Поводырь

Глава 17




— Господин! Господин, скорее! Там! Там!

Я подавился куском мяса, прожевал, быстро запил его яблочным соком (вернее чем-то, напоминающим яблочный сок, ибо растение на яблоки только походило), и встал со своего места за столом. Ел я обычно вместе со своими помощницами-наложницами, если они не были заняты каким-то делом, а еще — со своими котейками. Если эти самые котейки присутствовали во время трапезы. Уго обычно ел сидя на стуле, возвышаясь над столом как человек, Снежке сделали небольшую приступочку-полочку, с которой она могла доставать еду. Уго очень уважал свежую печенку и фарш (без специй), Снежка почему-то обожала похлебку с покрошенным туда вареным мясом. Сырое мясо она ела очень мало, хотя я и заставлял его есть — в сыром мясе витамины, а без витаминов она не вырастет такой же большой, как ее друг. Это я ей так говорил. Она слушала, щурилась, мурчала, и отделывалась односложными ответами, типа: «Да, папочка! Хорошо, папочка!». Да, на старости лет заделался котовым папочкой. Именно так у меня в голове переводились мыслеобразы кошечки.

Красивая, зараза! Пушистая, будто плюшевая, глаза…как у меня. Вместо того, чтобы быть желтыми или голубыми, они сделались фиолетовыми. И будто светились изнутри. Кстати — тоже как у меня, по крайней мере, мои женщины мне так говорили. Мол, люди пугаются, когда я на них смотрю, взгляд будто лучами их пронизывает. Чушь, конечно же. Пугаются они не глаз, а того обстоятельства, что я в розыске как бунтовщик, и мне заказан ход в любые города Империи. Если только не приду в город с целой армией.

Снежка подросла — ела очень много, спала, играла, бегала с Уго по тоннелям — счастливая и довольная, как…как кошка, которую любят хозяева, и у которой есть хорошая компания. Говорить она стала уже через неделю после того, как я подверг ее трансмутации. Пока односложно, и «негромко», но говорить. И думать. Ну а мой котобрат Уго был просто счастлив — он дважды свалил меня с ног, вылизал своим жутко шершавым языком, а когда любовно вылизывал Снежку — мурчал так, что казалось, будто рядом завели трактор. Впрочем кошка от него не отставала — чего-чего, а «тарахтеть» она умеет. Для нее нет лучшей доли, чем забраться ко мне на грудь и лежать, прижавшись и мурлыкая, время от времени щуря глаза и разглядывая меня, будто старается запомнить навсегда. Хорошая девчонка, славная. Я просто от нее таю!

Кстати сказать — ее полюбили все в моем окружении. Ласковая, красивая, она не была такой уж доверчивой, но как и Уго слыша мысли людей, позволяла себя гладить — особенно детям. А если кому-то не позволяла гладить и шипела — сразу становилось понятно, что человек этот имел грязные, нехорошие мысли. Эдакий индикатор намерений.

Выросла она до размеров обычной домашней кошки, и продолжала расти. Уверен, дорастет до габаритов Уго, который вроде как остановился в росте, достигнув около семидесяти сантиметров в холке. Когда я выходил во двор и Уго шел со мной — люди шарахались в стороны, чем вызывали у ехидного кота очередной приступ веселья. Он любит попугивать людей и собак, а к кошкам относится снисходительно-презрительно, как если бы он был человеком, а простые кошки голозадыми обезьянками.

Когда выхожу во двор, и кошки желают меня сопроводить (обычно они спят или гуляют по тоннелям — когда не едят), Уго идет слева от меня, Снежка сидит на плече, и я как ледокол рассекаю толпу, шарахающуюся от меня, как от прокаженного. На днях проходил по двору, а там какая-то девушка-горожанка разговаривала со своими одногодками девчонками и стояла спиной к замку. Не видела меня. Когда же собеседницы замолчали — почуяла что-то неладное, обернулась…вот же умеют девки визжать! Ультразвук, точно! На грани слышимости! В обморок правда не упала, но…Уго сказал, что от нее сразу же запахло. Не стал уточнять — чем. Неинтересно. И несексуально.

