Предел

– Там нарисована девушка, – сказал Горчаков осторожно. Оказывается, Прима знала не все о своем воплощении из иной реальности.

– Удивительно, – сказала Прима. Голос ее не изменился. – Видимо, я хотела сделать вам приятное. Девушка человеческая?

– Да, – сказал Горчаков. – Там явно Земля. И человеческая девушка.

– Значит очень персональный подарок, – сказала Прима. – Мы редко рисуем разумных существ.

– И за ваш нынешний облик – тоже спасибо, – продолжил Горчаков. – Я убил эту девушку. В иной реальности, которой уже нет. Я был вынужден это сделать, чтобы вернуть мир к норме, в итоге я спас две цивилизации от долгой и страшной войны. И все же я ее убил! Кровь на моих руках, вина в моей душе, ее взгляд в моей памяти. Осознать, что здесь она жива, очень важно для меня. Спасибо.

– Боль ушла? – спросила Прима.

– Нет, конечно. Останется со мной навсегда. Но мне стало легче.

– Я рада, – Прима развернула мольберт. – Вам нравится?

Валентин подошел к ней. За его спиной иллюзия стены растворилась в воздухе, исчезла даже пыль, осыпавшаяся на землю.

Горчаков постоял, глядя на холст.

Спросил:

– Но как?


Перед ним был не набросок, не эскиз. Это была готовая, законченная картина. Горчаков стоял на ней в старой и запачканной грязью военной форме, прислонившись к стене полуразрушенного дома. Да, это был он, совершенно точно, Валентин узнавал свое лицо, взгляд, позу, положение пальцев и поворот корпуса. Не фотография, не зеркало, какие-то детали вроде бы даже изменились, добавился шрам, в волосах появился неожиданный проблеск седины, но это был он – совершенно точно.

В руке у этого Горчакова был пистолет – какая-то старинная модель, длинным кожаным ремешком пристегнутая к кобуре. Рука была опущена, палец не лежал на спусковом крючке, но почему-то было понятно, что он недавно стрелял и готов стрелять еще. Горчаков с картины смотрел на командира Горчакова на станции Ракс – будто изучал его, размышлял, стоит ли из-за него воевать – или поднять руки и сдаться неведомому врагу.

– Краски особые, – пояснила Прима. – Я рисовала не кистью, я рисовала разумом. Извините. Я бы использовала классический метод, но у нас нет на него времени.

Да, изображение действительно было необычным. Валентин вспомнил, что в иной реальности большинство картин Примы выглядело именно так – вроде бы и нарисованные красками, но распадающиеся на крошечные цветные пиксели. Как это работало? Смешавшиеся краски сами распадались и соединялись, повинуясь не столько кисти, сколько мысли Первой-вовне?

– И где я? – спросил Валентин. – Когда, точнее?

– В вашем прошлом, – сказала Прима. – Город Севастополь. Вторая мировая война.

– А, – сказал Горчаков. – Я выжил?

Прима задумчиво посмотрела на холст.

– Нет. Там бы вы не выжили.

Горчаков кивнул. Он и сам видел, что тот, на картине, уже на грани между жизнью и смертью.

– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала Прима. – Иногда нужно выжить, иногда – умереть. Вы любите скромничать, командир. Говорить, что вы не самый сильный, не самый умный, не самый мудрый. Это так, не скрою. Но в вас есть что-то другое,

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.