Придурки

– Так, – сказал нам мальчик. – А теперь быстро отсюда! Чтобы я вас не видел!

Ну, мы не стали возражать и ушли даже быстрее, чем от нас требовалось.



Дальше неинтересно: мы всё же где-то купили эти поганые сигареты и даже довезли их до родины, да сами же в конце концов и скурили: очень глупо продавать сигареты, а потом их же покупать втридорога. Но главное не это, главное, что в тот единственный раз я навсегда понял: нет, не мне отгружать апельсины вагонами, отстреливаться от лихих людей из Калашникова и летать на чёрном бумере. Мой удел – весь век ползать среди камней от зарплаты до зарплаты. И как хорошо, что я это понял!



А то был у меня знакомый. Он, провернув несколько удачных спекуляций, решил, что ему теперь всё можно, занял у кого-то огромную кучу денег и заказал в Белоруссии пять вагонов мебели, которая обещала баснословную прибыль. Когда через пару месяцев он окончательно убедился в том, что вагоны эти даже не украли по дороге, а просто их никогда не существовало в природе, он правильно рассудил, что лучше не дожидаться, когда к нему придут, и сделать это самому.



Он достал каких-то таблеток, все их съел, потом позвонил любимой девушке, родственникам и близким друзьям и со всеми попрощался. Но не умер: таблетки, как и все товары в то время, оказались фальшивыми.

Тогда он достал других таблеток, настоящих, опять их съел и опять всех обзвонил. И опять не умер. В конце концов он так всех достал со своими звонками, что уже никто не брал трубку, и поэтому, когда он наконец успешно повесился на трубе в ванной, все друзья и родственники вздохнули с облегчением: он всё же оказался приличным человеком. И даже те, кто занял ему денег, не стали убивать никого из его друзей и родственников, потому что прекрасно знали, что денег у него никаких давно не было. Да скорее всего, они сами ему эту мебель и продали.

А вы говорите – бизнес.





Время




Одна девушка рассказывала, как на улице подошла к ней культурная старушка и спросила, который час. Девушка, как это ныне водится, полезла в сумочку, достала мобильный телефон и сообщила старушке время. «Но мне не нужно время из телефона! – воскликнула капризная старушка. – Мне нужно время из часов!»

И старушка эта кое-что таки понимала про время. То время, которое мы все почти сейчас носим с собой и держим в доме, – оно вырабатывается при помощи электронов, про которые точно известно только то, что они всегда находятся не там, где мы думаем. И в результате получается совершенно несусветная дичь: только что вроде бы было без четверти, но посмотришь в телефон через пятнадцать минут – а там уже наступило завтра.

Такие приборы годятся только на то, чтобы узнавать по ним, на сколько часов ты уже опоздал. Ну или про то, что всё равно уже никуда не успел.

Человек, пытающийся жить по такому времени, обычно носится как угорелый, глаза его бегают, язык его сух, и дыхание поверхностно. И жизнь свою он заканчивает как-нибудь нелепо: в автомобильной пробке или в очереди на излечение от простатита.



Настоящее же время делается совсем не так. Оно не скачет, как полкило блох, – оно вообще предпочитает никуда не двигаться. Время очень похоже на туман: если сверху ветер носит его клочьями, то в низинах оно лежит неподвижно.

Помните, в доме у бабушки обязательно был такой механизм для производства медленного-медленного времени: чтобы оно хоть немного двигалось вперёд, нужна была тяжёлая-претяжёлая гиря на каторжной цепи, которую каждое утро нужно было возвращать на место. И было долгое-долгое утро, и нескончаемый день, и бесконечный вечер. И ничего вокруг этого механизма никогда не менялось, и висели вокруг него всё те же портреты в синих рамках: бабушка в подвенечном платье рядом с мужчиной, похожим на артиста из кинофильма трактористы; давно всеми забытые родственники; испуганные наши родители, вытаращившие глаза из-за треснувшего стекла, за которым располагается уже вообще неизвестно что. Кровать с уложенными горкой подушками, на которой строжайше запрещёно валяться днём, и термос времён советско-китайской дружбы с завёрнутой в шоколадную фольгу пробкой, и муха лениво и неутомимо бьётся и бьётся жестяной своей головой об оконное стекло.



