Последний выдох

Салливан держал в руках скапулярий и пистолет, и его бил озноб.

«Уехать в Айдахо, – безнадежно думал он, – в Палаус, где выращивают чечевицу вместо картошки. Скоро снег пойдет, а когда всерьез похолодает, на электриков особый спрос. Или, черт возьми, сорваться прямо на Восточное побережье, например в Саг-Харбор, которым заканчивается Лонг-Айленд, – там в низкий сезон будет полно ремонтной работы, да и трудно найти место, чтобы было еще дальше от Лос-Анджелеса».

Но тут же вспомнил – против воли, – как тем промозглым утром Деларава поставила свою обувную коробку на широкий бампер грузовика, и Сьюки, улучив момент, заглянула туда – и, громко завизжав, отшвырнула картонку на тротуар.

Пит уже успел повернуться во внезапном приступе страха и ожидал, что из коробки вывалится нечто вроде дохлой крысы или вообще мумифицированного младенца, но из нее выпали и раскатились среди извивавшихся по обращенному к океану тротуару электрических проводов коричневый кожаный бумажник, кольцо с ключами и, что хуже всего, три банки рутбира «Хайрс». Одна из банок подкатилась прямо под ногу Пита и выплеснула лужицу бурой пены.

Тогда они со Сьюки просто драпанули оттуда; не задумавшись ни на мгновение, помчались со всех ног по Виндвард-авеню. Он в конце концов остановился, задохнувшись, у бензоколонки где-то на Вашингтон-бульваре, взял такси до своей квартиры, там пересел в свою машину, поехал в банк и снял со счета все, что было накоплено. По сей день он не знал, да и не интересовался тем, куда убежала Сьюки. На следующий день, к вечеру, Пит оказался в Орегоне. Впоследствии Сьюки отыскала его по профсоюзным записям, они несколько раз связывались по телефону, но вроде бы никогда не оказывались одновременно в одном штате.



А теперь Деларава, похоже, вознамерилась их вернуть. Сьюки определенно поверила, что старуха задумала повторить «экзорцизм» в Венисе, и опять же в присутствии Пита и Сьюки – хоть добровольном, хоть насильственном.

Салливан попытался найти какое-нибудь другое объяснение. Не исключено, что Деларава вовсе не стремится заполучить двойняшек обратно, и вовсе не думала о них все эти годы, и машину Сьюки попросту зацепил случайно какой-то пьяный водитель, и внезапное возвращение «жизни «по времени бара» связано с чем-то, не имеющим никакого отношения к Делараве, или же Деларава действительно хочет, чтобы они вернулись к ней, но лишь для того, чтобы они делали то же самое, что и прежде, и это никак не связано с Венисом, или она вздумала повторить то, что планировала сделать в Венисе, но теперь не сможет это сделать, потому что Сьюки покончила с собой. И у старушки ничего не получится, покуда она не обзаведется новой парой близнецов.

Он оскалился и резко выдохнул. Она вполне может попробовать еще раз, с другой парой близнецов. Возможно, на Хеллоуин, до которого осталось всего четыре дня. Пожалуй, Хеллоуин годится для этой цели даже лучше, чем Рождество.

«Ну, – думал он, – в любом случае я тут ни при чем. Ко мне это не имеет никакого (одна из банок подкатилась прямо к нему под ноги и выплеснула лужицу бурой пены) отношения».

Добрых пять минут он сидел, сгорбившись, над своим потайным рундуком, а мимо то и дело проносились машины.

В конце концов он расстегнул дрожащими пальцами пуговицы рубашки и через голову надел на плечи скапулярий. Застегнул рубашку, обвил ремень поясной сумки вокруг талии и защелкнул пряжку. Потом выпрямился, чтобы взять гипсовые руки, убрать их и поставить на место койку. Кисет с пальцем можно и дальше носить в кармане.





Глава 8




– Ну, как дела? – спросил Кот, как только рот его обозначился в воздухе.

