Прикосновение

– Даже не случись эта авария, – объяснил он, оглядываясь кругом, словно в поисках классной доски, чтобы начертить диаграмму, – показания счетчика Гейгера все равно не были бы нулевыми. Радиация вокруг нас существует всегда – отчасти в виде фонового излучения, а ее излишки попадают в атмосферу в форме осадков в процессе ядерных испытаний. Что же касается пыли, просочившейся из лаборатории с радиоактивными веществами, наши специалисты там все тщательно вычистили. Очистку произвели и у вас дома. Включая, кроме самого дома, мастерскую вашего мужа, гараж и примыкающий к улице земельный участок.

Он улыбнулся, будто гордясь тем, что самолично принимал участие в дезактивационных работах.

– Мы проверили и ваших соседей. И обнаружили радиоактивные следы на собаке мистера Петерсона – за пару домов от вас, – но, к счастью, совсем немного. Мистер Петерсон, правда, очень огорчился, поскольку его жена ожидает в октябре еще одного ребенка. У ближайших ваших соседей, Диллонов, побывавших у вас на пикнике в День независимости, тоже нашли следы – на термосе, который вы у них позаимствовали. О других же соседях можете не беспокоиться. У них, похоже, все чисто.

Карен зарделась от смущения при мысли о том, что теперь эти люди все знают про ее личную жизнь, что они рылись у нее дома, в шкафах, прикасались к ее вещам, письмам, белью и увидели, какая она нерадивая хозяйка. На мгновение она почувствовала себя совершенно голой – как тогда, в гараже, но живо выбросила все это из головы – как и в тот раз, подавила свое смущение и посмотрела Гэрсону прямо в глаза.

– Ладно, – твердо проговорила она. – Хватит об этом.

По дороге домой Барни спросил, уверены ли они, что никаких следов не осталось даже там, куда трудно добраться. Как они смогли все проверить?

– Вот так и смогли, – заверил его Гэрсон. – Проверили все до последней мелочи. Дом ваш, сами увидите, поделили на три секции и каждую методично обследовали, очистили и проверили заново. Люди работали со щетками и губками, и везде, где счетчик обнаруживал радиоактивность, они тщательно проходились этими самыми щетками и устраняли малейшие следы загрязнения. А работаем мы не только с трубками Гейгера – обычными счетчиками Гейгера-Мюллера, – но и с новенькими, более точными сцинтилляционными детекторами – это такие приборы радиационного контроля, – действующими на большие расстояния. Наша контора свое дело знает. Стандартная процедура. Многие из «наших» прошли службу в армии и стали первоклассными специалистами по дегазации, дезактивации и дезинфекции. Сам я служил во флотском дезактивационном пункте – обслуживал наши атомные установки за границей. Так что с утечками радиации мы боремся двадцать четыре часа в сутки где бы то ни было, в том числе дома. Таких контор, как наша, чтоб вы знали, по пальцам пересчитать. Радиационная лаборатория в Бостоне. «Чикаго-Ядерная» в Чикаго. А еще – на Южном и Западном побережьях.

Потом он смолк и посмотрел на Барни.

– Полагаю, вы сможете уделить нам для начала время в понедельник? Желательно, чтобы вы прокатили Бендикса с Макнайтом по вашим маршрутам и местам, где вы бывали после аварии. Чем раньше там будем, тем больше шансов взять распространение под контроль. Вас, миссис Старк, это, конечно, тоже касается. Я вызвал вспомогательные команды, так что, как только обследуем каждое место, они прибудут вслед за нами, развернутся веером и произведут дезактивацию.

Барни тут же сказал, что согласен, хотя, как показалось Карен, он был чем-то смущен. Он избегал ее взгляда – она глубже села в кресло и ушла в себя, решив, что ей уже все равно, где он был последние недели и с кем. Сейчас она не могла ему сказать (ведь за последнее время они и без того пережили достаточно горя), но так уж вышло, что обстоятельства разделили их – пропасть между ними стала шире и глубже, чем он думал. Она понимала – винить его за то, что случилось, глупо, но когда он дотрагивался до нее, ей становилось ясно – отныне они уже никогда не смогут принадлежать друг другу.

