Потаенное наслаждение

Да, он запросто мог представить себе ее мягкую, красивую ручку, держащую его, сжимающую его до боли-наслаждения.

Рейес застонал, начал водить рукой вверх и вниз. Другой рукой он сжал нож и приставил холодное острие к бедру.

«Сделай это. Режь».

Скользя вверх, он резко всадил кинжал, так сильно. Кожа разошлась и закапала кровь. Скользя рукой вниз, он надавил на лезвие, разрезая вену.

Недостаточно. Еще недостаточно.

На рукоятке были острые выступы, они впились в его руку, пуская еще кровь. Презрение к самому себе всколыхнулось внутри, когда он прорезал мышцу, не останавливаясь пока не достал до кости.

«Почему я не могу быть нормальным? Почему я не могу взять прекрасную женщину с нежностью, которой она заслуживает?»

Он повернул запястье, расширяя рану. Его голова склонилась набок, и он зарычал от исключительно-пьянящего наслаждения, разливающегося по его телу, подобного наркотику, что само по себе было демоном.

Еще совсем чуть-чуть.

Рука двигалась вверх-вниз, скользя по крови. Бедра мужчины ерзали, когда он продолжил вращать кинжал. Новый проблеск боли, новая знойная волна удовольствия.

А если б он не нуждался в боли? А если б это Даника была здесь, глубоко принимая его плоть в свой ротик?

— Да, да, — напевал он.

Ее волосы, цвета солнечного света, водопадом рассыпались бы по его ногам; возможно, он бы увидел розовый кончик ее языка, ласкающий головку его пениса. Он мог бы ощутить, как ее зубы легонько оцарапывают его всякий раз, как она наклоняется, поглощая его плоть до самого основания.

Понравился бы ей его вкус?

Может быть, она испробовала его на вкус, пока он целовал и лизал ее.

Новый стон вырвался из его груди. Она была бы влажной, влажной для него и только для него одного. Ее вкус походил бы на амброзию, которую он добавлял в свое вино.

Она бы пылала страстью.

«Ко мне, только ко мне».

«К нам», — рявкнул его демон, вздымаясь внутри его мозга.

Рейес стиснул зубы.

«Ко мне. К нам — никогда. Ты — причина, по которой я не могу овладеть ею».

«Я не открывал ларец, или ты уже сваливаешь вину на меня?»

Рейс опять повернул кинжал, и кончик его разделил кость надвое, впиваясь в новую мышцу. В миг проникновения, оргазм обрушился на него. Мужчина зарычал громко и протяжно, мускулы начали сокращаться, горячее семя брызнуло и смешалось с его кровью. Оно прожгло его кожу, точно кислота шелк.

Лишь когда последний отблеск экстаза погас, он смог расслабиться, совершенно опустошенный. Его руки безжизненно упали по сторонам. Он задыхался, чувствуя металлический привкус во рту. Во время оргазма он прокусил себе щеку.

Нельзя здесь оставаться. Надо навести порядок, пока меня не нашли в таком виде.

Веки Рейеса медленно поднялись, золотистый свет проник в его сознание. Ему нужен Торин и… его мысли резко оборвались.

Даника стояла не пороге ванной — ужас застыл в смотрящих на него изумрудных очах.





Глава 15




Даника не знала, как переварить увиденное. Так вот, в чем нуждался Рейес, чтобы испытать наслаждение? Ранее часть ее полагала, что, может быть, она сумеет дать ему желаемое. Но он не просто порезал себе кожу. Он рассек вены, мышцы и даже кость. Так много крови, которая лилась бесконечной рекой и сворачивалась вокруг него.

Сейчас он смотрел на нее из-под полуприкрытых век, мрачно поджав губы, и багряная струйка стекала по его подбородку.

— Как ты оказалась здесь?

Холодный, бесчувственный тон.

— Я по-пошла за тобой, — выговорила она. — Я…я…

Ее била сильнейшая дрожь, а к горлу подступил ком.


Приходилось ли другим женщинам так его ранить? Доставлять такое удовольствие? Мысль обеспокоила ее, но немного не так, как должна была бы. Ей не понравилось то, что другие женщины сталкивались с его потребностями. Ей не понравилось то, что другие женщины делали с ним то, чего она не сделала — или возможно не смогла бы сделать.

