Последний вечер в Лондоне
Часть 53 из 84 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Люсинда хотела организовать девичник в «Люсиндаз Лянжери». Я сказала, что идея мне нравится, если она не против, что пунш и глазурь будут рядом с кружевами и полиэстером.
Меня все устраивает.
Я собралась было положить телефон в сумочку, когда он зажужжал снова.
По-моему, ты несерьезно воспринимаешь свою роль свидетельницы.
Мои пальцы застыли над экраном, пока я размышляла, как напомнить ей, почему не хотела особенно затягивать свой визит в Уолтон. Прежде чем я смогла написать хоть слово, телефон снова загудел.
Как дела с Колином? Скажи ему, что я выделила для него гостевую комнату в своем доме. Она над задним крыльцом, так что туда очень легко забраться по решетке. Насколько я помню, ты хорошо лазаешь.
Я выключила телефон, а затем швырнула его в сумочку.
– А Колин знает, что его пригласили на свадьбу? – бесцеремонно поинтересовалась Арабелла.
– Нет, потому что его не приглашали. Понятия не имею, почему моя тетя считает, что это возможно.
– Может, у нее просто есть интуиция. От вас обоих буквально искры летят, когда вы вместе.
– Или тебе просто хочется так думать.
– Готова спорить, он бы поехал. Он бы, наверное, и в Антарктику поехал, если бы ты попросила, так что Джорджия – вообще не проблема.
Поезд со скрипом остановился, избавив меня от необходимости отвечать. Мы присоединились к толпе выходящих. Стиснув обеими руками сумки «Харродз» и «Харви Николз», я стояла справа на эскалаторе станции «Бейкер-Стрит». Энергичные британцы толкались локтями, взбираясь по ступенькам по левой стороне. Я повернулась к Арабелле, увешанной, как и я, сумками.
– Как тут все цивилизованно. Вот бы перенести всю эту штуку «стоим справа, идем слева» в Штаты. Хотя большинство водителей до сих пор не поняли, что на трассе слева едут быстрее, а справа – медленнее. По крайней мере, моя поездка через Атланту позволила мне отточить все мои ругательства.
– Как мило.
Мы добрались до верха длинного эскалатора, затем, подняв сумки, прошли через турникеты в сторону Мэрилебон-Роуд и выбрались под непрекращающийся моросящий дождь.
– Тут есть «Маркс энд Спенсер» навынос, если хочешь чего-нибудь вкусненького.
Я натянула на голову капюшон плаща.
– Мы же только что обедали, Арабелла. Не пойму, как в тебя такую маленькую влезает так много.
Мы прошли мимо «Маркса» в сторону длинной очереди туристов, ожидающих под дождем возможности попасть в музей восковых фигур Мадам Тюссо и Лондонский планетарий по соседству.
– Есть новости от Колина? – спросила я, изобразив непринужденность. – Вчера вечером он сказал, что утром до работы поднимет из кладовой коробку с сумочками и саквояж с чердака Пенелопы.
– Кстати, да. Он звонил сказать, что коробка и саквояж – в гостевой комнате. Он говорил как-то… расстроенно. Нет, не то слово. Растерянно, наверное. Он очень неуклюже подбирал местоимения вместо твоего имени. Он постоянно говорил «она», «ее» и «эта женщина», так что я поняла, что он чем-то сильно смущен. Что у вас случилось?
Мои щеки зарделись, и я постаралась скрыть это, ускорив шаг. Арабелла тоже заспешила и, догнав меня, с ухмылкой заглянула ко мне под капюшон.
– Ты покраснела! Это означает, что он тебя поцеловал?
Я грозно посмотрела на нее.
– Нет.
Если я решила, что это ее успокоит, то я жестоко ошибалась. Вместо этого она взвизгнула:
– Ты его поцеловала! Это же чудесно, Мэдди!
Я молча шла рядом с ней. Проходя мимо Королевской академии музыки, мы услышали приглушенные звуки соло на трубе, доносящиеся, несмотря на дождь, из полуоткрытого окна. Арабелла практически бежала, стараясь нагнать меня, но я не сбавила шагу, пока мы не добрались до ступенек, ведущих ко входу, и швейцар не открыл нам дверь. Я задержалась на секунду, чтобы поискать взглядом «Ленд Ровер» Колина на парковке. Не найдя машины, я так и не смогла решить, что почувствовала: облегчение или разочарование.
Никогда ничего не упускающая Арабелла проговорила:
– Ее тут нет. Я бы могла написать ему, если ты хочешь, и сказать…
– Нет. – Я проговорила это строже, чем намеревалась, и улыбнулась сконфуженно. – Он нам сейчас не нужен. Мы с тобой две смышленые дамы и вполне сможем сами покопаться в старых сумочках и пыльном саквояже.
