Пресс-тур

Илья начал заводиться.

– Мама! Послушай меня! Я не понимаю, как можно не быть против того, что тут происходит. Помнишь, два года назад я в Екатеринбург ездил? Мишка мне рассказывал: все на Большой земле все знают, обсуждают грешки «Альта». Мутные схемы, уход от налогов, как они тут своих сотрудников деньгами осыпают, а остальному городу гроши платят. И это он даже не слышал про загрязнение рек, про заповедные леса, что они тут себе под дачи вырубают, про охоту на краснокнижных животных.

– Ну и какое отношение…

– Мама, какой сейчас год? Ты до сих пор в хрущевке живешь, когда по всей стране реновация, государство тебя бросило, «Альт» тебе никак не помог. Как мне не интересоваться политикой? А может, ты забыла про обвал?

– Это несчастный случай был, ты прекрасно знаешь сам. Благодаря им вся Россия держится. Ты помнишь, что тут десять лет назад было? Они больницу новую построили, школу отремонтировали, надбавка к пенсии мне от них большая. У тебя теперь работа есть, тут никаких частных автомобилей раньше и не было даже.

– Несчастный случай потому, что на безопасности шахты сэкономили. Мама, ты разговариваешь штампами из телевизора! Они нам кость бросают, чтоб люди не бунтовали. Живем в разваливающейся хрущевке на твою пенсию!

– Все так и есть, никаких штампов! Вырастешь – поймешь. – Мать перешла на повышенный тон: – Думаешь, я дура, не понимаю, что они не альтруисты?! Но без них, я не знаю, где бы мы сейчас были!

Илья взбесился, хватил кулаком по кухонному столу и стремглав выбежал на улицу. Хотел набрать Денису, но передумал. От злости и нечего делать побрел к площади Ленина – посидеть на лавке. Пройти улицу из трехэтажных хрущевок, потом памятник вождю в окружении отремонтированных ДК, школы и детского сада, а за ними – новые районы, где и находилась автомастерская, в которой он подрабатывал.

Новые районы выглядели инопланетно: для сотрудников «Росальтэна» выстроили несколько десятков малоэтажных зданий в духе модных урбанистических тенденций – зелень на крышах, окна до пола, качественная дорогая отделка натуральными материалами; дворы были без машин, но с велодорожками для популярных тут летом электровелосипедов. Такие чудо-дома Илья видел лишь в интернете на фотографиях, и теперь, глядя на них каждый день, он особенно остро ощущал себя человеком второго сорта, застрявшим где-то на обочине жизни. Чтобы еще усилить ощущение сегрегации, жилая часть новых районов была отгорожена от остального города сплошной стеной с периметром безопасности. Чтобы никто не перепутал: за забором – бояре, снаружи – холопы.

Новые хозяева города и жизни реконструировали хрущевки, что находились вблизи от центральной площади, видимо, чтобы не портили вид, а на других, включая ту, где жил Илья с матерью, похоже, решили сэкономить. Их обещали расселить, но этого надо было ждать еще как минимум несколько лет, сейчас же комиссия признавала состояние зданий удовлетворительным, несмотря на текущие трубы шестидесятых годов и трещины в леденеющих зимой стенах.

«Пока мы живем в аварийных домах, они тут катаются на своих электровелосипедах», – с давно затаенной злостью подумал Илья.

Его детство выдалось тяжелым. Отец, отставной военный, обслуживавший аэродром, так и не смог вывезти семью на Большую землю. Умер он рано, и десятилетний Илья Демьянов остался вдвоем с матерью. Лет пять после похорон выдались особенно мучительными, мама безуспешно пыталась найти хоть какую-то подработку на погибающем аэродроме, а пенсии и надбавки за отца едва хватало на еду и свет.

К моменту открытия росения Краснополярск практически вымер – все, кто мог, уезжали к родственникам на юг, бросая квартиры вместе с пожитками. Сначала в городе сохранность чужих жилищ уважали, потом бедность заставила вскрывать соседские квартиры и пользоваться всем, что попадалось под руку. В конце концов самым ходовым товаром в Краснополярске стала водка.

Шестнадцатилетний Илья, один из семи учеников местной школы, от безнадеги уже подумывал наложить на себя руки, останавливало лишь экзистенциальное чувство вины перед матерью. Как вдруг в городе появились шахтеры, геологи, строители, за ними инженеры и менеджеры – и все вокруг пришло в движение, заработало, и Краснополярск стал оживать.

В чем-то мать была права – «Альт» действительно в тот момент спас их город и всю страну. Однако затем воодушевление от перспектив новой жизни сменилось разочарованием. В компанию практически невозможно было устроиться на нормальную работу – лишь на самые низовые должности, вроде поварихи в столовой или грузчика в аэропорту. Мать не взяли даже поварихой. Его тоже не взяли. Его лучший друг с трудом устроился на шахту и погиб при обвале. Лишь его школьного приятеля Серегу приняли на теплое местечко за великолепные компьютерные навыки – и сделали в своей пропаганде символом возможностей для остальных жителей города.

