Потерянные сердца

Я становлюсь местной диковинкой. Несколько часов я рисую портреты на шкурах, используя краски, которые приносит мне Бия. Мои пальцы все запачканы, но мне все равно. Рисовать проще, чем тонуть, а я все время чувствую, что тону. Я рисую лица одно за другим. Бия собирает плату и наслаждается вниманием. Через некоторое время надменная женщина возвращается с мужчиной. Его лицо рассечено шрамом от лба до уха, но он его украшает. На шее у него ожерелье из костей, а длинные волосы собраны на затылке. На висках у него висят красные и желтые кисточки, задевающие острые скулы.

Я рисую его портрет на белой шкуре, которую кладет передо мной его жена. Я выделяю шрам и резкие черты лица, создавая впечатляющий и суровый образ, и воин остается доволен. Он что-то говорит Бии, что-то про Магвича, и его слова ее не радуют. Она упрямо качает головой и принимается торопливо собирать краски и свою добычу, нагружая меня добром, чтобы я помогла его донести. Теперь Бия почему-то спешит уйти, хотя многие все еще ждут своей очереди и начинают громко возмущаться. Я послушно следую за ней, радуясь, что мы закончили, но воин настойчиво кричит что-то ей вслед. Она не отвечает, торопясь уйти. Мы возвращаемся в вигвам Магвича и складываем сокровища Бии у входа. Она толкает меня на шкуры и рявкает что-то – «сиди»? – а сама снова куда-то убегает.

Я поражена воцарившейся тишиной и своей внезапной, нечаянной свободой. И сидеть я не собираюсь. Я ни разу не оставалась без присмотра с тех пор, как меня схватили, даже когда ходила по нужде, и теперь я не медлю ни секунды. Я знаю, где стоит вигвам Веды и Биагви, и направляюсь прямо туда, не глядя по сторонам. Мне все равно, что со мной будет. Я просто хочу увидеть Ульфа еще хоть раз. Никто меня не останавливает. Меня как будто вообще не замечают. Я ныряю в чужой вигвам. Мое сердце колотится, в животе все сжимается. Внутри стоит полумрак, как в вигваме Магвича, и несколько секунд я просто стою и тяжело дышу, пока глаза привыкают к темноте.

Мой брат здесь, спит на шкурах, закинув ручки за голову, поджав ножки, похожие на лягушачьи лапки. Его губы шевелятся, как будто во сне он продолжает сосать молоко. Ульф подрос. Прошло две недели, и он подрос. Я опускаюсь на пол рядом с ним, но боюсь прикоснуться. Если он проснется, меня могут поймать. Что-то вздрагивает у меня внутри, под слоем отрицания и льда, из моей груди вырывается испуганный стон, и я зажимаю себе рот руками, чтобы он не вырвался наружу. Шкура, заслоняющая вход, смещается, в вигвам проникает свет, и кто-то заходит внутрь. Мгновение, и Веда, ахнув, издает леденящий кровь вопль.

– Биагви, Биагви, Биагви-и-и! – кричит она, отшатнувшись, но продолжая сжимать в руке шкуру, закрывающую вход.

– Нет, нет, пожалуйста! – умоляю я, но Веда меня не понимает.

Я отскакиваю от Ульфа, подняв руки, но крики уже разбудили малыша. Он выпячивает дрожащую нижнюю губу и протяжно, жалобно плачет. В следующую секунду в вигвам врывается Биагви, за ним Магвич, а следом и Бия. Магвич хватает меня за волосы, а Веда берет Ульфа на руки. Биагви кричит на Магвича, тот что-то рявкает в ответ и выволакивает меня на улицу. Бия колотит его по спине, и на мгновение он разжимает руку, чтобы оттолкнуть мать. Она обходит его, проводит пальцами по моим косам и серьгам, оглаживает мою грудь и бедра, обращаясь к сыну отчаянно ласковым тоном. Я понимаю, чего она добивается. Бия хочет убедить его, что я красивая. Желанная. Что он хочет меня. Прямо как Джон со своими ослами. Я слышала, как Уайатт рассказывал об этом Уоррену, набив рот свадебным тортом: «Нужно убедить осла, что он хочет кобылу, а ее тем временем отвлечь, показав то, чего она сама хочет».

Джон отругал Уайатта, но потом, оставшись с мужем наедине, я заставила его еще раз объяснить мне все это. Что он и сделал, но весьма деликатно, нашептывая мне на ухо, покрывая поцелуями шею, обхватив мои бедра руками. Меня в отличие от осла уговаривать не пришлось.

