Предатели

— Повар, Леонид Сергеевич. Лучший в своем деле.

— Спасибо за вкусный завтрак, — пытаюсь быть вежливой, хоть дичь берет от необходимости быть участницей всего этого «барского благополучия».

— Я могу готовить то, что больше вам по вкусу, — говорит мужчина, оценивая почти нетронутое содержание моей тарелки. — Любые ваши пожелания.

— Мне все понравилось! — слишком тороплюсь с ответом, поэтому он получается громким. — Спасибо, ничего не нужно менять.

Он уходит, а Управляющая выразительно посматривает на наручные часы.

И мне приходится пережить еще одно «дремучее средневековье»: смотр работников.

Лица, лица, лица. Некоторых даже не представляют по именам, некоторые даже не поднимают взгляд от пола.

У Островского штат из почти тридцати человек не считая охраны.

Неудивительно — чтобы держать в порядке этот дворец, нужна не одна пара рук.

После официального вхождения в роль хозяйки, Агата ведет меня в гостиную, где — ожидаемо — еще одно незнакомое лицо. Хотя нет, все-таки знакомое: это девушка, почти моя ровесница или чуть старше. Она неизменно сопровождала Марата в каждый его визит к нам.

Его личная помощница — Диана.

Островский всегда называл ее только по имени, но управляющая представляет полностью — Диана Владимировна Ольшина. И до того, как я успею что-то ответить — почти официально, словно сдает акт «приема-передачи», вручает меня ей.

— Рада знакомству, Анфиса. — Диана крепко, очень по-мужски пожимает мне руку. — Надеюсь, вы полны сил, потому что у нас очень много дел.

Я не полна сил и мне не хочется ничего. Разве что проснуться в собственной кровати и узнать, что все это был просто дурной сон.

Но я послушно иду за Ольшиной, даже не спрашивая, куда и зачем.

Потому что абсолютно все равно.





Глава 10: Рэйн




— Я заказала китайскую еду, — с гордостью сообщает Ангелочек, как будто сделала что-то смертельно опасное для ее свежего маникюра.

Потягивается напротив окна, вообще не стесняясь быть голой.

Поправляет волосы, немного оттопыривает задницу и проводить ладонями по груди.

Со стороны может показаться, что напрашивается на еще один утренний секс, но на самом деле это просто акт самолюбования. Она из тех цыпочек, которым есть чем гордиться и за что благодарить мать-природу, и к моему огромному удовольствию ничего из себя не корчит, а любит свое роскошное тело и мордашку. И не скрывает этого.

Скорее всего, это вообще единственный человек, которого она любит.

А я просто драчун, бунтарь и хороший ебарь, поэтому ей со мной хорошо.

Хотя совершенно точно в жизни Анжелы есть солидный папик, который оплачивает все ее «красиво»: квартиру, машину, тряпки, салонные процедуры и поездки.

Она этого никогда не скрывала.

Я у нее «для души».

И чтобы пощекотать нервы, сбегая от старого вялого члена — к молодому и крепкому.

Наши с ней отношения — вся суть современного общества: ложь, азарт и полная, пусть и очень удобная херня.

— Ангелочек, сделаешь кофе?

Она нарочно дует губы, но уже бежит на кухню, чтобы порадовать больного.

Ей нравится играть в сестру милосердия. Уж не знаю почему, но может чтобы успокоить тоненький голосок совести, который изредка воскресает из мертвых и говорит, что она ведет шлюшный образ жизни, и его нужно разбавлять хоть чем-то правильным. Например, вторую неделю выхаживая избитого собственным отцом малолетнего долбоеба.

Я подкладываю под спину еще пару подушек и включаю телевизор, бесцельно перещелкивая каналы, пока на экране не возникает знакомое лицо новой жены моего отца.

Ведущая рассказывает что-то о благотворительном вечере и огромной помощи людям, больным редким заболеванием крови.

Я жду, пока камера на мгновение оторвется от дающего интервью Островского, и поймает стоящую за его плечом страшилку.


Нажимаю на паузу.

Фиксирую ее лицо в тот момент, когда она пытается отвести от лица прядь волос.

Провожу языком по губам, вспоминая вкус ее губ и всхлипы мне в рот.

Сталкиваю одеяло ниже пояса.

Беру в кулак вставший член и, злобно ухмыляясь, провожу вверх и вниз, подрачивая себя почти с удовольствием.

— Эй, Дождик![1] — Моя личная сестра милосердия вдруг взбирается на меня сверху, вертит задницей и запросто натягивается на мой стояк до упора. Закатывает глаза, вертит бедрами и прогибается в талии.

Я нарочно раскидываю руки, давая ей полную свободу действий.

