Повелитель войн

– Не хочешь замуж? – задал вопрос я.

– Я хочу сражаться.

– Вот и выходи замуж, – посоветовал я. – Как раз то, что нужно.

– Уфф! – воскликнула Бенедетта и ткнула меня локтем. – Ты сражался с Гизелой? С Эдит?

– Не часто. И если такое случалось, всегда жалел.

– Мы подыщем Алайне хорошего мужа.

– Но я хочу сражаться! – в сердцах заявила девочка.

Я покачал головой:

– Ты у нас злющий бесенок, так?

– Я – Алайна Злюка, – с гордостью сообщила девчонка, потом широко улыбнулась мне.

Я искренне надеялся найти ее родителей, хотя прикипел к ней и относился как к собственной дочери. Она напоминала мне мою погибшую Стиорру. У нее были такие же черные как смоль волосы, тот же воинственный характер и та же озорная улыбка.

– Едва ли какой мужчина согласится жениться на такой ужасной маленькой бестии, как ты, – заметил я.

– Алайна Ужасная! – с восторгом заявила она. – Вчера я обезоружила Хаука!

– Кто это?

– Сын Видарра Лейфсона, – пояснила Бенедетта.

– Да ему лет четырнадцать! – воскликнул я. – Если не пятнадцать.

– Он не умеет драться, – бросила Алайна презрительно.

– Из-за чего ты с ним подралась?

– Мы просто упражнялись! С деревянными мечами. Мальчики все это делают, а мне почему нельзя?

– Потому что ты девочка, – с притворной строгостью изрек я. – Тебе положено учиться прясть, делать сыр, стряпать, вышивать.

– Пусть Хаук вышивать учится, – огрызнулась Алайна. – А я воевать буду.

– Мне вышивать тоже не нравится, – призналась Бенедетта.

– Тогда сражайся вместе со мной, – решительно заявила девочка и обратилась ко мне. – А есть название для самки волка? Ну, вроде как лисица для лис или кобыла для лошадей?

Я пожал плечами:

– Волчица подойдет?

– Значит, мы будем беббанбургскими волчицами, а мальчишки пусть прядут пряжу.

– Уставший воин не способен сражаться, – заявил я. – Поэтому младшей из беббанбургских волчиц пора в постель.

– Я не устала!

– Vai a letto![3] – скомандовала Бенедетта, и Алайна покорно подчинилась. – Милая крошка, – тепло сказала итальянка, когда девочка скрылась в доме.

– Милая, – согласился я, думая о том, что моя дочь мертва, и Этельфлэд мертва, и Гизела мертва, и Эдит тоже. Так много мертвых. Все они стали призраками в Беббанбурге и бродили в пахнущей дымом пелене ночи, наполняя меня сожалением. Обняв одной рукой Бенедетту, я смотрел, как посеребренные лунным светом волны катятся к берегу.

– Думаешь, они придут? – Нужды уточнять, кто такие «они», не было.

– Да.

Итальянка нахмурилась.

– Ты сплюнул? – спросила она вдруг.

– Сплюнул?

Она коснулась моего лба в том месте, которое помазала маслом в часовне накануне моего отъезда в Бургем:

– Так ты сплюнул?


– Да.

– Хорошо! И я была права – опасность грозит с юга.

– Ты всегда права, – беззаботно ответил я.

– Уфф! Но с нами все будет в порядке? Если они нагрянут?

– Да, если мы хорошо потрудимся.

Я ожидал осады, и, если мой сын-епископ говорил правду, Элдред должен быть где-то близ усадьбы Эгила, откуда наверняка пойдет южнее, на Беббанбург. Впрочем, у него едва ли хватит людей, чтобы обложить крепость с суши, не говоря уж о кораблях, способных запечатать вход в гавань. Я намеревался отогнать его, а затем должным образом приготовить крепость: разослать вызов всем соратникам, получившим от меня поместья, чтобы они пришли и привели с собой своих людей с доспехами, оружием и продовольствием. До сбора урожая оставалась еще не одна неделя, но запасы сыра, ветчины и рыбы помогут нам выжить. Необходимо накоптить сельди и насолить мяса. Нужно запасти фураж для лошадей, наделать щитов и наковать оружия. По весне я прикупил целую партию кольев из фризского ясеня, их предстояло нарезать по длине, а кузнецы оснастят получившиеся древки остриями для копий. Я уже послал разведчиков на север и на запад с приказом высматривать приближающихся всадников и предупредить близлежащие поселения, чтобы их обитатели готовы были укрыться в безопасном Беббанбурге.

Отряд Элдреда я ожидал поутру, но, когда поднялся на самую высокую точку крепости рядом с большой стеной, не заметил ни в западной, ни в северной стороне зарева, выдающего лагерь. Я вернулся мыслями к визиту Домналла и его словам про то, что у меня нет союзников. Это правда. Множество моих друзей раскидано по всей Британии, но дружба – хрупкая вещь, когда амбиции королей подливают масла в огонь войны. Если опасения Этельстана справедливы, война эта будет самой ужасной в британской истории.

Утром на рассвете я отрядил Гербрухта с четырьмя десятками воинов на «Сперхафоке» на север, чтобы выяснить судьбу Эгила. С запада дул теплый ветер, обещавший быстро доставить корабль туда и обратно, если только после полудня не наступит летний штиль. Судно поменьше послал на Линдисфарену, где обосновался чокнутый епископ Иеремия во главе своей паствы. Оно вернулось с грузом соли, выпаренной в котлах на островном берегу, и с обещанием Иеремии прислать следом провизию. Взамен он, ясное дело, хотел серебра. Безумцем Иеремия быть мог, епископом не был точно, но разделял страсть большинства настоящих иерархов к блестящим монетам. Соль его нам пригодилась, когда во дворе крепости начался забой скота, которому при обычном раскладе предстояло дожить до зимы.