А если зайти в пустой дом в заброшенной деревне, то в нём обязательно найдутся сломанные ходики. Это значит, что всё: время кончилось и наступила, хули там, вечность.

Но не для нас: у нас в кармане пищит, в ухе звенит и в голове тикает. Типа, жизнь у нас.





Город




А известно ли вам, что такое город?

Если использовать методику полковника Фридриха Краусса фон Циллергута, который, как известно из произведения писателя Гашека, был редкостный болван, то город – это некоторое количество построек, собранных в одном месте для проживания и хозяйственных нужд горожан.

Можно, конечно, возразить, что в городе довольно часто можно встретить и такие здания, которые не предназначены ни для проживания, ни для хозяйственных нужд, – музеи, например. Но на самом деле музей – это тоже всего лишь склад полезных, не очень полезных и даже совсем бесполезных предметов. Даже вот Эрмитаж – мебель и посуда там неплохие, а всё остальное нормальный человек вряд ли станет держать у себя в доме. Есть ещё, впрочем, памятники – но у них тоже имеется полезная функция: они нужны для того, чтобы птицы меньше гадили на здания – ведь редкая птица может спокойно пролететь мимо памятника царю-освободителю или гениальному писателю.



Однако всё вовсе не так просто, как представлялось полковнику.

Время от времени в город приходят посторонние люди, чтобы отобрать у местных жителей все их жилые и хозяйственные постройки (о вечный квартирный вопрос!), и часто им это удаётся. Что делают завоеватели, обездвижив местное мужское население и насладившись горожанками? Они почему-то, вместо того чтобы вселиться в освободившиеся помещения и мирно там зажить, идут громить местные достопримечательности: колизей, ратушу, памятник народному благодетелю – всё, что напоминает о счастливом быте бывших жителей. Даже прогрессивные демократы – казалось бы, интеллигентные все люди – первое, что сделали после победы над палачами, это пошли ломать памятник давно мёртвому и совершенно чугунному председателю ВЧК. Раздражает потому что.

А потом мало-помалу устанавливается обычная тихая жизнь и бывшие варвары потихоньку обживаются и начинают сами водружать собственные монументы, капища и памятные знаки. И что интересно – на тех же самых местах, где раньше всё разломали.

И глядь – прошло каких-нибудь лет сто-двести а всё в городе по-старому. Ну, почти по-старому. То хазары, то татары, то белые, то красные, то коммунисты, а то демократы. А москвичи всё так же акают, вологодцы окают, в городе Ростове всё те же раки на базаре, а в городе Калининграде от самых неожиданных родителей родятся белокурые гансы и гретхены. И кто кого победил?




Но это, правда, не у всех городов получается. У иного города, Беднодемьяновска например, достаточно сменить название – вот и нет города. Жалко, конечно, но тут уж ничего не поделаешь – характер тоже иметь надо.





Друзья




Проблема уничтожения друзей стоит давно и чрезвычайно остро.

К сожалению, далеко не каждому человеку под силу организовать их публичное гильотинирование или тайный расстрел в подземных казематах (что всегда являлось обязательным эпизодом всякого успешного царствования), так что приходится пользоваться доступными средствами.



А необходимость уничтожения друзей несомненна.

Во-первых, почему-то считается, что друзьям позволено то, что ни в коем случае не позволено остальным людям. Это вообще свойственно отношениям между близкими людьми: при близких можно, нимало не смущаясь, икать, пердеть, чесать, где чешется, и сморкаться при помощи пальцев: на то они и близкие – поймут, простят и всё стерпят.