Когда они подъехали к дому, она увидела, что дезактивационная команда, как назвал ее Гэрсон, заканчивала очистку гаража. Сейчас, днем, люди в белых комбинезонах и капюшонах выглядели уже не так зловеще, как тем вечером (неужели с тех пор прошла только неделя?), когда она впервые разглядела их через сетчатую дверь и едва не рухнула в обморок от страха. Люди в белом собирали свои причиндалы – «инструменты», как назвал их Гэрсон, – когда они выбрались из машины и двинулись по подъездной дорожке к дому. Поначалу она держалась сзади, не веря своим глазам. Люди, которых она всегда считала героями кошмаров, заканчивали свою повседневную работу и загружались в грузовики.

Она отвернулась, когда они проносили мимо огромные цилиндры с надписью: «ОСТОРОЖНО: РАДИОАКТИВНОЕ ВЕЩЕСТВО!». Часть подъездной дорожки, вокруг их машины, была отгорожена, лобовое стекло на самой машине, как и дверные ручки, были облеплено наклейками: «РАДИОАКТИВНАЯ ОПАСНОСТЬ!» – с бледно-фиолетовым рисунком в виде трехлопастного винта на желтом фоне, означавшим радиацию, как она уже успела узнать.

– Снаружи машина чистая, – сказал Гэрсон, – а вот внутри столько всего, что сам черт ногу сломит. Пришлось опечатать. Сейчас подъедет эвакуатор.

Она подумала, что, когда люди в белом уберутся восвояси, ей удастся забыть об их существовании, но в доме было полно всякого, что напоминало о недавней дезактивации. В прихожей, гостиной и кухне, насколько она могла разглядеть от входной двери, – все было вдоль и поперек исчерчено красным мелом. В виде сплошной сетки.

Гэрсон извинился:

– Простите за беспорядок. Мои люди старались работать аккуратно, но… – Он пожал плечами. – Вам придется малость прибраться.

На фоне красных квадратов мебель смотрелось довольно странно: казалось, ей тут совсем не место. Некоторых предметов обстановки вообще недоставало – расшитых золотым узором парчовых кресел, подаренных ее родителями; на полу, где они стояли, виднелись начерченные мелом овалы.

– Они оказались чертовски радиоактивными, – откашлявшись, объяснил Гэрсон. – Очистить было невозможно. Впрочем, «Нэшнл-Моторс» возместит вам все утраченное или поврежденное в результате радиоактивного заражения. Мне велено вам передать, что компания не пожалеет никаких расходов.

А он неплохо информирован, заметила она про себя. Не прошло и часа после того, как Гэрсон убрался вместе со своей дезактивационной командой, и тут пожаловал мистер Уэйкрофт, из юридического отдела «Нэшнл-Моторс», – по его собственному признанию, он заручился свободой действий, предусматривающих полное возмещение понесенных ими убытков, связанных с утратой или повреждением их собственности.

Мелкими скорыми шажками Мистер Уэйкрофт прошелся в безмолвном танце, с остановками и наклонами, по расчерченным меловой сеткой полам, а Барни с Карен следовали за ним. Осмотрев повреждения и бирки с указанием изъятых предметов, он воскликнул: «Вот так та€к! Дырка на спинке дивана. Сколько же это может стоить?» – и постучал ручкой по желтой бирке стандартного размера, выражая готовность подписаться под любой названной суммой.

Цифры, которые они ему назвали, были явно заниженные, чересчур заниженные, – он дал это понять мимикой и жестами. Но Карен решительно не собиралась извлекать из этого выгоду. Когда она осматривала в столовой занавески с дырками на одной из пар, стараясь определить, во сколько может обойтись замена одного полотнища, мистер Уэйкрофт потерял терпение.

– Итак, миссис Старк, точно подобрать под пару другие полотнища, очевидно, невозможно. Здесь, очевидно, требуется новый комплект.

С этими словами он сделал себе пометку: «занавески в столовую – $200» – и с довольным видом показал ей.

– Полагаю, годится. Вы того заслуживаете. Компания намерена щедро возместить все убытки, понесенные вами в результате этой злополучной аварии.

– А как вы возместите мне моральный ущерб, связанный с памятью об утраченных вещах? – спросила она.

Ее замечание как будто смутило его, угрожая застопорить ход дела, и она, спохватившись, попросила его забыть об этом.

Таким образом, были осмотрены мебель, портьеры, шторы и занавески, белье, одежда и все прочее, что дезактивационной команде пришлось изъять или уничтожить. Когда очередь дошла до машины, Уэйкрофт настоял на замене их «Пейсмейкер-Ровера» на новенький «Пейсмейкер-Кастом II».

