Последняя дуэль

Летописец вряд ли драматизирует, описывая тревогу во взгляде Маргариты, смотрящей на ристалище, где вот–вот решится её судьба. Он даже предположил, будто она сожалеет, что зашла так далеко со своими обвинениями, подвергнув смертельной опасности не только себя, но и супруга. Однако он признаётся, что не может с точностью угадать её мысли, поскольку никогда с ней не беседовал, набрасывая покров таинственности на мысли, что терзали Маргариту в тот трагический момент.





9





СМЕРТЕЛЬНАЯ БИТВА





После того как были соблюдены все необходимые ритуалы и сказаны все нужные слова, настал черёд битвы. Жан де Карруж и Жак Ле Гри скрылись в своих палатках, где преданные слуги в последний раз тщательно проверили их доспехи и оружие. Священники спешно убрали с ристалища алтарь, распятие и молитвенник, стараясь впопыхах не растерять святые дары. Двое слуг разровняли песок на том месте, где стоял алтарь, вновь превратив поле битвы в девственно–чистый белый прямоугольник. Король со своей свитой и многочисленная толпа с явным нетерпением ожидали начала сражения.

Когда оба дуэлянта сообщили о своей готовности сражаться, а все посторонние покинули ристалище через ворота, в центр поля вновь вышел герольд. Он развернулся лицом к королю, ожидая, когда установится полная тишина. Трибуны враз затихли, было слышно лишь, как хлопают на ветру вымпелы, развевающиеся над красной и серебристой палаткой, да фыркают стоявшие наготове у скамеек боевые кони.

Внезапно тишину разорвал зычный голос герольда.

— «Faites vos devoirs!» (Исполняйте свой долг!)

Не успел он выкрикнуть это трижды, следуя правилам, как дуэлянты вышли из своих палаток в шлемах с опущенными забралами и во всеоружии, сопровождаемые стайкой перепуганных слуг. Карруж и Ле Гри, бряцая доспехами, проследовали к своим коням, которые ожидали всадников за воротами в противоположных частях поля. Противники с грохотом водрузили свой железный башмак на скамью рядом с конём, давая понять, что готовы к бою.

Герольд покинул ристалище, и его место занял маршал. Четверо благородных свидетелей, или эскутов, также заняли свои посты: разделившись на пары, рыцари встали по обе стороны поля, преграждая путь копьём, опущенным поперёк распахнутых ворот. Маршал стоял в центре поля, держа в руке белую перчатку. Именно на него сейчас были устремлены все взоры толпы. Дуэлянты стояли наизготовку у своих коней, фиксируя каждый взгляд и жест, и заворожённо наблюдали, как маршал медленно поднимает перчатку над головой. Внезапно он подбросил её в воздух.

— Laissez–les aller! (Приступайте!) — скомандовал он.

Не успела перчатка коснуться земли, а маршал трижды выкрикнуть команду, как соперники, схватившись за луку седла, бодро, хоть и не без помощи слуг, вскочили на коней. Оруженосцы были тут как тут, протягивая хозяевам копья и щиты. Мечи и кинжалы уже висели у бойцов на перевязи, второй длинный меч был заблаговременно закреплён на металлическом седельном кольце рядом с топором. Лежащее на седле громоздкое копьё завершало экипировку, его подняли и закрепили вертикально в специальном седельном упоре. Полностью снарядив всадников, слуги почтительно удалились. В последний раз перед боем соперники прибегли к посторонней помощи. Отныне каждый был сам по себе.

Жан де Карруж и Жак Ле Гри пришпорили коней. Четверо эскутов, преграждавших путь, побросали копья и едва успели отскочить в сторону, когда дуэлянты вихрем пронеслись мимо них на ристалище через ворота в противоположных сторонах поля. Стражники тут же ловко затворили за ними тяжёлые двери и задвинули засовы, не выпуская оружия из рук. Маршал поспешно покинул поле боя через узкие центральные ворота, заперев их за собой.

