыча, и это задевает мою гордость.

Вип. Сокращенное от Випольд. Значит, это и правда наследный принц звал своего камердинера. Випольд Первый. Отличные у Вас слуги, Ваше Достопочтимое Высочество! А сами Вы тоже тех же нравов? А может, вы, ребята из лучших домов, все одного поля ягоды?

Теперь мне хочется вернуться туда, где проходят курсы придворного этикета, но не знаю, свободен ли путь. Кроме того, я чувствую, что лицо до сих пор пылает, а волосы растрепались еще больше, чем раньше. Я усаживаюсь на подоконник, распускаю свой огромный узел волос и скручиваю их в новый пучок. Когда моя войлочная копна наконец заколота, лицу становится прохладнее. Думаю, теперь можно идти. Надеюсь, остальные девушки все еще там.

Колени дрожат, когда я спускаюсь по лестнице и несусь через множество помещений и коридоров обратно в танцевальный зал. Комната пуста. В легкой панике обхожу зал, но потом, выглянув в окно, замечаю примерно сотню девушек, стоящих в саду. Им разносят на подносах розовый лимонад и печенье. На прощание.

Со скоростью ветра я преодолеваю еще одну лестницу, сбегаю вниз и нахожу выход на улицу. Оказавшись снаружи, выхватываю из рук первого попавшегося слуги стакан лимонада и отправляюсь на поиски Хелены и Помпи.

– Где ты была? – набрасывается на меня Помпи. – Ты внезапно пропала!

– Я… я…

– Она ведь уже умеет танцевать, – вмешивается Хелена. – Ей, видно, было ужасно скучно!

– А, да! – восклицает Помпи. – Все время забываю об этом. Ты ведь даже ходила в школу для высокопоставленных дочерей!

Я нервничаю. Видно ли по мне, что моя кровь вскипела до такой степени, что я бросилась на шею парню, который чисто по-женски находит меня интересной (а во всем остальном, вероятно, нет)?

– С тобой все в порядке? – спрашивает Помпи.

– Да, само собой, – отвечаю я, пытаясь улыбнуться. Затем одним глотком осушаю свой стакан с лимонадом.

– Вот, попробуй печенье! – говорит Хелена. – Мне они как-то не очень, такой странный вкус.

Я кручу в руках печенье, имеющее слегка голубоватый цвет, нюхая его. Куркума? Голубая куркума?

А, не важно. Запихиваю печенье в рот, жую и слизываю крошки с ладони. Не представляю, чтобы на королевской кухне подмешивали голубую куркуму в печенье для бедных девушек. Это экзотическая, очень редкая пряность, которую мой отец предпочитал продавать богатейшим из богатейших. Но поскольку он больше не ездит в Хорнфолл, на родину голубой куркумы, в нашей стране, насколько мне известно, она больше не используется.

Какое-то время мы стоим в саду, и я расслабляюсь. Все хорошо, меня никто не поймал, и можно сделать вид, что вообще ничего не произошло. В принципе, было неплохо. Если бы только не это странное жжение в груди. Что-то мне не нравится, и это мучает меня. Обычно у меня никогда не бывает таких приступов, но сейчас хочется забиться в уголь и завыть.

Стаканы собраны, пустые тарелки из-под печенья убраны, и нас не ведут обратно в замок, а проводят через сад, по дорожке, которая, петляя, ведет вниз по замковому холму, через высокие живые изгороди, мимо цветущих клумб и яблонь. Тут и там по полянкам бродят павлины или многокрасочные саламандры, и в тени старого бука, ствол которого почти полностью увит плющом, замечаю барханную кошку.

Я останавливаюсь, словно зачарованная. Должно быть, эта кошка – потомство от той пары, которую мой отец привез из дальнего странствия и преподнес королю в подарок. Этот зверек стройнее наших местных кошек, с мехом песочного оттенка и бирюзовыми глазами. Он некоторое время смотрит на меня, потом внезапно прыгает на соседнюю стену, а оттуда – в кусты. Ушел.

Я с грустью продолжаю свой путь, увеличивая темп, чтобы догнать Хелену и Помпи. И вдруг замечаю, что возле арки, через которую мы как раз проходим, стоит мой камердинер! Он появился там словно из ниоткуда и теперь указательным пальцем подманивает меня к себе. Я в замешательстве, потому что помимо меня парня, кажется, никто не замечает. И всякий раз, когда пытаюсь присмотреться, он кажется мне слегка размытым.

– Хватит уже щуриться! – шепчет он, когда оказывается еще на два шага ближе ко мне. – Пойдем со мной!

Я еще раз озираюсь по сторонам, потому что никак не могу поверить, что никто его не видит. Но это действительно так! Словно одурманенная, я следую за ним. Мой здравый смысл, хоть не особо рьяно, но протестует, когда мы идем по тропинке через небольшую рощицу, мимо искусственных развалин. Миновав рощицу, попадаем на маленькую полянку, на которой стоят стол и стулья. Отсюда открывается потрясающий вид на город и море. Солнце уже клонится к горизонту, и его свет, теплый и золотистый, заливает лужайку, придавая ей еще больше очарования.

– Не могу поверить, – говорю я, когда он садится на стул и движением руки указывает мне тоже занять место на одном из них. – Почему тебя никто не увидел? Ты словно был спрятан маскировочным заклинанием!

– Так и было.

– Серьезно? Тогда ты умеешь хорошо колдовать!

– В моей семье этот талант выражен довольно ярко.

– Тогда почему ты всего лишь камердинер? Если бы я умела так колдовать…

Я прерываюсь на полуслове, потому что он приподнимает брови, и мне становится ясно, либо он вовсе не камердинер, либо я сейчас оскорбила его профессию. Кроме того, я замечаю, что с тех пор как парень увел меня от толпы, он не предпринял ни малейшей попытки, чтобы последовать своим инстинктам и поцеловать меня. С одной стороны, мне это вполне по нраву, потому что тогда я позволяю себе поддаться иллюзии, что все-таки интересую его не только чисто по-женски. С другой стороны, опасаюсь, что поцелуй, возможно, его разочаровал, и поэтому он больше не будет пытаться его повторить.

– Это просто талант, – отвечает он. – Довольно практичный. Не обязательно становиться волшебником, если ты его унаследовал.

– Подожди-ка… Так вот почему я тебя не заметила, когда ты шпионил за мной! Ты, замаскированный, стоял рядом со мной и втайне посмеивался, когда я смотрела на пресс-папье с медвежатами.

– Может быть.