– В конце концов, было бы, очевидно, несправедливо требовать, чтобы вы купили себе подержанный автомобиль, ведь он может оказаться в куда более худшем состоянии, чем ваш. И вообще, как сотрудник «Нэшнл-Моторс», вы заслужили себе скидку.

– Очевидно… – вторил ему Барни.

И она почувствовала, что его это как будто задело. Когда пришло время осмотреть мастерскую в подвале, ей показалось, что Барни совсем не горит желанием туда спускаться, но Уэйкрофт настоял на том, что дом должен быть осмотрен «от носа до кормы», дабы удостовериться, что все «в полном ажуре»! И она увидела, что морские словечки заставили Барни согласиться. За спиной Уэйкрофта он сделал вид, будто ерзает взад-вперед штанами, точно матрос, готовый сплясать «Яблочко», и подмигнул ей. Она едва не прыснула. А Уэйкрофт, со своей стороны, прикинулся, будто ничего не заметил.

Ей было больно смотреть на мастерскую Барни, исполосованную красным. Все его работы были расставлены вдоль задней стены. Желтая бирка указывала на место, откуда была изъята часть его ветоши, а другая лежала там, где еще недавно стояла ванна с глиной. Она и не догадывалась, что буквально на днях он работал здесь, внизу.

– Чтобы не потерять навык, и только. – Он пожал плечами. – Ничего особенного.

Но точно такая же бирка висела и на покрывале, скрывавшем Венеру.

– Как вы сами понимаете, мы не в состоянии дать художественную оценку тому, над чем вы работаете, – проговорил Уэйкрофт, впервые озаботившись. – Вам придется назначить приемлемую цену в переводе на затраченные материалы и труды. То есть с точки зрения произведений искусства мы, очевидно, не можем…

– Не берите в голову, – сказал Барни. – Ничего возмещать мне не нужно. Оставим это.

Но Уэйкрофт уже сдергивал покрывало – Барни замешкался и не успел его остановить.

– О, извините. Я не знал… – Он отступил назад, смутился при виде обнаженной натуры в натуральную величину, незавершенной, но узнаваемой, и покраснел, словно застал натурщицу нагой в спальне. – Прошу прощения.

– Ничего страшного, – заверила его Карен. – Когда он закончит, на нее будут смотреть люди во всем мире. Как на обнаженную статую перед зданием Газовой компании в Детройте. – Повернувшись к Барни, она поджала губы. – А я думала, за последний месяц ты к ней не прикасался.


Она заметила, что он совсем не рад.

– Да так, поработал немного. Хотел кое-какие мыслишки опробовать.

На глине виднелись отметины: на руке, которую скребли, чтобы удалить радиоактивную пыль, остался округлый след; губы как будто смялись; правое бедро, между ног, местами соскоблили – словно лопаткой для мороженого прошлись. Увидев, что сделали с ее подобием, она содрогнулась.

Потом она вдруг заметила, даже сквозь увечья, что в лице ее подобия кое-что изменилось, с тех пор как она видела его последний раз. Глаза стали другие, и шея изгибалась под новым углом – все это, как ни чудно, придавало ей мужественности. И, однако же, это была она – хотя и несколько изменившаяся, но, в общем, до боли знакомая.

Барни быстро накрыл изваяние покрывалом и отправился за водой, чтобы его обрызгать. Прежде она никогда об этом не задумывалась, но, покрытое таким образом, оно походило на стоячий труп.

– Не надо здесь ничего описывать, – сказал Барни, смачивая тряпку. – И оплачивать мне все, что здесь находится, тоже не нужно. Это всего лишь глина, и я сам тут со всем разберусь.

– Но компания настаивает на выплате компенсации за…

– Не глупите! – бросил он, краснея. – Скульптура и ломаного гроша не стоит, пока не закончена. Так что, пока я не скажу: готово и стоит столько-то или столько-то, это ничего из себя не представляет. Я начинал и ломал тысячу поделок, а начатые, но не доведенные до конца дела – пустой звук. Возместите мне восемь баксов за глину, которую они забрали с собой, и не больше.

По лестнице она поднималась следом за Уэйкрофтом, догадываясь по взгляду, который, говоря перед этим, обратил на нее Барни, что ему хотелось, чтобы она поняла и поддержала его, – но она и тут ничем не могла ему помочь. То, что он и те сотворили с ее глиняным подобием, опечалило ее даже больше, чем она могла подумать.

