Приятного аппетита, ваше величество!

Я дернула Гуся за ухо.

— Сиди спокойно!

— Да ты мне уже все волосы выдрал, — заныл паршивец, но послушно перестал крутить головой.

Я пробежалась пальцами по его влажным после мытья прядям, в который раз поражаясь, насколько у местных уроженцев все богато в области шевелюры, и медленно провела частым гребнем от затылка вниз.

Поскольку старший миньон в последнее время от меня и от младших отстранился, проводя больше времени с братом и его компанией, я решила совместить приятное с полезным, а заодно отвлечься от странных и непонятных мне мыслей и чувств.

Почему-то мне было ужасно тяжко от этой его отстраненности. А сил на рефлексию пока не хватало.

Ну я и занялась остальными мелкими. Заодно решив подсобрать побольше информации о мире за пределами замковых стен.

И начала с Гуся, у которого в один далеко не прекрасный момент обнаружились вши. А-а-а-а! Мало мне было блох?!

Теперь я тиранила нового миньона так, что пацан верещал драным котенком: собственноручно загнала в бадью с отваром какой-то местной «сурепки», которую матушка Барбра выдала как средство от вшей, и вычесывала частым гребнем до посинения. Остальные поросята вымылись на всякий случай в том же отваре, но, поскольку гнид в волосах я у них не обнаружила, лежали на свежепритащенном из конюшни сене (все тюфяки и одеяла отправились в котел кипятиться) и болтали на разные полезные темы, которые я незаметно им подкидывала.

— Много ты понимаешь! — чирикал из-под моего личного, выданного малькам одеяла Бори. — Вот я на пирсе был в Картахелии! Вот там праздники так праздники! Осенние костры знаешь какие?! А вкуснятины сколько! Мамкины дочки готовят даже лучше, чем у нас на кухне!

— Что еще за мамкины дочки такие? — хмыкнул Наталь, которого хлебом не корми, дай с кем-нибудь поспорить. — Да не может быть, чтоб вкуснее.

— Много ты понимаешь. — Бори аж сел, откинув одеяло, и принялся азартно размахивать руками. — Мамкины дочки — это как… как… Есть мамка, она как бы главарь, а есть ее дочки, разные тетеньки и девчонки. Они работают на пирсах, продают разную еду морякам и вообще всем. Просто так там торговать нельзя, потому что все пирсы поделены между разными мамками. Хочешь работать — иди под мамку ложись, а то…

— Да заливаешь, — перебил его Наталь. И настороженно покосился на меня, потому как за похабщину я могла мелким и подзатыльника отвесить. Но все равно ляпнул: — Чего под нее ложиться? Мамка, она ж не папка! Чем она будет… ну… того… кто там под нее ляжет?

— Дурак! — взвился Бори, и через секунду два мелких засранца уже катались по полу, расшвыривая соседей и солому в разные стороны.

Гуся пришлось отпустить, засранцев разнимать, угощать педагогическими методами и загонять под одеяло. Интересный разговор, который я слушала со всем вниманием, прервался, и продолжение я уловила только следующим днем на кухне, да и то вскользь.

— Парней мамки не берут. Это женский промысел считается… А? Да ну тебя, — бухтел Бори, срезая тонкую кожуру с корнеплода. Мальчишки сидели рядышком на лавке и под болтовню готовили мне гарнир для котлет. — У меня сноха теткиной сватьи была из таких. Тетка рассказывала, что там одна мамка есть, сильно старая, дольше всех на пирсах работает. Мамка Берта. Так вот, чтоб к ней под юбку попасть, надо подношение сделать, и не простое, особое. Мамка та страсть сладкое любит, аж все зубы съела через это дело. И если ее кто удивит…

Я мысленно сложила этот разговор в мешочек и убрала на специальную полочку в своей памяти, в коробку с надписью «вдруг пригодится». К десяткам других таких же разговоров, деталек, воспоминаний и баек, что за последние дни собрала среди своих миньонов и просто мальчишек на кухне. Особенно меня интересовали приютские, те, что недавно попали сюда и еще хорошо помнили, какая она, жизнь за стеной.





Глава 42




— Ваша светлость, ну я к тому-то платью еле привык. — Мое нытье, конечно, на герцога вообще не действовало, но надо же как-то пар выпускать? — Зачем вы еще одно притащили? Чем старое плохо было?

— Я сейчас задеру тебе юбки на голову и всыплю, паршивец, — вполне мирно пообещала полынная светлость, отрываясь от книги. — Что я сказал, то и будешь надевать.