Я отталкиваю руки Бии. Она бранит меня, качая головой, как будто это все для моего же блага. Магвич, крякнув, снова хватает меня за волосы, наклоняя мою голову набок и с шипением отгоняя Бию, когда та пытается преградить ему путь. Он даже не замедляет шаг. Спотыкаясь, я обхватываю его запястье, чтобы немного ослабить натяжение. Я не знаю, куда меня волокут. Мы не останавливаемся ни у вигвама, ни у границы лагеря. Через несколько минут мы доходим до поляны, где мужчины собираются на скачки, а женщины выставляют свои товары для обмена. Все вокруг изумленно смотрят на нас с Магвичем, а Бия куда-то пропала. Воин с большим шрамом на лице стоит в окружении других мужчин. У него лошади Магвича, и он явно дожидается нас.

– О нет, нет, нет! – кричу я.

Безжизненная девушка исчезла, и на ее место пришла та, которая ждала пробуждения, ждала спасения, ждала надежды или забвения. Это не спасение и не надежда, и я начинаю умолять, хватаясь за руку Магвича. Если он отдаст меня, я больше никогда не увижу Ульфа. Я не смогу смотреть на него даже издалека. Моя жизнь и без того ужасна, но теперь я понимаю, что она может стать еще хуже.

Бия возвращается. У нее моя сумочка. Мои рисунки. Мои драгоценные лица. Бия мечется между мной, Магвичем и вождем со шрамом на лице, размахивая моими портретами и что-то лепеча. Магвич ревет, воин со шрамом хмурится, но берет у Бии рисунки. Его люди подходят ближе. Воин изучает каждый листок, время от времени поднимая глаза на меня. Потом он передает рисунки своим людям, которые проделывают то же самое. Магвич притих, но мои волосы не отпускает. Вождь со шрамом отдает листки Бии.

– Они мои! Это мое! – с шипением вырывается у меня.

Но воин качает головой и показывает на меня. Ему нужна я, а не мои картинки. Он что-то говорит, Магвич отвечает. Какое-то время они ведут переговоры, а Бия прижимает к груди мою сумочку, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Воин со шрамом жестом показывает, что предлагает еще двух лошадей. Магвич отпускает мои волосы. Скрестив руки на груди, он задумчиво обходит животных, но потом качает головой, забирает у Бии мою сумочку и протягивает ее воину со шрамом. Судя по тону его голоса, переговоры окончены.

У меня перед глазами все плывет. Я жду, что в меня вот-вот вцепятся новые руки, чтобы утащить за собой, но воин со шрамом отворачивается, забрав мою сумочку, и его люди уводят лошадей. Магвич толкает меня к нашему лагерю, но мои ноги не слушаются, и я едва не падаю. Он рявкает на меня и хватает за руку, крепко, но безболезненно, и снова подталкивает вперед. Бия улыбается и воркует, торопливо следуя за нами. Я не знаю, что случилось. Воин предложил за меня больше, но Магвич почему-то передумал.





* * *


Бия расчесывает мне волосы, напевая песню, лишенную мелодии. Мы больше не выходим из вигвама, хотя я слышу, как поднимается рев, означающий начало танца вокруг скальпов. Она рада, что Магвич не отдал меня, а я до сих пор потрясена. Я ничего не понимаю, и у меня отняли рисунки. У меня ничего не осталось.

Когда Бия укладывается спать, я тоже ложусь, уставившись на черно-серое небо, которое виднеется через отверстие в крыше. Небо здесь кажется еще больше, а сама я намного меньше.

«Потрать свои силы на то, чтобы возвыситься надо всем, что нельзя изменить, Наоми. Сохраняй присутствие духа».

Я слышу плач Ульфа. Его голос, как у любого ребенка, отчетливо узнаваем, и я привстаю, напрягая слух. Я будто снова проснулась в траве и обнаружила, что он пропал, только теперь мой брат не на руках у Джона. Его держат чужие люди. Плач быстро заканчивается: всего несколько недовольных вскриков, и Ульф успокаивается. Я снова ложусь, но продолжаю слушать. Небо здесь намного больше, а я намного меньше, но где-то рядом Ульф.