Она улыбнулась.
– Согласна.
Мы вышли из лифта, я последовала за Арабеллой в фойе… и чуть было не врезалась в нее. Она застыла в трех шагах от порога, пристально глядя на Лауру, стоящую в дверях гостиной и высматривающую что-то в квартире.
Лаура повернулась к нам, держа палец у губ, а затем снова посмотрела в комнату. Стараясь двигаться бесшумно, мы подошли ближе и заглянули внутрь. Возле окна, перед столом, усыпанным письмами Софии, стояла Прешес. На ней было расшитое блестками темно-синее платье. С бретельки свисал ярлык, который делала я. Арабелла уже решила, что это платье нужно поместить в центр выставки, но мне еще нужно было узнать от Прешес его историю. Платье все еще было впору ее высокому и стройному телу, но открытая спина обнажала мягкую, бледную кожу старой женщины. Оно делало ее беззащитной, словно животное, которое, сдаваясь, показывает живот.
По всему полу и стулу валялись письма, выдвинутые ящики стола походили на вывернутые карманы брюк.
– Я не могу его найти. Не могу его найти, – снова и снова бормотала Прешес, копаясь в растрепанной стопке на столе и разбрасывая письма повсюду.
– Дам ей еще минутку, может быть, успокоится сама, – тихо проговорила Лаура. – Иногда так бывает, но я заметила, что, если ее прервать, она расстраивается еще больше.
– Где оно? – закричала Прешес, захлопнув один из ящиков, а затем снова выдвинув его с удивительной силой.
– Она грезит? – спросила я.
Лаура покачала головой.
– Нет, она в полном сознании. Просто… она в своем мире. Она уже минут пятнадцать что-то ищет. Должно быть, увидела что-то во сне, и это встряхнуло ее память.
Я поставила сумки на пол.
– Мне кажется, я знаю, что она ищет. – Я тихо прошла в комнату, к каминной полке, где оставила фотографию Грэма. Я аккуратно подняла ее, а затем приблизилась к Прешес.
Она долго смотрела на меня, затем взяла фото.
– Благодарю тебя. – Она моргнула, словно только сейчас поняла, кто я. – Она – не моя. Я хранила ее для подруги.
– Для Евы?
Прешес кивнула.
– Да. Когда вы найдете ее, прошу, проследи, чтобы она попала к ней.
– Конечно, – проговорила я.
Она перевернула фотографию, как будто впервые увидев надпись на обратной стороне.
– Позвольте узнать, – сказала я. – Это женский подчерк. Евин?
Она бросила взгляд на фотографию, а затем со слабой улыбкой посмотрела на меня.
– Тебе нравится мое платье?
Я переглянулась с Арабеллой.
– Оно красивое. И на вас смотрится великолепно.
Она улыбнулась.
– Я надевала его в то Рождество. Прежде чем… – Она нахмурилась, подбирая слова. – Прежде чем начались бомбардировки.
– Оно до сих пор вам очень идет, – сказала Лаура, прошмыгнув в комнату. – А теперь пойдемте переоденемся во что-нибудь поудобней, хорошо?
Мы смотрели, как Лаура выводит из комнаты Прешес: она расправила плечи, словно готовилась пройти по подиуму.
Оскар, настороженный, видимо, моим присутствием, ворвался в комнату и принялся на меня рычать. Арабелла подняла его и отнесла на кухню, после чего вернулась и схватила меня за руку.
– Пойдем, покопаемся в тех сумочках. На меня, когда в своих сумках роюсь, тоже накатывает ностальгия. Боюсь представить, каково Прешес.
Оставив в фойе сумки, мы двинулись в первую спальню.
– Мой младший брат Джоуи, – сказала я, – однажды оставил на все лето в своем рюкзаке куриную грудку, которую он вскрывал на уроке естествознания. Отцу понадобилось три месяца, чтобы выяснить, откуда взялся запах.
Арабелла наморщила носик.
– Ты не представляешь, как я сейчас рада, что у меня только сестры.
В гостевой спальне, на кровати, стоял раскрытым старинный кожаный саквояж, выставляя напоказ мешанину из одежды, бумаг, бижутерии и косметики. Все это походило на вещи, которые можно было найти в дальних уголках ящиков, – на остатки чьего-то прошлого. Я с легкостью могла представить, как Колин открыл саквояж, чтобы убедиться, что внутри ничего важного нет, а затем оставил его мне и Арабелле для разбора.