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудес



Кути проснулся, как только услышал, что кто-то лезет через деревянный забор внизу, но не пошевелился, только открыл глаза. Истертые ногами доски балкона под его неповрежденной щекой были теплыми, а по положению тени большого старого банана он заключил, что сейчас около четырех дня.

На этот закрытый дворик он наткнулся около полудня; где-то южнее Олимпик-бульвара он свернул в переулок между двумя серыми оштукатуренными двухэтажными домами, где прежде помещались какие-то конторы, а теперь они сделались совершенно безликими, и даже стекла в них были закрашены; в сплошном заборе, окружавшем один из домов сзади, не хватало доски, и Кути без труда протиснулся в дыру.

Двор, куда он попал, закрывали тени от высоких деревьев шеффлеры, банана и авокадо, и он решил, что дом когда-то мог быть жилым – невидимая с улицы сторона была обшита вагонкой, выкрашенной зеленой краской, двери и окна украшали вычурные наличники, а на длинный крытый балкон вела отдельная деревянная лестница. Кто-то сложил во дворике десяток больших автоматов по продаже кока-колы, но Кути решил, что за ними в ближайшее время наверняка никто не придет. И вообще, вряд ли сюда хоть кто-нибудь заглядывал после года этак 1970-го. И с великим облегчением снял и убрал в карман рассчитанные на взрослого темные очки.

По хлипкой лестнице он взобрался на балкон, лег на пол и сразу уснул, даже не сняв рюкзака. И спал он крепко – но, проснувшись, сразу вспомнил все, что случилось с ним за минувшие двенадцать часов.



Он слышал во дворике чьи-то тихие шаркающие шаги и еще один звук, который не мог определить: повторяющееся хриплое шипение, как будто человек то и дело останавливался и тер друг о дружку два листа грубой бумаги.

Несколько секунд Кути просто лежал на балконе и слушал. Вероятнее всего, убеждал он себя, тот человек в саду не полезет по лестнице на балкон. Взрослый испугается, что ступеньки обрушатся под его тяжестью. Наверно, он скоро уйдет.

Кути поднял голову и выглянул через перила балкона – и у него перехватило дыхание, и с губ едва не сорвался испуганный вскрик.

По двору, сгорбившись и присев, медленно ковылял по каменным плитам оборванец в камуфляжных штанах; его единственная рука висела, как сцепленные и вытянутые ноги летящей осы. Козырек бейсболки не позволял Кути увидеть лицо, но он и так знал, что оно круглое, бледное, обрамленное бакенбардами, а маленькие глазки вроде бы совсем без зрачков.

В ушах Кути пронзительно зазвенело.

Это был тот самый человек, который минувшей ночью вломился в гостиную и пытался поймать его: «Мальчик, пойди сюда…» Который скорее всего убил родителей Кути. А теперь он здесь.

Кути наконец-то понял, что скребущий звук человек издавал носом – длинно, с силой втягивая в себя воздух. Старательно пропуская воздух через нос, он медленно пробирался по двору и каждые несколько секунд тяжело дергался, как будто его тянул невидимый шнур, обмотанный вокруг груди.

Кути поспешно убрал голову; его сердце лихорадочно колотилось. «Он преследует меня, – думал Кути. – Или ищет стеклянный брусок. Интересно, что эта штука делает: может быть, оставляет в воздухе след вроде того, что колесо оставляет на земле?»

Он сейчас заберется по лестнице.

Тут Кути испуганно вздрогнул, и в следующее мгновение бродяга заговорил.

– Ты пролез сюда через дыру в заборе, – сказал он высоким ясным голосом, – но не выходил тем же путем. Сомневаюсь, чтобы у тебя были ключи от этих дверей, и вряд ли ты умеешь летать. – Он беззлобно рассмеялся. – Значит, ты все еще здесь.