Карруж и Ле Гри остались на поле один на один, словно в западне, окружённые со всех сторон деревянным частоколом и зубчатыми железными воротами, надёжно запертыми стражей. Противники остановились напротив ворот, чтобы получше разглядеть друг друга сквозь опущенные забрала, едва сдерживая разгорячённых коней. Они прекрасно смотрелись в седле, как и подобает закалённым в битвах воинам. Французские дворяне, пришедшие поглазеть на дуэль, просто упивались торжеством этого момента.

Под пристальными взглядами толпы, готовой взреветь от едва сдерживаемого возбуждения, двое заклятых врагов внимательно изучали друг друга, их горячее дыхание вырывалось из–под опущенных забрал облачками пара, а тела под доспехами взмокли от пота. Они сошлись не на жизнь, а насмерть, словно водный поток и бушующий пожар.

Ристалище, на миг ставшее тюрьмой, теперь превратилось в пылающий тигель, где один из элементов будет уничтожен, чтобы полностью очистить другой в священном огне правосудия. Карруж и Ле Гри будут биться без всякой пощады, пока не случится одно из трёх. Либо один из них убьёт другого, доказав вину противника и справедливость собственных обвинений; либо один заставит другого признаться в ложной присяге, отправив тем самым противника на виселицу; либо один из бойцов заставит соперника бежать с поля боя, что также было прямым доказательством его вины.

Они будут биться не только без пощады, но и без правил. В смертельной дуэли, в отличие от дружеских турниров, никто не запрещает поразить противника в спину или в глаз через прорезь в шлеме, ослепить соперника, бросив ему в лицо горсть песка, подставить подножку, пнуть ногой, а потом напрыгнуть сверху, когда тот упадёт. Во время поединка во Фландрии в 1127‑м двое обессиленных дуэлью бойцов отбросили оружие и рухнули наземь, где вновь сцепились, нанося друг другу удары железными перчатками, пока один, изловчившись, не проник рукой под доспехи соперника и не оторвал ему мошонку, тут же отправив беднягу к праотцам. Рыцарство носило маску благородства и приличия в спортивных турнирах, но мгновенно сбрасывало её, едва начиналась реальная резня.





РЫЦАРСКИЕ ПОЕДИНКИ

Двое всадников сошлись в копейной атаке на ристалище, огороженном деревянным частоколом. Жан де Ваврен. Английские хроники. Royal МС 14 Е IV фол.81. С разрешения Британской библиотеки.



Жан де Карруж, на правах обвинителя, вступил в бой первым. Рыцарь опустил копьё и крепко зажал его правой рукой, тщательно целясь в соперника. Пришпорив коня, он ринулся вперёд. Жак Ле Гри, увидев несущегося на него противника, тут же опустил копьё и устремился ему навстречу.

Расстояние между двумя всадниками до начала атаки составляло более шестидесяти метров. Но сильный боевой конь мог за секунды перейти с шага на галоп. Даже при мелкой рыси в пятнадцать — двадцать пять километров в час, при сложении скоростей, расстояние между противниками было бы преодолено примерно за пять секунд.

Для Маргариты, наблюдавшей за происходящим с вершины эшафота, должно быть, эти секунды показались вечностью. Она видела, как муж опустил копьё и, пришпорив коня, ринулся в атаку, словно выпущенная из лука стрела, оставив за собой белый шлейф из песка и пыли. Мгновения спустя бросился в атаку и Жак Ле Гри, воздух наполнился топотом конских копыт. Все взгляды в этот момент были прикованы к несущимся друг на друга всадникам и их нацеленным друг на друга копьям.