Арабелла вынула из саквояжа пару сандалий на высоком каблуке и, скинув свои туфли, попробовала надеть одну из них.
Меня все устраивает.
Я собралась было положить телефон в сумочку, когда он зажужжал снова.
По-моему, ты несерьезно воспринимаешь свою роль свидетельницы.
Мои пальцы застыли над экраном, пока я размышляла, как напомнить ей, почему не хотела особенно затягивать свой визит в Уолтон. Прежде чем я смогла написать хоть слово, телефон снова загудел.
Как дела с Колином? Скажи ему, что я выделила для него гостевую комнату в своем доме. Она над задним крыльцом, так что туда очень легко забраться по решетке. Насколько я помню, ты хорошо лазаешь.
Я выключила телефон, а затем швырнула его в сумочку.
– А Колин знает, что его пригласили на свадьбу? – бесцеремонно поинтересовалась Арабелла.
– Нет, потому что его не приглашали. Понятия не имею, почему моя тетя считает, что это возможно.
– Может, у нее просто есть интуиция. От вас обоих буквально искры летят, когда вы вместе.
– Или тебе просто хочется так думать.
– Готова спорить, он бы поехал. Он бы, наверное, и в Антарктику поехал, если бы ты попросила, так что Джорджия – вообще не проблема.
Поезд со скрипом остановился, избавив меня от необходимости отвечать. Мы присоединились к толпе выходящих. Стиснув обеими руками сумки «Харродз» и «Харви Николз», я стояла справа на эскалаторе станции «Бейкер-Стрит». Энергичные британцы толкались локтями, взбираясь по ступенькам по левой стороне. Я повернулась к Арабелле, увешанной, как и я, сумками.
– Как тут все цивилизованно. Вот бы перенести всю эту штуку «стоим справа, идем слева» в Штаты. Хотя большинство водителей до сих пор не поняли, что на трассе слева едут быстрее, а справа – медленнее. По крайней мере, моя поездка через Атланту позволила мне отточить все мои ругательства.
– Как мило.
Мы добрались до верха длинного эскалатора, затем, подняв сумки, прошли через турникеты в сторону Мэрилебон-Роуд и выбрались под непрекращающийся моросящий дождь.
– Тут есть «Маркс энд Спенсер» навынос, если хочешь чего-нибудь вкусненького.
Я натянула на голову капюшон плаща.
– Мы же только что обедали, Арабелла. Не пойму, как в тебя такую маленькую влезает так много.
Мы прошли мимо «Маркса» в сторону длинной очереди туристов, ожидающих под дождем возможности попасть в музей восковых фигур Мадам Тюссо и Лондонский планетарий по соседству.
– Есть новости от Колина? – спросила я, изобразив непринужденность. – Вчера вечером он сказал, что утром до работы поднимет из кладовой коробку с сумочками и саквояж с чердака Пенелопы.
– Кстати, да. Он звонил сказать, что коробка и саквояж – в гостевой комнате. Он говорил как-то… расстроенно. Нет, не то слово. Растерянно, наверное. Он очень неуклюже подбирал местоимения вместо твоего имени. Он постоянно говорил «она», «ее» и «эта женщина», так что я поняла, что он чем-то сильно смущен. Что у вас случилось?
Мои щеки зарделись, и я постаралась скрыть это, ускорив шаг. Арабелла тоже заспешила и, догнав меня, с ухмылкой заглянула ко мне под капюшон.
– Ты покраснела! Это означает, что он тебя поцеловал?
Я грозно посмотрела на нее.
– Нет.
Если я решила, что это ее успокоит, то я жестоко ошибалась. Вместо этого она взвизгнула:
– Ты его поцеловала! Это же чудесно, Мэдди!
Я молча шла рядом с ней. Проходя мимо Королевской академии музыки, мы услышали приглушенные звуки соло на трубе, доносящиеся, несмотря на дождь, из полуоткрытого окна. Арабелла практически бежала, стараясь нагнать меня, но я не сбавила шагу, пока мы не добрались до ступенек, ведущих ко входу, и швейцар не открыл нам дверь. Я задержалась на секунду, чтобы поискать взглядом «Ленд Ровер» Колина на парковке. Не найдя машины, я так и не смогла решить, что почувствовала: облегчение или разочарование.
Никогда ничего не упускающая Арабелла проговорила:
– Ее тут нет. Я бы могла написать ему, если ты хочешь, и сказать…
– Нет. – Я проговорила это строже, чем намеревалась, и улыбнулась сконфуженно. – Он нам сейчас не нужен. Мы с тобой две смышленые дамы и вполне сможем сами покопаться в старых сумочках и пыльном саквояже.