Я еще не сплю, когда возвращается Магвич. Я не ожидала его увидеть, поэтому, когда он входит в вигвам, я резко приподнимаюсь, тем самым привлекая его внимание. Он подходит ближе, уперев руки в бока, и останавливается возле шкур, на которых я лежу. Я опускаю взгляд, чтобы не злить его, но Магвич наклоняется и хватает меня за подбородок, чтобы всмотреться в мое лицо. Его дыхание пахнет спиртным, и я отстраняюсь. Он толкает меня рукой в грудь, заставляя лечь, а потом хватается за мое платье и переворачивает меня на живот. Я вскрикиваю, но не смею сопротивляться. Если я буду сопротивляться, он все равно со мной справится. Если я буду сопротивляться, он отдаст меня другому. Сердце выскочило из моей груди и колотится где-то в голове, стучится в глазницы изнутри. Я не могу дышать, но слышу его хриплое дыхание над ухом. Он хватает меня за бедра и ставит на колени, задирая платье, под которым ничего нет: я сняла лосины, когда ложилась спать. Бия переворачивается, бормоча во сне, но она не стала бы мне помогать, даже если бы проснулась. Она бы обрадовалась. Магвич наконец решил, что хочет меня. Мне больно, но я не сопротивляюсь. Я не борюсь, не кричу. Я терплю и молча плачу. Я пытаюсь отвлечь себя, представляя то, чего хочу больше всего на свете. Магвич груб, но делает все быстро и вскоре заканчивает, крякнув и вздрогнув. Потом он отталкивает меня, поднимается на ноги и заваливается на собственную гору шкур, протяжно рыгнув. Не проходит и минуты, а он уже храпит.

Я выхожу в ночную темноту и захожу в ручей, поднимая юбку и опускаясь в воду, чтобы смыть с себя его следы. Я долго сижу так, дожидаясь, пока холод притупит боль. Где-то лает собака, но их так много, что никто не слушает. Далекое пение. Далекие костры. Небо здесь намного больше. А я намного меньше, но где-то рядом Ульф.

– Нужно сохранять присутствие духа, – шепчу я. – Нужно достичь трансценденции.

Но меня уже начало уносить течением.





Джон




Утром в день нашего прибытия долина уже переполнена остроконечными типи и округлыми вигвамами. Множество лагерей, тысячи людей и лошадей, миллиард собак. Хуже, чем на холмах Сент-Джо перед отправлением караванов. Вашаки и его военные вожди едут через место Собрания впереди всего отряда. Для его людей оставили свободный участок долины, простирающийся от ручья до огромного круга в центре, где, судя по всему, и собираются на празднование. Я невольно всматриваюсь в лица, отчаянно ища Наоми, но людей слишком много, и, хотя мы проходим через стоянки, чтобы Вашаки и его люди могли приветствовать вождей остальных отрядов, ее я нигде не вижу. Вашаки говорит, что мы прибыли последними, но продлевать мои мучения он не намерен.

– Сам я не пойду в лагерь Покателло, но Ханаби с несколькими женщинами отправится навестить знакомых. Нывы живут дружно, даже если их вожди не во всем согласны друг с другом. Наши женщины поищут твою жену и ее брата. Если окажется, что они там, я созову совет. Лучше не поднимать лишнего шума. Это может навредить твоей женщине и малышу.

Вашаки с несколькими спутниками идет посмотреть скачки и повидаться с воинами из других племен. Я кормлю мулов и помогаю Потерянной Женщине поставить большой вигвам Вашаки и развести костер для приготовления пищи. Судя по всему, здесь на женщин ложится бо́льшая часть тяжелой работы. У пауни все устроено так же. Мужчины добывают мясо, но женщинам приходится свежевать туши, разделывать их, грузить и тащить домой. Затем они разрезают его на тонкие полоски, сушат, отбивают, еще немного сушат, а потом убирают на хранение. Женщины собирают дрова, обрабатывают шкуры, следят за детьми и кормят все племя, и конца этой работе нет.

Потерянная Женщина работает молча и ловко, не отходя от меня. С тех пор как я присоединился к отряду, мы обменялись всего парой слов, но она ночует в вигваме Вашаки, знает мою историю и чувствует терзающих меня змей.

– Тебе страшно, – говорит она.

– Да. Если ее здесь нет… – Я не договариваю.

Если Наоми здесь не окажется, я не знаю, что буду делать.


– Не вечно ей оставаться потерянной, – успокаивает меня Потерянная Женщина.

Я молюсь о том, чтобы эта вечность закончилась сегодня. Мы ждем несколько часов. Традиции и обычаи этих племен мне неизвестны, и я не знаю, что они делают при встрече, поэтому спустя некоторое время я даже забираюсь в палатку, чтобы попытаться поспать. Неведение меня измучило. Потерянная Женщина обещает разбудить меня, но когда женщины возвращаются, я сам слышу это и выскакиваю из палатки раньше, чем она успевает прийти за мной. Вашаки и его люди тоже успели вернуться. Лицо вождя не выдает никаких чувств, но Ханаби кидается ко мне.

– Она здесь. И малыш тоже, – слегка запыхавшись, объявляет она.

Меня переполняет облегчение, такое сильное, что ноги подкашиваются, и я опускаюсь на колени. Ханаби садится рядом и берет меня за руку.