Сегодня ходил в библиотеку, рылся в старых свитках — полдня на то убил. Все пытаюсь найти что-то про драконов, и про методы хранения их в стасис-поле (а это судя по всему оно и есть). И ничего не нахожу. Сплошные легенды, рассказы о боевой эффективности этих летающих огнеметов, ну и…все. Кроме сказок и фейков — больше ничего. Полдня — как не бывало. Лучше бы в огороде поковырялся, давно уже своими лекарственными растениями не занимался. Впрочем — пока что вроде и незачем, если только для своего удовольствия. Когда очередной мой отряд отправился в город на поиски продовольствия, а также мародеров, которых следует повесить, я попросил командира отряда заехать в лавку торговца лекарственными снадобьями и магическими ингредиентами. Что он и сделал, притащив мне в замок целую повозку всяческих трав и минералов. Их хозяин успел сбежать, бросив свое хозяйство на растерзание вандалам — даже дверь в лавку не закрыл, видимо для того, чтобы ее не сломали, а лавку потом со зла не сожгли. Мародеры пришли, пошарились по ящикам и полкам, кое-что высыпали на пол, пока лазили, но основное осталось на месте. Так что теперь нам есть чем лечить людей.

Хорошо, что мой учитель в замке — будет кому лечить раненых и больных. Прежний, клановый лекарь сбежал из замка вместе с нерадивыми вассалами, так что кроме меня лекарить тут было и некому.

Итак, встаю из-за стола, и дожевывая на ходу иду следом за посыльным. Знаю — так просто за мной не пошлют, не тот уровень. Значит, случилось что-то из ряда вон выходящее.

Смотрю — решетка ворот опущена, ворота наглухо закрыты. Поднимаюсь на стену, гляжу в сторону реки…опа! Это что такое?! Толпа людей, только люди, если мне не отказывает зрение — голые! Человек двести, не меньше! Мужчины, женщины…детей не вижу. А за ними — степняки, человек пятьсот. Часть сидят на конях, часть держат коней под уздцы. Шумят, улюлюкают, подпрыгивают на месте, как дети, радующиеся новой игрушке. А игрушками тут служат люди. Как я понял — это пленные горожане. А может и не горожане, но то что имперцы — это точно. Зрение у меня очень даже недурное, хотя на солнце оно немного падает — из-за способности видеть в темноте. За все ведь надо платить, и за это — тоже.

Смотрю. И так мне это зрелище что-то напомнило…о! Фильм! Старый хороший фильм «Апокалипсис». Там ацтеки пускали пленных бежать по дорожке площадки, похожей на стадион, и соревновались, что красивее и ловчее попадет в беглеца. Стреляли из луков, метали камни из пращи, кидали копья — в общем, развлекались по-полной. Здесь было почти то же самое. Только бежали сразу по трое, в спину им стреляли в основном только из луков. С коней и с земли. Никаких пращей не было.

На моих глазах убили троих, которые пробежали половину расстояния до ворот замка. Двух мужчин лет пятидесяти и женщину примерно такого же возраста. Кстати, заметил — в толпе не было юных девушек и молодых юношей. Это ведь товар, а зачем товар уничтожать? Откуда бы еще взять рабов. А вот такие, «вышедшие в тираж» люди — это замечательная мишень для стрелковых игрищ — как-то ведь надо развлекаться? Опять же — средство психологического воздействия на защитников замка.

Там, где пали эти трое, уже лежали штук десять трупов — все со стрелами в спине и в голове. Точно стреляют степняки, и луки у них очень мощные — композитные, из дерева и кости, с двойным загибом, как у наших скифов. Кстати, они чем-то и напоминают скифов — такие же воинственные и безжалостные. А еще — лица очень похожи на европейские только кожа для европейцев слишком смуглая.

— Что делать будем, Глава?! — мрачно спросил Кендал, глядя на происходящее. Отец мой, который стоял рядом, ничего не сказал, просто посмотрел на меня, и снова повернулся к этому зрелищу. И правильно. Зачем говорить лишнее, и так все ясно. Наши силы, наш потенциал раскрывать нельзя. Нас прощупывают, вызывают на действия.