Поскольку это не был спортивный турнир, на поле отсутствовал разделительный бордюр по центру, чтобы направить противников и уберечь лошадей от столкновения, но соперники двигались строго по прямой линии, словно их тянули на невидимой верёвке. Дуэлянты неслись навстречу друг другу, словно два смертоносных снаряда, сверкая отточенной сталью на наконечниках копий. Суммарный вес лошади, всадника, доспехов и копья, с учётом скорости, увеличивал инерционный удар такого «снаряда» практически до тонны. Такой удар мог пробить щит, сокрушить латы, рассечь плоть, раздробить кости или, разорвав металлические швы доспехов, сломать ключицу, выбить рыцаря из седла и повергнуть наземь, закованного в громоздкую броню с вывернутыми или переломанными конечностями.

Вымпелы развевались на копьях летящих во весь опор всадников, а расшитые капарисоны их коней вздымались в облачках летящей из–под копыт серебристой пыли. Лучи солнца, отражаясь от сияющих шлемов и стальных лат, отбрасывали на поле причудливые блики, пляшущие в такт скачущих галопом коней. В центре ристалища в пыли всё ещё лежала брошенная маршалом одинокая перчатка.

Немного не доскакав до этой отметки, дуэлянты столкнулись с ужасающим грохотом, на щиты пришёлся удар такой силы, что едва не выбил всадников из седла. Изумлённая толпа зрителей ахнула, от удара всадников отбросило назад, и они «едва не рухнули навзничь на крупы своих коней». Впрочем, оба противника были довольно искусными наездниками и, «упершись ногами в бока своих коней, удержались в седле». Одновременное столкновение и тщательно рассчитанная атака копьём уравновесила удары противников. Никто не был ранен или выбит из седла, ни один не выронил копьё или щит. Обменявшись ударами, противники разъехались по местам в разные стороны поля, чтобы немного отдышаться.

При втором заходе противники подняли копья уже выше, целясь друг другу в головы. Сир Жан нацелил копьё и, прикрывшись щитом, пришпорил коня. Но противник тоже не зевал и тут же ринулся ему навстречу. На полном скаку рыцари вновь столкнулись с чудовищным грохотом, «удары пришлись на стальные шлемы всадников, да такой силы, что высекли яркие искры». Но скользящие удары пришлись на верхушки шлемов, «наконечники копий лишь царапнули броню, не причинив всадникам особого вреда».

Разгорячённые бойцы вновь разъехались в разные концы поля, отдохнуть перед третьей атакой. Затем, «перехватив щиты и тщательно изучив друг друга в смотровые щели шлемов», они вновь ринулись в атаку, «нацелив копья», с явным намерением поразить противника. Бряцая доспехами на скаку, они вновь столкнулись «с невероятной силой». Ужасный грохот от ударов копий в стальные щиты гулким эхом отразился от каменных стен, окружающих монастырь.

Не выдержав удара, копья треснули, «обломки взмыли так высоко, что и нарочно не подбросишь». Стальные наконечники копий с обломком древка намертво застряли в обоих щитах. От столкновения такой чудовищной силы кони встали на дыбы, едва не сбросив всадников из сёдел. «Но сломавшиеся копья погасили бо́льшую часть удара, и дуэлянтам вновь удалось удержаться. Если бы не сломавшиеся так кстати копья, оба рыцаря уже лежали бы на земле».

Немного отойдя от удара, Карруж галопом проскакал в свой конец поля и, выдернув из щита застрявший там наконечник копья, отбросил его в сторону. Затем он взял в руки доселе мирно висящий на седельном кольце топор. Ле Гри проделал те же манипуляции.


Держа топоры наготове, оба рыцаря вновь бросились в атаку, но в этот раз медленнее, маневрируя, пытаясь занять более выгодную позицию. Они сошлись в центре поля так плотно, что их лошади тёрлись боками, уткнувшись носами друг другу в хвосты. Вот так противники и должны были биться, впритирку, не имея возможности даже толком замахнутся.

