Позывной «Крест»

— Гора Каламун раздвинулась, образовав очень узкий проход, по которому Фекла выбралась к селению Маалюля. Святая так и осталась жить здесь неподалеку, в маленькой пещерке, вокруг которой со временем образовался монастырь ее имени, — так сказано в писаниях! — доказывала Светлана Виктору. — А ты мне тут про каких-то верблюдов рассказываешь!

— Послушай, Свет, — засмеялся Лавров, в очередной раз поддразнивая девушку, — а ты веришь в то, что сказала? Гора раздвинулась… Как такое может быть?

— Значит, тебе врать про Феклу можно, а мне нельзя? — снова вспылила Светлана и обернулась к Виктору.

— Ч-ш-ш, — вдруг произнес Лавров и покраснел, глядя куда-то за спину Соломиной.

— Молодые люди! У нас здесь не шумят.

За Светой стояла пожилая женщина, вся в черном; ее голова была плотно обвязана таким же черным апостольником — платком с вырезом для лица, ниспадающим на плечи и покрывающим равномерно грудь и спину. Она грозно смотрела на шумную парочку. Лавров и Соломина не заметили, как в своих спорах подошли к самому монастырю Святой Равноапостольной Феклы.

— Простите нас, матушка Пелагея, — обратился к ней Лавров, — но мы по делу Божьему, и люди совсем не лишние, не праздные. Просто молодые.

Виктор смотрел то на игуменью, то на статую Божьей Матери, возвышающуюся над монастырем прямо на скале и прошитую автоматной очередью.

— Лишних людей не бывает. Бывают длинные языки, — проворчала настоятельница монастыря. — Пойдемте, раз у вас ко мне дело…

В светлице пахло елеем, было тепло. Виктор и Светлана расположились на деревянных стульях напротив Пелагеи.

— Итак, инок Ермолай, вы утверждаете, что прибыли из далекого монастыря на Украине?

— В Украине, — поправил настоятельницу Виктор-Ермолай.

— И вам нужен протоирей Иеремей?

— Именно так, — смиренно ответил Виктор, в его глазах можно было прочитать боль и раскаяние всех грешников с начала новой эры.

Просить надо так, чтобы человеку, которого просят, стало неудобно перед просящим.

Однако Пелагею не так просто было сбить с толку.

— Где-то я вас видела, — заметила она, пристально глядя на Лаврова.

— Ну, мало ли похожих людей?

— Да, похожих, — будто осенило игуменью. — Вы похожи на одного журналиста…

Пелагея не ошиблась. Она имела на диво хорошую память. Виктор был в монастыре в начале нулевых, писал «синхроны» для своего очередного документального фильма и задавал многим монахиням каверзные вопросы.

«Каверзные вопросы для монахинь — это все равно что непристойные предложения. Особенно для молодых. Они сразу пугаются и отказываются общаться, — думал Лавров. — А память у матушки действительно хорошая. За эти годы сколько здесь народу перебывало?»

— Вы журналист? — еще раз спросила Пелагея.

— Был когда-то, но… неисповедимы пути Господни, — смиренно ответил Виктор-Ермолай.

— А какое у вас дело к настоятелю Иеремею?

Матушка Пелагея смотрела Виктору прямо в глаза. Ему впервые в жизни казалось, что он еще не успел подумать, как не проговориться, а она заранее знала его ответ и просто развлекалась с ним.

«Терпеть, инок! Чего расползся, как квашня? — сам на себя злился Виктор. — Чего дрожишь, как салабон, бача?» Казалось, нервы Виктора настолько обнажились, что с него слетела вся шелуха жизненного опыта. Он словно пришел на первое занятие в школу разведки — маленький, смешной, но с зашкаливающими амбициями. Ох и глаза были у этой настоятельницы!

— У нас к нему письмо от настоятеля Емельяна, — наконец нарушил молчание Виктор.

И это было чистой правдой. Емельян не мог отправить инока Ермолая к своему брату во Христе без послания.

«Ну давай же, раздупляйся, тетушка! — говорил внутри инока Ермолая Виктор Лавров. — Я тебя прошу, не прогони беса».

В тяжелые минуты психологической борьбы Виктор, по обыкновению, успокаивал себя ироничными, не всегда приятными для обывательского уха словами. А сейчас, когда в нем самом боролись двое — инок Ермолай и мирянин Виктор Лавров, — постоянно выигрывал то один, то другой.

«Накажет тебя Господь, грешник. Ох, накажет за мысли твои окаянные», — вздыхал инок Ермолай.

«Да отвали, дедушка. Сам же не рад будешь, если спалят…» — отвечал самому себе бывший афганец Виктор Лавров.

— Ну что ж, думаю, вам можно верить! — торжественно объявила Пелагея, хорошенько поразмыслив.

Светлана и Виктор облегченно вздохнули.

— Но где находится протоирей Иеремей сейчас, я не знаю, — добавила Пелагея.