— Готовь отряд! — скомандовал я, не отрывая взгляд от происходящей трагедии — Щиты, тяжелые доспехи. Я поведу.

— Я? — обернулся ко мне отец.

— Нет! — отрезал я — Ты наш скрытый резерв. Про меня они уже знают, про тебя — нет.

— Кольчугу оденешь? — Кендал посмотрел на меня, остановившись у лестницы, ведущей со стены.

— Некогда и незачем — помотал я головой, и с нажимом добавил — Торопись! Сейчас ведь всех перебьют!

Кендал кивнул и помчался по лестнице, на ходу отрывисто и громко отдавая команды своим помощникам. Я пошел следом, не спеша обдумывая то, что сейчас предстояло сделать.





* * *


Собирались минут пятнадцать, не больше. Но за эти пятнадцать минут лишились жизни десять горожан. Последние — мужчина и женщина лет сорока-пятидесяти умерли буквально на наших глазах. Женщину — стрелой в затылок, мужчину — дротиком в спину, и он был жив, когда мы выехали из крепости. Наверное, это были муж и жена — мужчина, уже умирая, сидя на земле прижал женщину к груди, обнимая одной рукой за голову, другой за плечи, и смотрел в ее открытые глаза. А изо рта у него текла струйка крови.

Я видел это так же четко, как если бы мне показали на широком экране кинотеатра. Бледное лицо женщины, лицо мужчины, залитое кровью, с гримасой боли и невероятного страдания. Явно — не физических боли и страдания. Они ближе всех сумели подбежать к воротам крепости и упали уже метрах в десяти от моста, закрывающего наполненный водой ров.

Это не первая моя война. И я видал всякое. И никогда не мог понять — почему люди находят удовольствие в страданиях других людей? В чем тут интерес, в чем наслаждение? Если перед тобой враг, и он старается тебя убить — убей его. Не хочешь убивать — возьми в плен, заставь работать на себя. Но зачем пытать, зачем причинять живому существу страдания?

Мужчина конечно же умер, не дождавшись помощи. Я не мог выйти из атаки и заняться спасением раненого. А мой учитель не успел к нему добраться — я запретил ему выходить из замка. У нас всего два лекаря-мага, и потерять одного из них было бы глупо и расточительно. Так что я продолжил ехать рысью во главе отряда латников, за мной — сто пятьдесят опытных бойцов. А еще — быстрым шагом за нами шли пехотинцы — с тяжелыми щитами по типу римских скутумов, тяжелыми копьями, мечами и дротиками. Эти прикроют дорогу в замок, если вдруг враг решит обойти нас и ударить сходу, прорубив себе дорогу в сердце твердыни. Латники остановились у моста, прикрывшись стеной щитов, а мы понеслись дальше, разгоняясь все быстрее и быстрее, как пыхтящий паровозом бронепоезд. Или нет — скорее напоминало атаку псов-рыцарей из старого фильма «Александр Невский». «Свиньей», клином, на острие клина — я, холодный, злой и полный до краем шипучей, тяжелой, темной ненавистью. Ненавижу изуверов, мучающих животных и людей! Я бы им бошки отрубал — без суда и следствия!

Нас конечно же заметили, и тут же в воздух поднялась туча стрел и дротиков. Я выставил защиту из уплотнившегося воздуха, и снаряды бессильно осыпались на землю, разочарованно свистя в полете.

Копыта глухо врезались в еще мягкую после дождей землю, лошади всхрапывали, роняли слюни, позвякивало притороченное к седлам и висящее на поясах оружие. Копья смотрели вперед, острыми жалами отыскивая вожделенную добычу…еще ближе, еще! Я не могу ударить с этого расстояния, степняки как щитом прикрыты толпой перепуганных людей!

— Лежать! — кричу я во всю глотку, усиливая голос потоком воздуха. Эффект такой, как если бы я крикнул в микрофон громкоговорителя — Всем лечь!

Поняли. Наконец-то, поняли! Толпа голых людей брякнулась наземь, открывая мне простор для маневра. Теперь — пора!