– Мальчик потолстел с тех пор, как я его видела. Он здоров.

Она улыбается, но есть еще какие-то новости. Я понимаю это по лицу Вашаки. Ханаби хочет поддержать меня, но что-то здесь не так. У всех на глазах Вашаки протягивает мне руку и помогает подняться.

– Идем, – говорит он и ведет меня в свой вигвам. Ханаби и Потерянная Женщина следуют за нами. – Расскажи ему все, – велит вождь жене.

– Малыша отдали женщине, которая потеряла ребенка всего за несколько день до нападения. Ее муж, Биагви, только потому и пощадил Волчьего Мальчика. Это его брат погиб от стрелы, – объясняет Ханаби.

– Они говорят о нападении?

Почему-то я полагал, что они попытаются скрыть содеянное.

– Они называют его битвой. Веда, женщина Биагви, очень гордится. Она даже не стала прятать от нас Волчьего Мальчика, – отвечает Ханаби.

– Битвой? – изумленно выдыхаю я.

– Они потеряли одного воина, – напоминает мне Ханаби, и звук ее мягкого голоса для меня как кнут.

– Это был нечестный бой, – ощетиниваюсь я.

– Для них он был честным. К тому же начали его не они.

– А Наоми?

– Мы видели ее, но, как только мы пришли, ее сразу же увели, – говорит Ханаби.

– Мужчины говорят о ней. Она теперь женщина Магвича, – тихо сообщает Вашаки. – Живет в его вигваме. Говорят, она рисует лица – ваипо – на шкурах. Он дорожит ею и отказывается ее продавать.

– Ее называют Многоликой Женщиной, – добавляет Ханаби. – Это хорошо, братец. Если ее ценят, значит, она в безопасности.

– Он дорожит ею, – повторяю я шепотом.

Я потрясен, к горлу подкатывает тошнота. Я убью этого Магвича и любого, кто попытается меня остановить. Даже если я погибну, сложно представить худший ад, чем тот, в котором я сейчас. Вашаки касается моего плеча, печально глядя на меня. Он понимает, что творится у меня внутри, и это его тревожит.

– Я отправил гонцов к вождям всех отрядов. На закате мы соберемся на совет. Ты придешь туда. Ты расскажешь о случившемся. Ты попросишь вернуть тебе женщину и ребенка. И я буду говорить за тебя.





Наоми




Я видела Ханаби. Кажется, она меня тоже заметила, но я не уверена. Как и в прошлую нашу встречу, она несла на спине дочь. Бия встревожена, и мы не выходим из вигвама с тех самых пор, как Ханаби с другими женщинами пришла в наш лагерь. Джон говорил, что мужа Ханаби зовут Вашаки. Он познакомился с ним в Форт-Бриджере, и эта встреча его сильно впечатлила.

Я уже много раз слышала имя Вашаки, с тех пор как мы прибыли в долину. Шошоны упоминают его с большим почтением. Да, все это шошоны. Люди, давшие моим родным пищу, и люди, хладнокровно убившие их, были из одного народа. Женщина, которая кормила маминого ребенка, сидит рядом с женщиной, укравшей этого ребенка. И я уже ничего не понимаю.

Я ложусь на бизоньи шкуры и закрываю глаза. Не думаю, что я больна. Жара нет и горло не болит, но у меня в груди как будто что-то надломилось. Я чувствую, как оно перемещается, когда я двигаюсь. Бия пытается поднять меня и заставить рисовать, но я не могу, так что она в конце концов отстает и больше не мешает мне спать. Через несколько часов приходит Магвич. Он злится, увидев, что я сплю, спорит о чем-то с Бией и толкает меня в бок ногой. Старуха расчесывает и заплетает мои волосы, дает мне длинную юбку и холщовую рубашку, которые получила в уплату за один из моих рисунков. Я надеваю все это дрожащими руками. Ворот и манжеты рубашки отделаны бусинами, а талию украшает плотный пояс, тоже расшитый бусинами. Все смотрится очень красиво, и Бия довольна. Она ведет меня куда-то, а у меня уже не осталось сил бояться. А следовало бы. Стоит мне подумать, что спасение близко, и открывается новое окно в ад.





18. Собрание




Джон




ГОНЦЫ РАЗНЕСЛИ ПОСЛАНИЕ, и на поляне собралось множество воинов. Вождей слишком много, чтобы они поместились в вигвам, поэтому совет проводят под открытым небом. Костер развели в яме, чтобы он не мешал сидящим в кругу людям видеть друг друга. Вашаки говорит, что это редкость: остальные могут понаблюдать за советом, хоть и не услышат всего, о чем будут говорить. Ханаби считает, что мне нужно одеться по-шошонски.