Через два часа после того, как ушли Уэйкрофт и Гэрсон, чета Старков, держа десять тысяч долларов в уме, так и осталась стоять посреди разлинованной красными полосками гостиной. Чек, обещанный Уэйкрофтом, они должны были получить в течение недели. Отныне вещественными доказательствами того, что где-то здесь была рассеяна радиоактивная пыль, служили отметины и бирки, а любимое вольтеровское кресло[19] Барни с содранной обивкой и дыры в его твидовой куртке и ее халатике придавали ощущению от окружающей обстановки куда больше жути, чем даже от пощелкиваний счетчика Гейгера. Смертоносная пыль была здесь… и здесь… и удаляли ее, кромсая все подряд и запихивая кусками в здоровенные цилиндры, помеченные надписью: «ОСТОРОЖНО: РАДИОАКТИВНОЕ ВЕЩЕСТВО!». И оно было здесь все время, пока Барни и она сидели и смотрели телевизор, ели, препирались и предавались любви по расписанию.

Дырища, которую они раньше не заметили, зияла и возле верхней кромки одной из занавесок.

– Как же эта дрянь туда попала, высоко же?

– Помнишь я привязывал веревку на жалюзи… Наверно, задел полотнище, когда взбирался по стремянке. – Он увидел, что она вот-вот расплачется, и это разозлило его. – Чего ты от меня хочешь? Прости. Ведь я же ничего не знал, сном-духом не ведал. И ничего не мог поделать с этой проклятой аварией. Такое могло случиться с кем угодно – это же как потоп, или торнадо, или землетрясение. Не исключено, что прямо сейчас нечто похожее происходит с тысячами других людей, – может, не все так уж плохо, в конце концов, хотя какая разница, ведь эта чертова радиоактивность пробирает до костей, накапливается в организме и остается там на всю жизнь. Надо радоваться, что этим все и кончилось.

– А если с нами все же что-нибудь случится, компания защитит нас или отделается только десятком тысяч долларов?

Он посмотрел на нее, потом на копию учетного листа, которую им оставил Уэйкрофт.

– Вот об этом я как-то не подумал. А знаешь, ты права. С учетом того, что с нами может еще случиться, эти десять тысяч долларов – тьфу! Думаю, надо поговорить с адвокатом.

– Жаль, папы нет рядом. Можно было бы у него спросить…

– У твоего отца? Уж он-то вряд ли сможет дать нам совет, как предъявить иск против крупнейшего клиента его фирмы.

– А кто сказал, что надо предъявлять иск?

– Я. Раньше надо было думать. Неудивительно, что они рассыпаются в щедротах, обязуясь оплатить нам ущерб за утраченное имущество и счета за лечение. Только заметь, никто из них ни слова не сказал о будущем. Понятно, они готовы оплатить очевидные физические повреждения, возникшие в результате аварии, и расходы по обеззараживанию, но у нас нет ни малейшей гарантии, что они понесут ответственность за то, что с нами может случиться через год, пять или десять лет после аварии. Думаю, если не подсуетиться насчет иска сейчас, потом в случае крайней надобности мы от них уже ничего не добьемся. Нам нужен адвокат, никак не связанный с «Нэшнл-Моторс», и такой у меня на примете, кажется, есть.

Он бросился к телефону, но, к своему изумлению, его не обнаружил. На его месте желтела бирка с пометкой, что телефонная компания уведомлена о необходимости заменить телефонный аппарат за счет «Нэшнл-Моторс».

– Сволочи! – процедил Барни.

– Кажется, в спальне остался телефон, я сама видела. Попробуй позвонить с него. Этот был всего лишь параллельный. А кому ты собираешься звонить?

– Одному университетскому приятелю. На Эда Маршака, блистательного молодого адвоката, думаю, вполне можно положиться: уж ему-то хватит храбрости потягаться с «Нэшнл-Моторс». Чем больше я об этом думаю, тем тверже убеждаюсь, что сейчас без судебного разбирательства нам никак не обойтись, если мы хотим иметь гарантии на будущее.