И я ударил. Всей мощью своего мутировавшего мозга, всей накопленной магической энергией, все яростью ненавидящей души!

И это было страшно. Невидимое лезвие прошлось по строю изготовившихся к атаке степняков, разрубая их пополам, разрывая, разбрасывая в стороны, как изломанных кукол, как щепки после удара лесоруба! Мне жаль только лишь лошадей. Они за что страдают? Что они сделали плохого, за что им такие страдания? Лошадиное ржание, даже не ржание, а визг несчастных искалеченных и умирающих животных, людские крики, стоны, проклятия, лязг металла, и…вонь. Мерзкая, смесь запаха крови и внутренностей. Запах, который я еще не забыл. И уверен, мне его забыть не дадут.

Лезвие из уплотненного воздуха с каждым метром пройденного пространства теряло свою силу, и если первые ряды были рассечены на куски, то те степняки, что были позади, в большинстве своем остались живы — с поломанными руками, ногами, ребрами.

Уцелела небольшая группа всадников позади — человек пятьдесят, не больше. Их ударило уже «остывшей» волной, но и они остались в седле, и лошади устояли на ногах, только присели на задние и подались назад.

— За мной! — крикнул я — Пусть пешие добивают!

Кендал обернулся к сигнальщику, тот издал переливчатый свист из свистка, висящего на шее, и латники разом подняли щиты и неспешным шагом, не разрушая строя пошли вперед. Не зря отрабатывали маневры все эти месяцы — под дождем, матерясь, шипя, мокрые, злые как голодные мыши. Зато теперь наше войско выглядело настоящим римским легионом.

Конь вытянулся в струну — грива по ветру, копыта бьют в землю, мышцы ходят ходуном! Я привстал на стременах, и упорно посылаю вперед своего жеребца — не пятками, нет, и не шпорами (боже упаси!). Я прошу, я требую у него: «Скачи! Быстрее! Еще быстрее!» — и вливаю в мышцы коня магическую энергию, поддерживающую, усиливающую энергию, стирающую усталость. Конь немного застоялся в конюшне за эти месяцы «дождевого сезона», но он здоров, сыт, а с помощью магии может творить чудеса. И он творит. Я вырвался вперед, обогнав всех моих приспешников, и без труда настиг быстрых, ловких, но не таких быстрых как мой жеребец степных коняшек.

И снова ударил магией! Что есть мощи! Так, что из моих ноздрей от перенапряжения закапала кровь!

Будто великан вздохнул. Ахнуло, поднялась пыль, закрутился огромный вихрь, поднявший в воздух сухую траву, куски дерна, ветки кустарника, и что-то красное, бесформенное, то, о чем сейчас не хотелось даже думать.

Я придержал коня, чтобы не въехать в дождь из падающих на землю предметов, а потом повернул его к замку. Делать там было нечего. Никого из убегавших не осталось в живых. А я не хотел видеть то, во что они превратились. И опять же — мне было жалко только их лошадей. Люди…хотя разве это люди? Степняки жалости не были достойны.

— Соберите оружие и припасы — то, что можно собрать. Лошадей разделайте, снесите мясо в ледники. Я потом зайду, заморожу. Мясо нам очень пригодится. Трупы в реку. Иначе болезни начнутся. Одежду со степняков тоже заберите — оденете горожан. С ними — все как обычно.

Кендал молча отсалютовал, а я поехал к замку, не глядя на то, как добивают раненых степняков, и стараясь не слышать, как Кендал приказывает добивать умело, не портя одежду лишними дырами. Да, я умею эффективно убивать, но кто сказал, что мне это может нравится?

Отец встретил меня во дворе. Сам, лично принял у меня поводья жеребца, и видя мое состояние, тихо сказал:

— Иди умойся, у тебя все лицо в крови.

А потом добавил, глядя на меня странным, долгим взглядом:

— Горжусь тобой, сынок.

А я вдруг подумал о том, как причудливо закручивается судьба. Только недавно я был позором своего отца, никчемным его отпрыском, ничтожным и ни на что не годным «ботаником». И вот я вдруг стал орудием главного калибра. И гордостью Клана. Только почему это меня не радует? Почему в душе такая горечь и опустошение?