Пока лошади взрывали копытами песок, вытанцовывая круги, мужчины бились «лицом к лицу, нос к носу», методично нанося друг другу удары, лишь лезвия топоров сверкали над головами. Они уже несколько раз сцепились топорами, совершая сложные рыцарские па. Каждый пытался «поколебать соперника, заставить потерять равновесие и вышибить его из седла, сцепившись топорами и сделав резкий рывок».

Несколько раз они расходились, то отстраняясь, то вновь бросаясь в атаку, словно собирались изрубить друг друга на куски. Обмениваясь яростными ударами, противники понукали взмыленных коней, которые сблизились столь плотно, что соперники периодически с лязгом пинали друг друга железными башмаками в стременах, когда пытались управлять лошадьми.

Порой им приходилось биться одной рукой, держа в свободной щит, чтобы отражать удары. Но тогда атаки получались недостаточно сильными, поэтому щитами они пользовались крайне редко, предпочитая держать топор двумя руками, используя его не только для нападения, но и для защиты. Стальные клинки звенели, отражая удары, в такт им вторил глухой стук деревянных рукоятей.

Битва на топорах затянулась, но не один из дуэлянтов так и не получил очевидного преимущества, оба лишь изрядно вымотались. «Несколько раз они расходились, чтобы отдышаться, и вновь возобновляли тщетные атаки».

Наконец, Жак Ле Гри направил жеребца в сторону, словно желая разъехаться, но тут же резко развернулся и бросился прямо на ошеломлённого обманным манёвром рыцаря. Карруж успел подставить щит, отражая удар. Ле Гри, сжимая топор в обеих руках, что есть силы обрушил его на щит противника. Удар топора пришёлся под углом, и клинок, скользнув по щиту, с силой опустился на шею коня, точно в зазор между защитными металлическими пластинами, свисавшими с шанфрена вдоль конской гривы.

Клинок перебил конский хребет, и бедное животное, пронзительно заржав, пошатнулось под Карружем. Ноги коня подломились, и он рухнул на песок, заливая его потоками алой крови из ноздрей и рассечённой шеи. Впрочем, рыцарь не потерял самообладания и спрыгнул с поверженного жеребца, по–прежнему сжимая топор в руках.

Ле Гри тут же развернул коня и вновь бросился в атаку на пешего рыцаря, угрожающе занеся над головой топор. Атакуя Карружа, он развернул топор тяжёлым шипастым молотом вперёд. Острый металлический клюв запросто мог пробить шлем жертвы, попутно размозжив голову, особенно, если удар наносил всадник, атакуя пешего противника.

Карруж видел несущегося на него Ле Гри с занесённым топором, слышал за спиной предсмертные хрипы своего коня и поспешно отскочил от его дергающихся в агонии копыт, держа наготове полэкс. Когда Ле Гри замахнулся для удара, держа топор обеими руками, Карруж внезапно отпрыгнул в сторону, вынудив противника потерять равновесие и развернуться в седле, преследуя движущаяся жертву, и тем самым ушёл из–под удара.

Когда конь Ле Гри проносился мимо, Карруж нанёс удар и вонзил топор в брюхо жеребца, сразу под подпругой. Топор рассёк конскую плоть, уйдя туда по самую рукоять, острый клинок с шипом сработал как гарпун, оружие, запутавшись в лошадиных кишках, выскользнуло из рук рыцаря, оставшись в брюхе с грохотом проносящегося коня. Конь с ужасающим ржанием повалился на землю, споткнувшись о тело умирающей лошади Карружа. Ле Гри на мгновение растерялся, он всё ещё находился в седле с топором в руках, опасно восседая на трупах двух агонизирующих коней.





ПЕШИЙ БОЙ НА МЕЧАХ

Два воина бьются на мечах, а распорядители и зрители наблюдают за происходящим из–за ограды. МС. фр.2258, том 22ч. Французская национальная библиотека.



Лишившись топора, Карруж достал из ножен меч. Это был короткий одноручный клинок (иначе — эсток), который он носил на перевязи. Длинный двуручный меч по–прежнему лежал в ножнах, погребённый под конской тушей.