На третью ночь Барни с трудом поднялся с постели – и в ванной его вырвало. У Карен симптомы проявились куда сильнее, и случилось это в середине недели. Головные боли, слабость и тошнота. Впрочем, спустя первые четыре дня Барни как будто полегчало, а ей стало только хуже. Но были и другие различия. В отличие от Барни, у нее симптомы ожоговой болезни уже не проявлялись. Он страдал бессонницей, а ее все время одолевала сонливость, она уже не переносила запаха кофе и сигарет и часто сидела перед телевизором, склонив голову над чашкой чая или потягивая из нее. Ей снились кошмары: что она беременна, что вместо симптомов, присущих будущей матери, у нее пробуждаются подростковые фантазии из прошлого, которые выплескиваются из-под ее ночнушки вместе с маленькой подушечкой… что вдруг приходят ее родители и с ужасом видят, что с нею происходит.

Она разрывалась между ненавистью и жалостью к Барни. А на кого еще ей было пенять? Не на науку же или прогресс. И не на «Нэшнл-Моторс». Хоть Барни и договаривался с Эдом Маршаком о предъявлении им судебного иска, они там были уж больно безликие, чтобы вешать на них вину. Стоило ей вспомнить, что это Барни занес заразу в их дом и в ее тело, как она начинала ненавидеть его.

Отныне она заводилась с пол-оборота. До аварии они спорили и ругались меж собой на чем свет стоит, но теперь, не имея больше сил воевать друг с дружкой, они просто кричали и швырялись вещами, чувствуя себя все хуже. Неужели она всегда была такой слабой, как тряпичная кукла, и валилась с ног при малейшей смене настроения, буквально засыпая на ходу, потому как не хотела противостоять тому, что происходит с ней и вокруг? Она смутно помнила, как в детстве ее, совсем еще девчонку, водили к врачу, потому что она ходила как сонная муха.

Дни сменяли друг друга с мрачным однообразием. Думая с утра о грядущей ночи, она видела бесконечный бело-песчаный пляж, спускающийся к морю, и каждый шаг в сторону ночи давался ей с большим трудом, вызывая сильнейшую одышку, при том что глаза засоряло песком. Но когда она погружалась в ночь и оглядывалась, за спиной виднелась только узкая белая полоска – шириной несколько футов, не больше, но ей уже было до нее не дойти и не дотянуться. День умещался в полудюжину шагов, и между рассветом и морем не было ничего.

Лишь однажды – может, во сне? – пляж был кое-где устлан черными водорослями, мягко ласкавшими пальцы ее ног, а дальше стелился как будто голый песок. Но, когда она подходила ближе, из него вырастали громадные кучи черных водорослей, облеплявшие ей плечи. Она хваталась за голову и бросалась прочь, обвешанная ламинариями, которые быстро обугливались на солнце. Той ночью она пыталась утонуть во сне, но ее выловили и вернули в утро в сети из ее же собственных черных волос.

Когда она проснулась, они были на подушке и постели – она пронзительно закричала и заметалась от зеркала к зеркалу, но потом в конце концов решительно взяла себя в руки, через силу остановилась у большого зеркала и бесстрашно сорвала с головы оставшиеся пряди. Оказавшись совершенно лысой, она спустила с плеч ночнушку и так и застыла перед зеркалом, точно голый манекен с разведенными руками. Она стояла в витрине магазина, мимо сновали люди, женщины смущались, узнавая в ней свое отражение, – розовое и безволосое. Мужчины оглядывались на ее ноги, бедра, живот, груди, лицо и вперивались в язвенную корону на испещренной синими прожилками коже головы. Язвы чесались с давних пор, но она терпела зуд, боясь вычесать все волосы. Теперь же она рьяно сдирала струпья, и у нее по лицу и шее струилась кровь.

Барни ужаснулся, войдя в спальню и застав Карен в таком виде.

– Боже мой, что это? Что случилось? Почему ты не позвала меня?

– Теперь лепи меня, дорогой. Истекающую кровью, лысую как колено Венеру, восходящую из радиоактивного моря.

– Держи себя в руках! Ты же знала, такое должно было случиться. Они сказали – дело это временное. – Он сорвал с постели простыню и набросил ей на плечи.

– Что, не знаешь куда глаза деть? – рассмеялась она. – Я тебе не какая-нибудь глиняная Венера. Видишь разницу между статуей и натурщицей? На, полюбуйся, как кровит, когда я скребу вот здесь…

– Не надо! – Он удержал ее за руку. – Пожалуйста, перестань! – Он схватил ее за сцепленные вместе руки и притянул к себе. – Нет сил смотреть на тебя в таком виде. Понимаю, ты винишь меня в том, что случилось, да я и сам, видит Бог, уже тысячу раз проклял себя за это. Но нужно жить. Нельзя опускать руки и пасовать перед обстоятельствами.