Не исключено, что я вообразил угрозу. Быть может, мой сын-епископ солгал? Он ловко подбил меня сбежать из Бургема якобы с целью опередить Элдреда, но что, если Элдред не придет? Вдруг Освальд просто старался убедить Этельстана, будто я на самом деле сговорился с Константином? Мое поспешное бегство будет выглядеть предательством в глазах Этельстана. Выходит, если не придет Элдред, то жди в гости куда более многочисленную армию короля, достаточно сильную, чтобы взять нас измором. Это месть сына, подумал я, коснулся висящего на груди молота и, поскольку никогда не стоит шутить с судьбой, сплюнул.

А потом пришел Элдред.

О появлении отряда мне сообщил Осви. Дружинники расположились значительно севернее Беббанбурга и наблюдали за дорогой из владений Эгила. Элдред, как я предполагал, должен был пойти следом за Эгилом, а потом, исполняя поручение Этельстана, двинуться на юг, к Беббанбургу. Не успел Осви добраться до крепости, как я уже сложил у рта ладони и крикнул своим воинам: «По местам!»

Я сочинил для Элдреда представление, и мои люди, исполнявшие отведенные им роли, поспешили приготовиться. Они предвкушали забаву, не отдавая себе отчета, что мои действия способны навлечь на Беббанбург гнев всей саксонской Британии. Большинство скрылось в своих жилищах, часть собралась в главном доме, в примыкающих к пиршественному залу палатах, но все без исключения в доспехах, шлемах и с оружием. На стенах глазам Элдреда должны были предстать всего с полдюжины, и всем этим шестерым полагалось иметь вид усталый и неряшливый. Едва Осви галопом промчался через песчаный перешеек и оказался в нижнем дворе, Ворота Черепов закрыли и заперли.

– Господин, их под две сотни, – сообщил Осви, поднявшись ко мне на стену на укрепление над внутренними воротами.

– Алые плащи?

– Алых плащей хватает, – сказал он. – Около пятидесяти.

Значит, Элдред, самопровозглашенный владетель Беббанбурга, привел с собой часть ближних дружинников Этельстана, его отборных воинов.

– Молодец! – похвалил я Осви, потом снова приставил ко рту ладони и крикнул находившемуся внизу Бергу, младшему брату Эгила и одному из самых преданных и толковых моих людей: – Ты знаешь, что должен делать?

Берг только ухмыльнулся и помахал в ответ. Я выделил ему пять человек, которые стояли рядом с ним за Воротами Черепов. Все были в доспехах, но я специально нашел для них старые кольчуги, с порванными звеньями и покрытые ржавчиной. Двор позади них был густо залит кровью и гудел от мух. Его буквально завалили забитыми и наполовину разделанными тушами. Я направился к выходящим на сушу укреплениям и укрылся в глубокой тени караулки, служившей часовым прибежищем в ненастные ночи и морозные дни. Со мной были Бенедетта и Алайна, причем последняя прямо подпрыгивала от возбуждения.

– Ты убьешь его? – спросила девочка.

– Не сегодня.

– А можно мне?

– Нет.

Я хотел еще кое-что сказать, но тут как раз появились первые всадники в алых плащах. Они ехали на усталых лошадях, растянувшись длинной колонной, и остановились в деревне, чтобы поглазеть на лежащий на другой стороне гавани Беббанбург. Что предстало их взорам? Исполинская скала в форме кита, вырастающая из берега и увенчанная стенами из могучих бревен, единственный подход к которой лежал через расположенный с юга песчаный перешеек. Какое-то время они стояли и смотрели, поджидая, пока подтянутся отставшие. Элдред впервые узрел крепость и теперь до него доходило, насколько она внушительна. Он видел мое знамя с волчьей головой, развевающееся в самой высокой точке Беббанбурга, видел и то, что людей на стенах очень мало. Я инстинктивно отступил поглубже в тень, хотя опасности, что он разглядит меня с такого расстояния, не было никакой.

– Это они, отец? – К нам подошел мой сын.

– Они. Будешь ждать их в главном зале?

– Я знаю, что делать.

– Не убивай никого без крайней необходимости.

– Фу! – с досадой воскликнула Алайна.

– С ними священники, – добавила Бенедетта. – Двое.

– Без попов никогда не обходится, – процедил я. – Если ты собираешься что-то прикарманить, всегда выгодно показать, что Бог на твоей стороне.

– Идут, – бросил сын, когда далекие всадники снова пришпорили коней и направились на юг по неровной тропе, ведущей к Воротам Черепов.

Я хлопнул Утреда по плечу.

– Хорошо поразвлечься, сынок.

– Тебе тоже, отец.

– Ступай с ним, – велел я Бенедетте.

Алайна увязалась за ней, и меня подмывало позвать ее назад. Девочка явно наслаждалась моментом. Потом я подумал, что Элдред сполна заслужил все то презрение, которым угостит его Алайна. Я снова повернулся к Воротам Черепов, как раз когда Финан с дюжиной воинов скрылся в караулке. Мы приготовились.

Я переместился на парапет стены, примыкающей к внутренним воротам, но по-прежнему не высовывался. На мне было облачение вождя: самая блестящая из моих кольчуг, шлем с оскалившимся серебряным волком на гребне, сверкающие браслеты на руках, начищенные высокие сапоги, золотой молот на груди, инкрустированный серебром пояс с висящим на нем Вздохом Змея, и все это полуприкрыто просторным плащом из медвежьей шкуры, снятым мной с убитого врага. Часовой на боевой площадке над воротами широко улыбнулся при виде меня, и я приложил палец к губам, призывая к осторожности.

– Молчу, господин!