Во-вторых, за долгие годы знакомства с нами наши друзья составили о нас самое невыгодное мнение. Это перед неприятелем мы всегда готовы, выбриты, собраны и надменны, только врага мы разим смертельной шуткой, морозим ледяной вежливостью и потрясаем благородством манер. А в кругу друзей мы размягчаемся, расклеиваемся, ноем, развешиваем сопли, напиваемся в хлам и несём полный вздор. Друзья, как бы благожелательно они ни относились к нам поначалу, невольно постепенно меняют своё мнение к худшему. Они начинают разговаривать с нами снисходительно, порой раздражённо, а иной раз и наставительно. Да что там! Лучший друг часто легко пошлёт нас нахуй, а мы, вместо того чтобы расстрелять его на месте, притворимся, что так и надо.

Но нам-то совсем не того надо! Нам ведь надо, чтобы нами восхищались, слушали нас открыв рот и с уважением трясли руку. А что вместо того? Махнут рукой и похлопают по плечу – мол, ничего, не беда, хуже бывает.

Ну и самый тяжёлый случай – это когда какой-то человек с активной жизненной позицией и большим сердцем решит, что его друг вообще ни к чему не пригоден, и начнёт осуществлять руководство его жизнью – хуже этого вообще ничего не бывает, лучше сразу пойти и записаться в концлагерь.

Так что причин более чем достаточно.



Самый большой опыт уничтожения друзей накоплен разнообразными жёнами. Как правило, молодая жена сразу после брачной процедуры приступает к планомерному уничтожению всех друзей новоприобретённого мужа в целях их замещения своими собственными. Методы тут могут быть самые разные: один друг к ней грязно приставал на кухне, другой распространил порочащие сплетни, третий – пьянь и скотина, ну и так далее.

И методы эти, как правило, очень успешны: ну разве что соберутся бывшие лепшие кореша раз в год тайком где-нибудь в гараже, выпьют по полбанки, повздыхают «а помнишь, Серёга…» да и разойдутся по домам, трусливо нажравшись антиполицая.



Без жены сложнее. Самый, конечно, приятный и выгодный способ – это занять у друга очень много денег. Срабатывает практически всегда, но, к сожалению, далеко не у каждого друга есть очень много денег, чтобы их занять.



Остальные способы сложны и не всегда осуществимы. Например, чтобы по совету покойного певца Высоцкого тянуть парня в горы, необходимо специальное снаряжение, и ещё не факт, что тем самым, который раскис и сник, не окажетесь вы сами.

Так что тут нужно думать – мыслящий человек, как известно, всегда найдёт какой-нибудь выход.



Да! Совершенно забыл сделать важную оговорку: под словом «друг» в данном контексте вовсе не подразумеваются так называемые «друзья», расплодившиеся на наших просторах в последние годы под влиянием либеральных идей.





Электрическая почта




В последнее время люди пишут друг другу очень много писем.

Письма эти ненастоящие, то есть электрические. И таких писем гораздо больше, чем нужно живому человеку.

Это как с искусством фотографии: пока для изготовления фотоснимка нужно было уметь отмерить на аптекарских весах фенидон с гидрохиноном, поташ и буру – фотографий было очень мало, и все они были прекрасные. Ну не станет же человек заниматься таким трудоёмким делом для того, чтобы изобразить какую-нибудь чепуху.

Потом появились готовые смеси: проявитель и закрепитель. Фотографий стало больше, но процесс всё равно оставался слишком трудоёмким: накрываться одеялом, заправлять в бачок плёнку, вращать пимпочку проявочного бачка, потом печатать снимки с помощью увеличителя, думать над временем экспозиции, и в дверь ванной комнаты непрерывно стучат.

И вот тут появились фотосалоны. Нет, это была ещё не катастрофа – катастрофа случилась после изобретения цифровой фотографии. Весь интернет, да что там! – весь мир оказался погребённым под миллиардами мегатонн фотографий.

Вот так и с письмами: вырвать из тетрадки двойной лист, найти пишущую ручку, написать что-нибудь заветное, купить конверт, сложить письмо, заклеить языком, отнести в почтовый ящик – это всё ведь не так просто, и если уж донёс, то там, наверное (нет, наверняка!), что-то очень крайне важное, ну, как минимум для отправителя.

А как работает электрическая почта?