Кути взглянул на дальнюю оконечность балкона: перила упирались в стену сразу за последней дверью, и другой лестницы не имелось.

«Я могу спрыгнуть, – испуганно прикидывал он. – Перелезть через перила, зацепиться как можно ниже, куда удастся дотянуться, и отпустить руки. Потом перебегу через двор к дыре – этот тип и с лестницы спуститься не успеет, – а там рвать когти, пока не доберусь до океана, или до Сьерры, или не свалюсь замертво».


– Дай-ка я расскажу тебе притчу, – сказал незнакомец, продолжая шаркать ногами по дворику, усыпанному листьями. – Жили-были когда-то два человека, и один убил другого, а потом… пожалел об этом и так захотел получить прощение, что пошел к покойнику на могилу, разрыл ее, а когда открыл гроб, увидел, что там лежит он сам и улыбается собственной шутке.

– Ха!

Заставив балкон содрогнуться, мускулистая рука ухватилась за балясину прямо перед глазами Кути, и две обутые ноги громко зашаркали по доскам в нескольких дюймах от ног Кути, и круглое лицо высунулось из-за края балкона, и маленькие черные глазки бродяги уставились прямо в глаза Кути.

Кути откатился к стене, но почувствовал, что не может больше ничего – ни пошевелиться, ни дышать, ни даже думать.

В нескольких дюймах от его лица среди спутанных кустистых бакенбард открылась пасть, распахнулась неимоверно широко, и из нее исторгся миллионноголосый рокот, как на стадионе после успешного хоумрана.

И тогда Кути вскинулся и побежал по балкону, но за спиной у него тяжело грохотали по доскам башмаки стремительно взбиравшегося на балкон человека, и не успел Кути добежать до перил, как бродяга попытался вцепиться в его курчавые волосы, дернув голову назад.

Кути рванулся, оттолкнулся от перил подошвой левой кроссовки и взлетел в воздух.

Банан хлестнул его листьями по лицу; Кути попытался ухватиться за ветку, но лишь ободрал ладонь, перевернулся и неловко упал. Рюкзак и основание спины коснулись утоптанной земли практически одновременно с ногами, рот наполнился медным вкусом мелких монет, и он, не в силах глотнуть воздуха, устремился на четвереньках к дыре.

Вывалившись за забор, он мог не только жалобно стенать и громко, болезненно рыдать, но сумел даже подняться на ноги и, хоть и скрючившись и громко всхлипывая, вприпрыжку добраться до улицы.

Вплотную к тротуару медленно полз приземистый грузовичок, в кузове которого громоздились газонокосилки и какие-то пухлые мешки, и Кути, с трудом заставив дрожащие ноги двигаться чуть быстрее, сумел-таки через несколько мучительно продолжительных секунд ткнуться плечом в задний борт, ухватиться за торчавшие через него рукояти двух косилок и поставить колени на бампер. По крайней мере, ноги его теперь не касались асфальта.

Но тут старые тормоза скрипнули, Кути прижало к борту кузова, и машина остановилась. Воспользовавшись моментом, Кути перевалился через борт и упал на колени на мешок, от которого исходил запах бензина и прелой травы, похожий на дух старого пива, и отчаянно замахал в зеркало заднего вида.

– Поезжайте! – прохрипел Кути. – Поезжайте, скорее!

Сквозь запыленное заднее окно он видел водителя-мексиканца, который, опершись локтем на спинку сиденья, разглядывал его сквозь стекло, а потом махнул рукой и что-то сказал, несомненно, требуя, чтобы непрошеный пассажир вылез из машины.

Кути оглянулся в переулок и увидел, что однорукий, озаренный медным светом предвечернего солнца, рысцой бежит между двумя серыми домами и широко улыбается, глядя прямо на него.