Ле Гри отбросил топор и поспешно выпрыгнул из седла, не дожидаясь, пока агонизирующий конь прибьёт его копытом. На бегу он выхватил собственный эсток и развернулся лицом к Карружу, глядя на него через преграду из окровавленной конской плоти.

Оба изрядно запыхались и остановились на минуту перевести дыхание. На трибунах царила гробовая тишина, зрители словно онемели от страха и восхищения. Маргарита, напрягшись всем телом, наклонилась вперёд и судорожно вцепилась в деревянные перила помоста, в её бледном лице не было ни кровинки.

Карруж сделал первый шаг, обходя павших лошадей, чтобы встретить противника во всеоружии. Ле Гри явно колебался, словно прикидывая, успеет ли он дотянуться до топора или выдернуть один из двух двуручных мечей из–под горы мёртвой плоти. Помимо эстоков, каждый дуэлянт носил на поясе ещё и по кинжалу.

Стоило Карружу приблизиться, как Ле Гри отступил на несколько шагов к королевской трибуне и словно врос в гладкий белый песок, поджидая противника с обнажённым мечом.

Изнурённые продолжительным поединком на топорах, выбитые из седла дуэлянты теперь всем телом ощущали тяжесть своих доспехов, весящих почти тридцать килограммов. Держа в руках меч и щит, они должны быть готовы в любой момент сделать выпад или уклониться от внезапной атаки, а то и резко развернуться, парируя вражеский удар. Несмотря на зимнюю стужу, им было жарко, пот тёк градом по разгорячённым телам под доспехами. Шансы прервать поединок, чтобы передохнуть, сделать глоток вина, смахнуть пот с лица за стальным забралом, стремительно таяли.

Стоя напротив королевской трибуны, они осторожно ходили по кругу с занесёнными мечами, развернувшись друг к другу лицом, ожидая, когда противник совершит ошибку. Внезапно они сошлись, «столкнулись в яростной и беспощадной атаке». Вначале медленно, но постепенно ускоряясь, они размахивали мечами, то парируя, то нанося удары «с яростью и отвагой».

Отточенные стальные клинки со свистом рассекали воздух, звонко ударяясь о броню доспехов, и глухо вонзались в деревянные щиты, наполняя воздух громким эхом, резонирующим от монастырских стен. Бледное зимнее солнце не порождало тени, но его слепящие блики, отражаясь от сверкающих стальных клинков и полированных доспехов, значительно затрудняли наблюдение за стремительным действом сквозь щели в толстом деревянном заборе.

Вскоре зрители уже мало что могли различить в этом вихре пыли и песка, поднятом тяжёлыми железными сабатонами дуэлянтов. Зрителей обуял священный трепет перед происходящим, и хотя некоторые были лично заинтересованы в исходе поединка, все без исключения с замиранием сердца ждали развязки.

Жан де Карруж теперь сражался пешим и ощущал не только тяжесть доспехов, но и внезапную слабость из–за сразившего его в тот день очередного приступа лихорадки. То ли лихорадка повлияла на скорость реакции, то ли его на мгновение ослепил солнечный блик, отразившийся от клинка противника. А может, Жан украдкой бросил взгляд на Маргариту, и Ле Гри использовал это мгновение, застав его врасплох.

Но что бы то ни было, когда два запыхавшихся дуэлянта кружились по полю «атакуя, рубя и сокрушая», Ле Гри пробил оборону противника и, сделав резкий выпад, ранил рыцаря в бедро. Резкая боль пронзила бедро Жана, когда меч сквайра вонзился в его плоть. Кровь хлынула из раны и липкой струйкой потекла по ноге.

«Зрители содрогнулись от вида текущей крови», по толпе прошёл тревожный гул. Ранения ноги и бедра были очень опасны, потому что за короткий срок могли вызвать обильную кровопотерю, а также обездвижить бойца, лишив его возможности маневрировать, не говоря уж об атаке.