— Не надо! — Я поспешно сдернула с ширмы груду шелка цвета лаванды и обиженно засопела. Понятно, Раймон только грозится и за все время ни разу меня пальцем не тронул — в смысле не стукнул. Даже подзатыльники прекратились, я уже молчу о линейке, которой он мне грозил. Но лучше не рисковать. Особенно задранными юбками.

За прошедшие почти две недели дурацкого маскарада я знатно надрессировалась правильно надевать кучу тряпочек, в которые должна быть упакована принцесса. И даже научилась в них стоять, ходить и дышать так, чтобы ничего ниоткуда не вываливалось, не торчало и не свешивалось, а я сама не падала через два шага на третий.

В целом все оказалось как в том анекдоте про «ну ужас. Но не ужас-ужас-ужас». То бишь противно, но терпимо. И как ни странно, я почти перестала бояться разоблачения. Потому как набитые нежнейшей козьей шерстью подушечки в корсаж мне герцог сам подкладывал, тихо ругаясь на то, что я тощий, как селедочный скелет. И у него, по моим наблюдениям, не осталось сомнений в моей половой принадлежности. Это слегка успокаивало.

Зато настораживало другое.

— Вполне неплохо, — заметил Раймон, когда я выбралась из-за ширмы, все еще поправляя складки на рукавах. — Ты быстро учишься, я даже не ожидал.

Герцог подошел и остановился в шаге от меня, придирчиво разглядывая новую «композицию». Хмыкнул себе под нос что-то одобрительное.

— Повернись.

Я вздохнула. Ну да, шнуровка на спине. Кто бы мне сказал, почему его полынной светлости никак не надоест играть в живые куклы и самолично изображать мою горничную?

Корсаж уже привычно стянул талию. А потом длинные пальцы скользнули по спине к воротнику, поправляя шелковое кружево. И вдруг на мгновение замерли, коснувшись обнаженной шеи.

Меня как током ударило, и я дернулась, а Раймон в то же мгновение убрал руку и принялся несколько сильнее, чем надо, дергать за кружева, распределяя их красивыми воланами, и поправлять складки пышных рукавов.

А я стояла ни жива ни мертва, боялась поднять на него глаза и думала: это что сейчас было опять?!

Нет, с моей реакцией все понятно. Ни фига никакое тело меня не предавало, я его прикосновений откровенно пугалась. И не пыталась это скрыть. Но Раймон какого черта творит?

Нет, он не позволял себе ничего лишнего, и вообще мне временами казалось, что это меня глючит, а вовсе не герцога. Я навоображала себе то, чего нет. Ну очень уж у него был спокойный и уверенный вид все время… все то время, когда он меня не трогал вот так, как только что.


В первый раз это точно вышло нечаянно. У него рука соскользнула с той пародии на лифчик с пуш-апом, в который я обрядилась, а он пытался поправить это дело так, чтобы одна грудь не была выше другой на три пальца и в целом мое декольте не напоминало картину «сумасшедшая корова перед дойкой».

Я тогда была поверх пуш-апа в две сорочки обряжена, да плюс незатянутый корсаж, так что спокойно отнеслась к его сосредоточенному желанию привести мою грудь в соответствие с законами анатомии и гравитации. И у него даже получилось, а потом он полез поправлять сбившиеся сорочки и…

В тот первый раз он, кажется, даже с дыхания сбился. Но мгновенно взял себя в руки, и я реально подумала: показалось.

И дальше бы так считала, если бы эти нечаянные жесты не стали повторяться с удручающей регулярностью. Главное, они были абсолютно невинные: никто меня за задницу не хватал, под юбки не лез, и вообще ничего такого. Но пальцы Раймона раз за разом соскальзывали, срывались, задевали невзначай или гладили мимоходом открытую кожу шеи, ключиц или запястий.

Не больше одного раза за переодевание. И ни намека потом. И… да ну на фиг! Через три дня уже церемония, а потом… потом пусть герцог сам разбирается со своими тараканами, только меня и видели!

— На церемонии будешь в другом наряде, его сейчас готовят. — Голос герцога звучал спокойно, как ни в чем не бывало.

— А зачем я тогда это напялил?! — возмутилась я.

— Затем, что это платье подходящей длины и у него есть шлейф. — Раймон обошел меня и принялся что-то прицеплять сзади к моим плечам. — Который тоже надо уметь носить.