«Ну вот, приплыли! — подумал Виктор. — Что ж ты мне мозги тут пудришь, матушка, мать твою так!»

И тут же прикусил язык, наказывая себя за такое кощунство. Все-таки время, проведенное в мужском монастыре, не прошло для него даром.


— Сейчас нам принесут трапезу, а затем я проведу вас по территории нашего монастыря, — тоном, не терпящим возражений, объявила матушка.

В Маалюле остались лишь мусульмане и сорок монахинь, присматривавших за воспитанницами своего приюта.

Девочки-сироты учились в монастыре Святой Феклы грамоте, осваивали в местной мастерской искусство церковной вышивки, бисероплетения. Во время нападения боевиков «Аль-Каиды» маленькие дети так же, как две тысячи лет назад, прятались в пещере, где молилась и укрывалась, прося избавления от напасти, святая Фекла.

Лавров шел вслед за Пелагеей, одновременно слушая ее и размышляя.

«Что это — профессия или призвание? Нет! Это состояние души! Высшая степень человеколюбия: рискуя выгореть, теряя душевные силы, изо дня в день нести свой тяжкий крест до глубокой старости. Сколько еще таких людей? И не обязательно в храме. Они живут, умудряясь не приносить с работы чужую боль, и при этом остаются людьми. Учителя в школах для детей с ограниченными возможностями, врачи психиатрических клиник, медсестры хосписов, христианские монахини в мусульманских странах…»

Миссионерский подвиг настоятельницы был отмечен золотым наперсным крестом от патриарха. Но она не возгордилась, а продолжила свое честное служение Богу и людям.

— Вот, что и требовалось доказать! — прервала размышления Лаврова Светлана, которая все это время была рядом.

— Что? — переспросил Виктор, отвлекаясь от мыслей о вечном.

Соломина и Лавров уже поняли, что матушка Пелагея на русском не знает ни слова, поэтому девушка говорила, ничего не опасаясь.

— Мужской монастырь опустел, а женский — нет. Мужики в кусты, а бабы остались! И так всегда! Вам бы только под юбку и в кусты…

— Сестра-а-а, — с укором перебил ее Виктор, изображая святошу, — ты же в Божьем храме. Как можно о постыдном-то?

Но поймав на себе острый взгляд настоятельницы, спутники утихомирились.

Вскоре удивительная чарующая энергетика древнего монастыря наполнила душу такими благостными ощущениями, что не думалось уже ни об иронии, ни о войне, ни о следах автоматной очереди на статуе Божьей Матери.

— Великое место! Намоленное веками место, — восторгалась Светлана.

— Да, — задумчиво подтвердил Виктор, — здесь я впервые услышал, как звучала молитва «Отче наш» из уст Иисуса.

— То есть как?

— Ну, в смысле не самого Иисуса, а на арамейском языке, — поправился Лавров. И тут же начал цитировать:

Аввун дбищмайя ниткаддах щиммух

Тэтэ Мальчутух

Нэвэ совьянух эйчана дбищмайя аб пара

Ха ля ляхма дсунканан юмана

Вущюкх лан хобэйн эйчана дап ахнан щуклан хайявин

Ула тъалан лнисьюна, элля пасан мин бищя.

Мудтуль дилух хай

Мальчута

Ухейла

Утищбухта

Ль альам алльмин.

Амин.





Слушала Светлана, может быть, не менее строптивая, чем сама святая Фекла. Внимательно слушала и Пелагея, полностью растворившись в древней магической формуле этих слов. Слушали монахини, спешившие по своим делам и невольно остановившиеся, увлеченные ораторским искусством украинского инока. Минута восторга, который ничем не скроешь, минута единения всех верующих, просящих Всевышнего и обращающих взоры к небесам.

— Амин! — не сговариваясь, хором повторили за Лавровым все, кто был рядом.

— Я думаю, что Господь не оставит нас, нашу Сирию, — после паузы произнесла игуменья.

В ее голосе было столько скорби, столько волнения за будущее родного города, что Светлана едва не расплакалась.

— В Маалюле жили апостолы, — продолжала Пелагея, начиная движение. Виктор со Светланой устремились за ней. — Именно поэтому Маалюлю не должны тронуть. То, что есть в Маалюле, свято. Все, кто приезжает по этой дороге, всегда видят Маалюлю. Если же едут по другой дороге, тоже видят Маалюлю…

— Матушка, вам плохо? — перебила настоятельницу Светлана, заметив, как та побледнела.

— Нет, дитя мое. Добрая молитва всегда во благо. — Пелагея опять вернулась к повествованию, чтобы завершить мысль. — Этот город — символ разных религий и разных конфессий. Здесь много мусульман. Нет никакой дискриминации. Мы никогда не делаем различий между мусульманами и христианами. Все здесь в добром здравии — все монахини, все, кто находится в нашем монастыре. Единственное, о чем мы мечтаем, чтобы прекратились взрывы за стенами нашего монастыря.