К двадцать первому дню рождения Илья скопил денег и сделал два подарка. Один – матери, новый телевизор. Второй – себе, купил билет до Екатеринбурга погостить у троюродного брата Михаила, с которым переписывался в соцсетях. Поездка стала судьбоносной – именно Мишка рассказал ему об анархизме, познакомил с местной ячейкой активистов и дал пару книжек в дорогу.





Глава 2. Приглашение




Лопаты с трудом вгрызались в промерзшую землю Введенского кладбища. Двое рабочих в спецовках закидывали гроб, еще видневшийся на дне ямы. Павел поддерживал мать под руку и пытался сдерживать слезы – из-за ледяного ветра они быстро застывали и превращались в сосульки на бороде и очках. Ветер залезал под пуховую куртку, пробирался за шарф и замораживал пальцы, несмотря на перчатки. Что-то уныло вещал поп, из-за старославянского понять, о чем он говорит, было невозможно: Паша и не слушал.

Здесь уже почти никого не хоронили, место можно было получить лишь на аукционе или по наследству. Старинное, «немецкое» кладбище, где со времен Петра I погребали неправославных христиан, поразило его особой, мрачно-торжественной атмосферой, едва он приблизился к поблекшей краснокирпичной готической ограде. Гроб к могиле несли под согнутыми весом лет кривыми деревьями, по аллеям, вдоль которых на каждом шагу были видны занесенные снегом скорбные статуи ангелов, изящные мраморные вазы с завитушками, непривычные надписи на латинице и даже часовни и семейные мавзолеи, насчитывающие не одну сотню лет.

Хоронили его дальнюю родственницу, милую женщину, которая нередко навещала его семью в детстве и всегда была к нему добра. Как-то раз она даже приезжала к ним на дачу и отогнала деревенских хулиганов, пытавшихся отобрать у маленького Паши велосипед. Она умерла в глубокой старости при полной ясности ума, так что это событие вызывало лишь светлую грусть, но Павел не мог сдержать рыданий. Этот год его добил.

Вибрация.

Сын. Его сын, о котором он мечтал и которого так ждал, был тяжело болен астмой. Дети у тридцатилетних в их время были аномалией, и когда ребенок появился на свет, Павел был на седьмом небе от счастья. Но длилось оно недолго. Вместо развивающих кружков, социализации с другими детьми, велосипедов, поездок с семьей на море родителей терзали бесконечные дорогостоящие походы к врачам, разговоры о здоровье, пачки лекарств, непрекращающееся мытье полов и уборка, слежение за достаточной влажностью воздуха в доме – и даже любимого британца Гришку пришлось отдать матери.

Вибрация.

Жена. Вероника, которую он так любил, стала совсем чужой. И без того ухудшившиеся после родов отношения с обнаружением болезни сына совсем потеряли радость. Общая беда их не сблизила, наоборот, они погрязли в ежедневных ссорах и скандалах. Он любил жену, жалел, старался понять, сердцем знал, что ей так же тяжело, как и ему, из-за болезни сына, и надо проявлять сострадание, но рассудок говорил, что так продолжаться не может.

Вибрация.

Родители. На старости лет дураки, прожившие лет тридцать вместе, решили развестись. Он даже не знал, как на это реагировать: кроме досады и глубокого недоумения никаких чувств не возникало. А еще ему очень не хватало теплых семейных вечеров, когда он, мать и отец сидели вместе у камина на даче. Когда они сообщили ему о своем решении, он подумал, что это розыгрыш. Но потом отец действительно съехал на отдельную квартиру и теперь, похоже, наслаждался жизнью холостяка, временами появляясь на публике с девушками, приходящимися ровесницами Павлу. Это было неестественно и рушило всю картину Пашиного мироздания.

Вибрация.

В кармане вибрировало и вибрировало. Он зло выхватил телефон: клиент все написывал про подготовку к пресс-туру.





* * *


Владимир сидел у окна и фальшиво играл на пианино. Эта покупка была его новой игрушкой; вообще, он приобрел инструмент для души, но уже подумывал задействовать в одном из своих будущих роликов: вместе они шикарно будут смотреться на фоне хромакея.

«Сделаю разгромный обзор – и в конце фальшивенько так сыграю какую-нибудь издевательскую мелодию, будет вишенка на торте и очередная неожиданная фишечка для подписчиков, может, даже завирусится», – подумал он.