О да! О да, турнепс им всем в ...! Этот распроклятый шлейф действительно надо было уметь носить, иначе его обладатель рисковал многим — от расквашенного носа до переломанных ног. А еще мне пришлось учиться царственно возлагать затянутую в перчатку руку на стопку книг, изображающую некую деталь церемонии, о которой мне коротко сказали «не твоего ума дело», и зубрить текст по ролям.

Короче говоря, выбралась я от Раймона за полночь, едва живая от усталости. На лестнице меня, естественно, никто не ждал.

Только дверь в комнату его медовой светлости чуть шевельнулась, когда я проходила мимо. Но тут я не уверена, может, померещилось от усталости.

Я, кстати, как-то спросила его полынную светлость, как он собирается устраивать это представление перед герцогом Джейнсом — тот ведь не дурак и догадается.

Но мне было велено не забивать голову теми делами, которые меня не касаются, и делать ровно то, что велят. Не сказать, что я пришла в восторг от такого ответа, поскольку рисковать шкурой предстояло именно мне, но какой у меня выбор? Вот именно.

Я так устала, что до собственной комнаты тащилась, кажется, целую вечность. Чуть не заснула на лестнице между третьим и четвертым этажом. И впервые подумала — к черту вечернее умывание, до утра подождет. Даже соблазнительное уединение, позволяющее быстренько обмыться в лоханке целиком, сейчас меня не привлекало.

И хорошо, как выяснилось. А то еще вчера вечером я настолько расслабилась, что, войдя в комнату, скинула рубашку, даже не нырнув за ширму. Сегодня это вышел бы номер…

Поскольку вопреки сложившемуся уже в последние дни обычаю моя комната не пустовала. Лиу сидел на своей кровати и смотрел на меня в упор при свете масляной лампадки, стоявшей на колченогом табурете посреди комнаты.

— Что ты тут делаешь? — ляпнула я раньше, чем хорошо подумала, стоит ли вообще сейчас начинать разговор. Больно уж взгляд у парня был… странный.





Глава 43




— Живу я тут, — хмыкнул первый миньон и вроде как невзначай спросил спокойным тоном: — Что, опять герцогу про трактир и папашины рецепты рассказывал?

Спокойным-то спокойным, но я пятой точкой почувствовала надвигающуюся бурю. Ну что ж такое, а?

— Вроде того. — Ширма с легким соломенным треском перегородила комнату, отделяя меня от Лиу и от его по-кошачьи светящихся в полутьме глаз. — Устал как собака. Спокойной ночи.

Угу, так мне и дали отдохнуть, разбежалась.

Ширма с жалобным стуком отлетела в сторону, а я от неожиданности села на свою кровать, когда буквально молнией проскочивший через всю комнату Лиу оказался ко мне вплотную, навис сверху и еще руки опер в стену по обеим сторонам от меня, словно нарочно не давая сбежать.

— Рехнулся?! — Пришлось приложить усилие, чтобы голос не дал петуха от испуга. — Ты что делаешь?

— А что, ты к такому не привык? — Миньон ухмыльнулся криво, как злодей с картинки, и одной рукой сцапал меня за рубашку на груди, рывком притягивая поближе.

Ну нет, извините. Как бы я к кому хорошо ни относилась, а наглеть не позволю. И не то чтобы я каратист Иван Иваныч из шарашкиной конторы, но врезать твердым носком сапога по голени умею еще как.

Поэтому, стоило Лиу наклониться ниже, так, что я увидела свое отражение в его расширенных зрачках и почувствовала, как теплый воздух колыхнулся у самых губ, а потом сменился прохладным прикосновением, я… от души приложила этого чокнутого мальчишку куда и собиралась. А когда он вскрикнул от боли и неожиданности, теряя равновесие, добавила острым, мелким, но от этого не менее твердым кулаком ровно в солнечное сплетение, роняя парня на собственную кровать, предварительно шустро вывернувшись из-под него.

— Совсем ошалел, придурок?!

Лиу задавленно кашлял, упав лицом в одеяло, а я сидела рядом и шипела, как рассерженная кошка. Охренеть вообще, что на него нашло?

— Герцогам, значит, можно? — проперхал наконец этот недоумок, поворачивая голову так, чтобы посмотреть на меня.

— Что можно, идиот?! — Я с трудом удержалась, чтобы не добавить ему по шее. — Еще раз так полезешь, я тебе ноги переломаю, понял?

— То есть ты с его светлостью не спишь?

— Я. Сплю. В своей кровати. — Для наглядности еще подхватила его за шиворот и в эту самую кровать потыкала — хотела носом, но парень вывернулся, и получилось ухом. — Понятно?

— Понятно. — С чего этот идиот разулыбался, я не поняла.