Жан де Карруж был на волосок от поражения, и «все его близкие немало переполошились». Маргарита, видя на поле боя истекающего кровью мужа, пошатнулась, судорожно вцепившись в деревянные перила. Всё могло закончиться в считанные секунды. «Чувство невероятной тревоги обуяло всех присутствующих. Зрители все как один застыли с открытыми ртами, затаив дыхание».

И тут Ле Гри допустил фатальную ошибку. Вместо того чтобы воспользоваться преимуществом, он выдернул клинок из рассечённого бедра рыцаря и отступил. Рана могла убить Карружа, всади его соперник меч поглубже. Однако сквайр тут же выдернул меч из раны.

Может, Ле Гри решил, что рана смертельна и за несколько минут рыцарь истечёт кровью? А может, просто побоялся оставаться один на один с раненным, но всё ещё опасным врагом и отступил на безопасное расстояние, ожидая, пока Карруж окончательно ослабеет, чтобы затем прикончить его без особого риска?

Но в отступлении сквайра Жан де Карруж увидел свой шанс. Несмотря на серьёзное ранение, «рыцарь не только не был побеждён, а наоборот, проявил в схватке ещё большее рвение. Собрав всю свою волю и остатки сил в кулак, он ринулся навстречу врагу».

Бросившись навстречу изумлённому сквайру, Карруж издал громкий клич, который слышали все зрители: «Пробил час расплаты!»

То, что произошло потом, немало удивило и ошеломило всех присутствующих. «Левой рукой Жан де Карруж ухватил Жака Ле Гри за макушку шлема и, притянув противника к себе, несколько раз дернул, свалив соперника наземь, и тот беспомощно растянулся, не в силах подняться под тяжестью доспехов».

Таким неожиданным манёвром Карруж спутал противнику все карты, получив неожиданное преимущество. Ошеломлённый резким падением, закованный в тяжёлые доспехи Ле Гри был практически обездвижен, не в силах ни толком замахнуться, ни нанести противнику удар. Теперь рыцарь возвышался над ним, ловко парируя все неуклюжие удары растянувшегося на песке сквайра.

Сильный мужчина (а сквайр слыл человеком недюжинной силы) в пешем бою мог довольно резво передвигаться в искусно сделанных доспехах. Но встать после падения для человека, закованного в тяжёлую броню, было нелёгкой задачей, особенно, когда над тобой нависает противник, готовый метким ударом меча или тяжёлого железного башмака пресечь любые попытки подняться. С упавшими рыцарями обычно разделывались, как с забившимся в раковину омаром.

Но пока рыцарь, тяжело дыша, стоял над поверженным противником, держа меч наготове, у Жака Ле Гри всё ещё были шансы. Хоть сквайр и лежал на спине, едва способный отбить любую атаку, тяжело раненный, истекающий кровью рыцарь к своему ужасу обнаружил, что не в силах пробить доспехи Ле Гри. «Он долго искал малейшую щель или брешь в броне противника, но сквайр был закован в стальные латы с головы до ног»{19}.

Карруж поверг врага и почти его обезоружил, но он был слишком слаб и обескровлен, счёт шёл на минуты. Силы покидали его с каждой каплей крови, сочащейся из глубокой раны на бедре. И пока сквайр оставался под надёжной защитой доспехов, чаша весов медленно склонялась в его сторону. Если Ле Гри сумеет продержаться достаточно долго, Карруж будет окончательно обескровлен и не сможет продолжить бой. А то и вовсе умрёт от кровопотери.

Карруж не желал упускать с таким трудом доставшееся ему и вновь ускользающее преимущество. Пока оглушённый падением Ле Гри всё ещё лежал на земле, рыцарь ловким ударом выбил меч из его рук и бросился на поверженного врага.