Блогер высунул язык и сделал селфи на фоне пианино – это была еще одна его фишка, селфи с высунутым языком. Сначала такие фото вызывали у всех недоумение, потом бесили, затем его стали издевательски пародировать и передразнивать, всегда подчеркивая излишний вес, а когда его ролики стали набирать по миллиону просмотров, он обнаружил, что люди теперь так делают, стремясь ему подражать. Это лишь уверило его в правильности всех своих поступков.

Владимир оперся на новую трость с набалдашником, раскрашенным в цвета флага Ямайки, и поковылял на кухню варить кофе. В детстве он умудрился попасть в аварию на безлюдной сельской грунтовке: его на скутере сбила машина. Так что теперь он ощутимо прихрамывал на одну ногу. В результате с самых ранних лет Владимир привык ходить с тростью, которая стала еще одной его визитной карточкой. Тростей дома были десятки – он покупал их в России и за рубежом, привозил из пресс-туров, их дарили друзья и рекламодатели его блога, вручали на работе на дни рождения и присылали поклонники из разных уголков страны и бывшего СССР.

Проходя мимо окна, Владимир бросил взгляд на улицу – до горизонта простирались ряды новостроек. К своим тридцати шести он наконец-то скопил на однушку в Новой Москве и теперь обладал пропиской в самом густонаселенном месте России.

Владимир TechKing Трошин был самым известным российским журналистом и блогером во всем, что касалось промышленности, сложных машин, гаджетов и IT-технологий. Начав с YouTube-канала «для своих», за несколько лет он стал звездой сначала российского ютуба, а потом и телевидения – его заметили и позвали работать на «Первый канал». За глаза в индустрии его называли «патриарх» – и ему это нравилось. Владимиру писали фанатки, его гневных отзывов боялись пиарщики, а заработкам завидовали все коллеги по цеху. К нему стояла очередь на месяцы вперед из компаний, желавших рассказать о своем новом заводе, станке или телефоне, – и отбирал он их крайне придирчиво, предупреждая рекламодателей, что даже коммерческий репортаж может быть разгромным. И все равно те несли деньги – засветиться у него значило рассказать о себе многомиллионной аудитории.

За годы работы он объездил нефтяные скважины, автопроизводства и полиграфические комбинаты, первым из России смотрел в Японии на новых роботов, бил для видео флагманские смартфоны ценой в пять зарплат обычного россиянина, но одна вершина оставалась все же непокоренной.

В последнее время его навязчивой идеей стало попасть на завод «Росальтэна». Он направил пару десятков запросов о посещении предприятия – и неизменно получал отказ. Журналисты и блогеры временами приезжали за свой счет в Краснополярск, но максимум, что им удалось, – снять проходную и пару раз пообщаться с сотрудниками завода. В городе внимательно мониторили. кто к ним прилетает, и некоторых журналистов оппозиционных СМИ без разговоров останавливали в аэропорту и сажали на обратный рейс.

Когда Трошин начал наливать воду в чайник, в другом конце комнаты раздался звонок. Он сначала решил не брать, но потом нехотя туда поковылял. На экране высветился Павел из пресс-службы «Альта». Сердце подскочило в предвкушении: перед тем как взять трубку, он пару раз глубоко вздохнул и прочистил горло.

– Владимир, добрый день! Павел Орлов, пресс-служба «Росальтэна». Удобно говорить?

– Да, Паш. Занят, но минутка есть. По какому вопросу звоните? – Трошин старался отвечать как можно строже и по-деловому, не выдавая возбуждения.

– Владимир, рад вам сообщить, что скоро случится знаковое событие – мы наконец-то покажем завод прессе. Вы не раз писали запрос о посещении предприятия, и мы рады, что наконец-то можем вас пригласить. Скажите, вам интересно было бы поехать?

– Ох, подождите. Дайте в календарь загляну… Ну, если в мой график уложится, то можно попробовать.

– Отлично, я пришлю все детали в приглашении. Очень хотели бы вас видеть – как самого авторитетного журналиста в области высоких технологий. Скажите, вы планируете ехать в качестве ведущего своего блога или со съемочной группой от «Первого»? Их редактору не звонил, сразу вам.

– Я подумаю, как лучше. Все, Павел, не могу говорить, очень занят: съемки, высылайте приглашение. И я привык летать бизнес-классом.

– Спасибо большое, приложим максимум усилий, чтобы вам понравилось. Обязательно сообщите, если с вами будет съемочная группа, мы начинаем оформлять билеты. До скорого!

Пиарщик прекратил вылизывать жопу, и Владимир бросил трубку. После чего, опираясь на трость, аж подпрыгнул и ударил себя свободной рукой по пятке. Это будет эпичный репортаж, тысяч на пятьсот лайков, ради такого можно и с группой «Первого» поехать, вся страна посмотрит. И пусть только попробуют не дать ему лучшего оператора для такого сюжета!