Она улыбнулась.
– Согласна.
Мы вышли из лифта, я последовала за Арабеллой в фойе… и чуть было не врезалась в нее. Она застыла в трех шагах от порога, пристально глядя на Лауру, стоящую в дверях гостиной и высматривающую что-то в квартире.
Лаура повернулась к нам, держа палец у губ, а затем снова посмотрела в комнату. Стараясь двигаться бесшумно, мы подошли ближе и заглянули внутрь. Возле окна, перед столом, усыпанным письмами Софии, стояла Прешес. На ней было расшитое блестками темно-синее платье. С бретельки свисал ярлык, который делала я. Арабелла уже решила, что это платье нужно поместить в центр выставки, но мне еще нужно было узнать от Прешес его историю. Платье все еще было впору ее высокому и стройному телу, но открытая спина обнажала мягкую, бледную кожу старой женщины. Оно делало ее беззащитной, словно животное, которое, сдаваясь, показывает живот.
По всему полу и стулу валялись письма, выдвинутые ящики стола походили на вывернутые карманы брюк.
– Я не могу его найти. Не могу его найти, – снова и снова бормотала Прешес, копаясь в растрепанной стопке на столе и разбрасывая письма повсюду.
– Дам ей еще минутку, может быть, успокоится сама, – тихо проговорила Лаура. – Иногда так бывает, но я заметила, что, если ее прервать, она расстраивается еще больше.
– Где оно? – закричала Прешес, захлопнув один из ящиков, а затем снова выдвинув его с удивительной силой.
– Она грезит? – спросила я.
Лаура покачала головой.
– Нет, она в полном сознании. Просто… она в своем мире. Она уже минут пятнадцать что-то ищет. Должно быть, увидела что-то во сне, и это встряхнуло ее память.
Я поставила сумки на пол.
– Мне кажется, я знаю, что она ищет. – Я тихо прошла в комнату, к каминной полке, где оставила фотографию Грэма. Я аккуратно подняла ее, а затем приблизилась к Прешес.
Она долго смотрела на меня, затем взяла фото.
– Благодарю тебя. – Она моргнула, словно только сейчас поняла, кто я. – Она – не моя. Я хранила ее для подруги.
– Для Евы?
Прешес кивнула.
– Да. Когда вы найдете ее, прошу, проследи, чтобы она попала к ней.
– Конечно, – проговорила я.
Она перевернула фотографию, как будто впервые увидев надпись на обратной стороне.
– Позвольте узнать, – сказала я. – Это женский подчерк. Евин?
Она бросила взгляд на фотографию, а затем со слабой улыбкой посмотрела на меня.
– Тебе нравится мое платье?
Я переглянулась с Арабеллой.
– Оно красивое. И на вас смотрится великолепно.
Она улыбнулась.
– Я надевала его в то Рождество. Прежде чем… – Она нахмурилась, подбирая слова. – Прежде чем начались бомбардировки.
– Оно до сих пор вам очень идет, – сказала Лаура, прошмыгнув в комнату. – А теперь пойдемте переоденемся во что-нибудь поудобней, хорошо?
Мы смотрели, как Лаура выводит из комнаты Прешес: она расправила плечи, словно готовилась пройти по подиуму.
Оскар, настороженный, видимо, моим присутствием, ворвался в комнату и принялся на меня рычать. Арабелла подняла его и отнесла на кухню, после чего вернулась и схватила меня за руку.
– Пойдем, покопаемся в тех сумочках. На меня, когда в своих сумках роюсь, тоже накатывает ностальгия. Боюсь представить, каково Прешес.
Оставив в фойе сумки, мы двинулись в первую спальню.
– Мой младший брат Джоуи, – сказала я, – однажды оставил на все лето в своем рюкзаке куриную грудку, которую он вскрывал на уроке естествознания. Отцу понадобилось три месяца, чтобы выяснить, откуда взялся запах.
Арабелла наморщила носик.
– Ты не представляешь, как я сейчас рада, что у меня только сестры.
В гостевой спальне, на кровати, стоял раскрытым старинный кожаный саквояж, выставляя напоказ мешанину из одежды, бумаг, бижутерии и косметики. Все это походило на вещи, которые можно было найти в дальних уголках ящиков, – на остатки чьего-то прошлого. Я с легкостью могла представить, как Колин открыл саквояж, чтобы убедиться, что внутри ничего важного нет, а затем оставил его мне и Арабелле для разбора.
Арабелла вынула из саквояжа пару сандалий на высоком каблуке и, скинув свои туфли, попробовала надеть одну из них.