Ангелочек никогда не говорила, кем была до того, как нашла свой шестидесятилетний билет в красивую жизнь, но я практически уверен, что танцевала стриптиз и снималась в порно. Она даже трахается с артистизмом, как будто на камеру.

А в моем больном мозгу, когда в редкие моменты из-за плеча моей красавицы появляется застывшее на экране телевизора лицо мачехи, зреет такой же больной и уродливый, как вся моя жизнь план.

Папочка хочет наследника?

Плохой же я буду сын, если не помогу ему в деле всей его жизни.

Через двадцать минут Ангелочек со мной «заканчивает». Именно это слово лучше всего отражает суть происходящего, где моя роль начинается и заканчивается изображением бревна со стручком подходящего размера и работоспособности. Моя личная сисястая сиделка падает рядом на подушку, закрывает глаза и ничуть не стесняется капель пота на ее идеальной коже. Выглядит совершенно измотанной, но уже через секунду хватает с тумбочки телефон, делает какую-то явно красивую себяшку и постит в инсту.

— Красное или черное? — спрашивает с видом человека, который собирается перерезать провод на взрывающем механизме. Как будто от моего ответа зависит жизнь кучи людей.

— Желтое, — говорю от балды, но именно это работает, потому что в ответ Ангелочек буквально присасывается к моей груди.

Оставляет большой и яркий засос.

Я с этой «наградой» прохожу пару недель точно. Почему-то синяки, царапины и порезы заживают на мне, как на собаке, а вот следы женщин остаются хрен знает на сколько. Засосы, царапины на спине и прочая хуета, оставленная в порыве страсти — иногда Ангелочек так старается, что я становлюсь похож на жертву кота-маньяка.

Придется теперь ждать, пока все это сойдет, прежде чем закатываться к своей второй подружке. Она, в отличие от Ангелочека, живет в мире, где все парни и девушки хранят верность своим половинам. И даже когда я в лоб говорю, что я большое говно, отказывается верить. Она типа учится на психолога и задвигает про мою аутоагрессию и прочие басни.

— Это кто? — спрашивает Ангелочек, когда позже мы валяемся на кровати с коробками китайской еды. Как будто она только сейчас заметила «замороженное» во весь экран лицо.

— Новая жена Островского. — Отправляю в рот какую-то не очень аппетитную на вид хрень в тесте. Она моментально обжигает язык, посылая заряд горечи прямо в мозг. Я такое люблю. И Ангелочек даже не удивляется, когда высматриваю еще одну в ее порции.

Сама ест с аппетитом, за что мне и нравится.

Хотя, ее вряд ли можно назвать худышкой, девочка совершенно не комплектует по поводу выразительной жопы и нормальных женских форм. В спортзале тоже вкалывает, но и вот такие зажоры, изредка, но все-таки спускает в унитаз известным способом «два пальца в рот». Говорит, что все контролирует, хоть я никогда и не спрашивал.

Мне приятно проводить с ней время.

Когда в моей жизни случается вот такое дерьмо — она всегда приезжает и выхаживает.

Не просит денег, сама заказывает еду и сама себе вызывает такси — машину «светить» не любит, говорит, что не хочет расстраивать любимого. И сама же первой смеется над этим словом.

С ней вообще нет никаких проблем, одни сплошные плюсы.

Но если однажды Ангелочек не ответит на мой звонок и исчезнет, мне будет все равно.

Как будет все равно потерять любого человека в моей жизни.

Потому что я родился уродом без сердца, и не умею любить, и привязываться. Тот маленький зародыш, который так и не успел сформироваться в моей груди, любил только мать. И засох после ее смерти.

А я не стал воскрешать его. Чтобы быть свободным.

Когда все, чем владеешь, помешается в заднем кармане джинсов — не на что оглядываться, шагая в пропасть.

— Она ничего, — говорит Ангелочек, разглядывая лицо Монашки. Делает это по-собачьи — наклоняя голову то влево, то вправо. — Немного косметики и другую прическу — и она будет точно лучше его предыдущей грымзы.

Я еще раз смотрю на Монашку.

Ангелочек что, успела закинуться какими-то «повышателями настроения»?

— Слушай, а ты никогда не зовешь его отцом? — Она успевает перебить мой вызревающий вопрос. — Почему?

Мы никогда не обсуждали мою жизнь.

Изредка Ангелочек любит рассказать о себе: как пыхтит ее «папик», как к ней подкатывают его друзья, как она сняла в клубе какого-то мужика и потрахалась в туалете, как сделала подставу конкурентке и выцепила хороший контракт на рекламу.

Но она никогда не интересуется мной.