И я побрел в свои покои, усталый, выжатый, как лимон. Как бы мне хотелось просто выращивать красивые экзотические цветы! Огромные сливы, каждая с мой кулак! И травку, которая вылечивает самые страшные болезни. По-моему это гораздо более достойное занятие, чем убийство, только вот почему-то в истории остаются только те, кто убивает, как дышит. Но редко люди вспоминают врачей, спасающих жизни, врачей, без которых не может жить ни одна цивилизация. Парадокс — без военачальников жить можно, а ты попробуй, проживи без лекаря! Хотя…что тут парадоксального?





* * *


— Папа! Папа пришел!

Пушистое существо взлетело мне на грудь, прыгнув прямо с загривка черного, как смоль зверя. Зверь сверкнул глазами, и на его морде явственно проявилась улыбка.

— Папа! Хе хе. брат, ты…папа!

— Может быть, может быть… — я рассеянно погладил мурчащее белоснежное создание, и перед глазами вдруг возникло лицо девушки, с которой я встречался в своей молодости. Я тогда учился в спецшколе в Подмосковье, а она жила рядом, в небольшом городке-сателлите столицы. Красивая девушка…брюнетка с короткими волосами. Небольшого роста, не худая и не тонкая, умненькая, начитанная, и вообще — имеющая свое мнение по любому вопросу. Но не навязывающая это самое мнение. Мы занялись с ней сексом после пятого свидания. Абсолютно случайно, на речушке, в кустиках на пляже. Целовались, обнимались, и вдруг…сам не понял, как это получилось — бах! И все тут. Она была девственницей.

А через несколько месяцев мы расстались. И я ничего не мог ей сказать — кто я такой, чем занимаюсь, и куда меня направили. Просто исчез, да и все тут. Паскудно вышло, точно. И кстати сказать, мы ведь с ней не предохранялись, а значит…значит, что где-то на Земле может бегать моя копия. Если только Танечка не решила избавиться от нежелательного «довеска».

Грустно. У меня могла быть семья, могли быть дети. Но я все это променял на опасность, на кровь, на жалованье, на которое яхту точно не купишь. На службу Родине, которую я любил больше, чем себя. Впрочем — как и большинство моих сослуживцев. Других в нашу службу и не принимали.

С тех пор у меня было много женщин, красивых, и не очень, брюнеток и блондинок, белых, черных, желтых и даже красных. Но Танечка всегда останется вмоем сердце. Надеюсь, как и я — в ее.

— Тебе не поздно завести семью, брат! — громыхнул в голове голос Уго, который слышал все, о чем я думаю. Ей-богу придется учиться выставлять защиту! Я не эксгибиционист, потому мысль о том, что твои мысли и ощущения считывает некое существо, пусть даже и любимое, абсолютно не приводит меня в восторг. Надо же сохранять кое-какой интим, черт подери!

— Ты не сможешь держать стену беспрерывно — хихикнул в голове Уго — Ты во время случки расслабляешься, и у тебя вообще никакой защиты нет!

— Тьфу! Не случка, а занятие сексом! — выругался я — Сколько раз тебе говорить?! Случка только у животных, а мы люди!

— Разве есть какая-то разница? — усмехнулся Уго, явно намереваясь углубиться в философские дебри, и я тут же пресег его поползновения. Мне было не до того.

— Все! Хватит философии! Давай, рассказывай, что видишь в яйце!

— Положи руку на меня, брат. И не отрывай ее, пока смотришь. И ты сам все увидишь.

Я помедлил…почему-то внутри все сжалось и заледенело. Сам не знаю — почему. Боюсь? Неужели боюсь?! Чуждые существа из невероятно далекого прошлого…коснуться из сущности? Не опасно ли это?

— Не опасно — усмехнулся Уго — Брат, я же с тобой. Ты просто увидишь то, что вижу я.

Я медленно положил руку на загривок коту, другой рукой придерживая мурлычащую Снежку, и замер, ожидая «прихода». И он не заставил себя ждать.