Кути кинулся вперед по мешкам, стукнул кулаком в стекло кабины и закричал:

– Поезжайте! Vaya! Ahora! Es el diablo![10]

Вряд ли водитель услышал слова, но было видно, что он перевел взгляд с Кути на приближавшегося бродягу, и в следующую секунду повернулся к рулю, и грузовик двинулся вперед, выехал в левый ряд и набрал скорость.

Кути оглянулся и увидел сквозь раскачивавшиеся рукояти косилок и сухие ветки, что бродяга перешел на шаг и помахал рукой Кути, прежде чем его заслонили другие машины.

Кути опустился на запасное колесо, всей душой надеясь, что водитель не остановится в соседнем квартале. Когда же он вытянул ноги, правую щиколотку пронзило болью; он поддернул штанину и увидел, что правая лодыжка заметно толще, чем левая.

И сделалась горячей на ощупь. А в желудке у него внезапно похолодело от испуга. «Получается, я охромел? – подумал он. – И насколько быстро я смогу хромать?»



Через пять минут грузовичок свернул на бензоколонку «Шеврон». Водитель вылез из кабины и, отвинчивая крышку бензобака, кивнул Кути и дернул головой в сторону, недвусмысленно дав понять, что не намерен дальше катать его.

Кути покорно кивнул и начал выбираться из кузова. На правую ногу, в общем-то, можно было наступать, но когда он, перелезая через борт, повернул ее, лодыжку опять прострелило болью.

– Э-э… спасибо, что подвезли, – сказал он водителю и, выудив из кармана темные очки, нацепил их на нос.

– Sí, – отозвался тот и, сняв с крюка шланг с «пистолетом», вставил его в горловину бензобака. – Buena suerte. – И в баке зажурчал бензин.

Кути знал, что эти испанские слова означают пожелание удачи. Солнце светило точно вдоль глядевшей на запад улицы, и тени от машин удлинялись с каждой минутой.

Впрочем, Кути больше волновался из-за того, что ему предстояло сделать, чем из-за поврежденной ноги.

– Э-э, – поспешно сказал он, – lo siento, pero… tiene usted algunas cambio? Yo tengo hambre, y no tengo una casa. – Сейчас Кути очень жалел, что ленился на уроках испанского языка: сейчас ему нужно было сказать: «Простите, не найдется ли у вас немного мелочи. Я очень голоден, и у меня нет дома».

Лицо его было холодным, и он не мог понять, бледнеет или краснеет.

Водитель бесстрастно смотрел на него, опираясь плечом на шкаф, от которого отходил гибкий черный рукав, и продолжая нажимать на большой алюминиевый курок. Кути слышал тихое журчание бензина, но пахло вокруг жареным рисом и кунжутным маслом из китайского ресторанчика, находившегося на противоположной стороне улицы. Наконец, аппарат щелкнул, прервав струю бензина, и водитель, повесив «пистолет» на место, не спеша зашагал к кассе. Кути остался неподвижно стоять возле заднего бампера машины.

Вернувшись, водитель вручил Кути пятидолларовую купюру и, повторив: «Buena suerte», – отвернулся и полез в кабину.

– Спасибо, – сказал Кути. – Gracias. – Он оглянулся на запад и, пока грузовик неторопливо заводился и выезжал на улицу, стоял на закапанном маслом асфальте и думал о том, где может сейчас находиться однорукий бродяга. Наверняка где-то на западе.

Кути побрел по тротуару дальше на восток. Пока он ступал на носок и не опускал пятку на асфальт, щиколотка не болела.

«Нужно поспать, – вертелось у него в голове, – но где? Как спать, если мне нельзя останавливаться? Он меня сцапает. Может быть, попробовать поспать в поезде – влезть в вагон и поехать, куда он повезет…»

Это идея!

Или все же удастся спрятаться?

Дома в Лос-Анджелесе по большей части низенькие – три этажа, а то и меньше. Он окинул взглядом крыши. На каждой из них, за проводами, висевшими на старых изоляторах, и дымовыми трубами виднелось что-то вроде маленького домика.