А теперь скорее сделать об этом посты в соцсетях – пока другие журналисты, которых уже наверняка начали приглашать, не выложили эксклюзив первыми. Он подошел к ноутбуку, развернул на весь экран лого «Росальтэна» из гугл-картинок и сделал фото с высунутым языком.





* * *


Она никогда не любила пресс-туры.

– Можно поторопиться? Я не могу опаздывать, только с поезда. У меня очень напряженный график.

Кира Герман яростно перегоняла во рту жвачку: слева направо и обратно – в последние пару лет питерские пробки стали просто невыносимыми, а ей не хотелось терять пару миллионов из-за опоздания. Лезть в метро, впрочем, хотелось еще меньше.

– Девушка, ну а что вы хотите? – покосился в зеркало заднего вида пожилой интеллигентный таксист, какие еще остались только в Питере. Кира была немного старомодна в плане доверия к автономным такси и предпочитала терпеть водителей. – Опять становимся европейской столицей. Я вот коренной петербуржец и никогда такого не видел. Центр перенаселен, раньше сюда москвичи валили, потом регионы, а теперь европейцы прут, «почувствовать дух старой Европы», как они говорят. Сначала западные полезли, теперь и восточные. Скупают недвижимость целыми районами. Я иногда зайду куда-нибудь и возмущаюсь – ни слова по-русски. Будем скоро, как при царице Екатерине и немцах, людьми второго сорта. Я думаю…

– Дядь, пожалуйста, давай молча поедем.

Таксист обиженно моргнул, замолчал, включил погромче классическую музыку и стал смотреть перед собой на еле ползущие машины. Кира ехала на открытие многострадального петербургского долгостроя – парка Тучков Буян. В интернете она прочла, что его заложили, когда ей было лет восемь, и домучили только сейчас, когда она уже стала совершеннолетней. Да она и не могла о нем слышать в детстве, семье еще тогда только предстояло перебраться в Россию из Казахстана.

Метиска: мать – из русских немцев, отец – казах с уйгурскими корнями. Благодаря яркой внешности Кира с детства была в центре внимания. К красоте, вызывавшей слюноотделение у большей части мужского пола, с возрастом добавились крепкий внутренний стержень и пробивной характер. Далеко не все на новом месте приняли их с сестрой с распростертыми объятиями – и если парни волочились, то многие девчонки открыто ненавидели, вплоть до рукоприкладства.

С такими данными путь в е-селебрити был обеспечен – и уже в шестнадцать она обладала солидным количеством онлайн-поклонников, а к восемнадцати стала собирать сотни тысяч просмотров. Ее сделал амбассадором модный стрит-фэшн бренд Kornee, а фирменную прическу – неровное рыжее каре с выбритым в районе виска треугольником, открывавшим татуировку с пандой, – глянцевые блоги и журналы отметили среди актуальных трендов года.

Минут через двадцать Кира поняла, что может безбожно опоздать, и в районе Эрмитажа выскочила из машины, безнадежно застрявшей в пробке. Она побежала через Дворцовый и Биржевой мосты к Тучкову Буяну. По дороге сделала пару селфи с узнавшими ее, несмотря на шапку и очки, фанатками, записала десять голосовых сообщений друзьям и менеджеру по рекламе и ровно в назначенный срок оказалась на месте.

– Точность – вежливость королей. – Кинула она нервно поджидавшему ее на входе в парк сопровождающему из пресс-службы.





* * *


– Хэй-хэй, это Кира! – Девушка вела стрим, который смотрели больше двух сотен тысяч человек. Герман продемонстрировала в камеру телефона жест «виктори» и свой выбритый треугольник. – Сегодня вы не поверите, где я: в парке Тучков Буян, он наконец-то открылся, специально под Новый год. Я безумно рада такому подарку всем горожанам. Я очень долго ждала нового тусового места в моем любимом городе на Неве! Мы ждали, ждали – и вот завтра вход сюда будет свободным для всех, а сейчас я одна из первых гостей!

Минутой ранее вы видели, как закончил выступление Степан Сергеевич, мэр Петербурга. Надо сказать, что очень во многом открытие парка – его заслуга, так что, питерцы, кто меня смотрит, золотой человек ваш мэр! Берегите такого! Я сама примчала сюда по новой велодорожной сети, что была им запущена в прошлом году. Да, она работает даже зимой. Мы скоро перегоним по велодвижению Амстердам!

В общем, мне очень нравится, что происходит с городом. Итак, давайте посмотрим, что для нас придумали архитекторы и ландшафтные дизайнеры. И начнем с новой достопримечательности Петербурга – искусственного холма, с которого открывается вид на мегаполис. Уверена, вы захотите отсюда скатиться на ледяной горке. По-о-о-ехали!