Рейес поднялся на ноги, пошатнулся. Бедро продолжало кровоточить. Она решила, что увидела рассеченную кость под мышцами и не смогла отвести глаза. Ее взгляд следил за каждой каплей крови. Его плоть гордо восстала, все еще набухшая и полная, запятнанная кровью и желанием, вес его тяжелых яичек оттягивал тугое нижнее белье.

Даже зная, что он одержим демоном Боли, она не могла понять, как он мог наслаждаться столь варварскими действиями.

— Посмотри на меня, — гаркнул он.

— Я смотрю, — надтреснуто прошептала она.

— Посмотри мне в лицо.

Он натянул штаны и застегнулся.

Это действие вывело ее из напоминающего транс состояния. Постепенно ее взгляд заскользил вдоль тела мужчины. Его пупок был окружен едва заметными волосками — как она могла не заметить этого раньше? — а на торсе отчетливо выступали рельефы мышц, как доказательство его нечеловеческой силы.

Сотрясающая ее дрожь усилилась, когда она достигла его лица. Легкая небритость оттенила его челюсть, заостряя черты, заставляя его выглядеть во сто крат опаснее.

Он хмуро взирал на нее, грозно раздувая ноздри при каждом вдохе.

— Я же сказал тебе оставаться в моей комнате.

Его глаза, обычно напоминавшие полированный оникс, приобрели красный оттенок. Мерцали. Пульсировали. Девушка сглотнула.

— Я не могла…

— Уходи!

— Не смей так со мной разговаривать. Понятно?

— Уйди. Пожалуйста, — прошептал он.

Когда он стал пред ней вот так: тяжело дышащий, сердитый, окровавленный, словно только что вернулся с поля брани, она утратила… что бы там она не чувствовала миг назад. Отвращение? Смущение? Удивление?

«Я хочу нарисовать его таким», — подумала она.

Он был образцом красоты. Темный, напоминающий смесь корицы и меда, с глазами как солнце во время затмения — столкнувшийся с ним человек не знал бы, что ему делать: то ли смотреть, не отрываясь, то ли немедленно отвести взгляд.

Однако более всего заинтриговала ее его татуировка. Эта бабочка, с раскинутыми в полете крыльями, наполовину покрывающая его грудь и шею, она словно смотрела на Данику, подзывая ближе.

Столь угрожающая и грубая, почти злая, а все же сейчас она выглядела… нежной. Раскрашенная кожа поблескивала смесью рубина, оникса и сапфира. Обычно такие остроконечные, точно из стали выплавленные крылья неким образом смягчились.

«Я видела это раньше», — подумала она. — «Я рисовала это раньше».

Ведь правда? В этом было нечто до крайности знакомое, будто бы всего остального не хватало, чтобы свести ее окончательно с ума. Может быть, это потому, что она видела татуировки на других воинах. В определенном месте каждый носил отметину, отличающуюся индивидуальным цветом. У Мэддокса она была на шее, у Люциена — на груди. Аэрон же был покрыт ними с головы до ног.

Даника осознала, что тянет дрожащую руку, отчаянно желая ощутить Рейесово клеймо, узнать каково оно на ощупь. Горящее и рельефное? Или прохладное и гладкое?

Он отпрыгнул назад, врезаясь в стену, широко раскидывая руки, чтоб устоять прямо. Натолкнулся на раковину, лежавшее на ней мыло упало на пол. Пам.

— Не прикасайся ко мне, Даника.

Ее щеки залила краска стыда, а рука упала вдоль тела.

— Извини, — пробормотала она. — Мне жаль.

«Тебе стоило быть умнее. Он сам не свой сейчас, так что будь осторожна»

— Не извиняйся, — ответил он, доставая из-за раковины полотенце и нагибаясь, чтобы вытереть кровь. — Мне жаль, что ты наблюдала это. Пожалуйста, просто…вернись в мою комнату. Пожалуйста. Я вскоре приду к тебе.

Требование прозвучало бессвязно, доказывая, что он находился на грани.

— Я помогу тебе прибрать. Я…

— Нет!

Он выкрикнул слово так громко, что она поежилась. Проклятье! Куда девалась ее храбрость? Где данная клятва никогда не отступать в сражении?

Едва эхо стихло, Рейес замер и торопливо произнес:

— Мне жаль. Опять. Ты не сделала ничего плохого, просто предложила помощь. Но я всегда сам убираю за собой, и не позволю пачкать твои драгоценные ручки.

Драгоценные? Ее-то? В его тоне не было ни капли сарказма, абсолютная искренность.