Последний вечер в Лондоне

– Я знаю, что ты любишь свою семью. Просто мне хотелось бы, чтобы ты рассказала мне, почему ты их держишь на расстоянии вытянутой руки. – Она шумно выдохнула. – Ты и со мной так же поступаешь. И из-за этого очень сложно узнать тебя получше. Это очень не по-американски с твоей стороны, между прочим. Большинство американцев расскажут всю свою жизнь за пятнадцать минут первому встречному в метро. – Она улыбнулась, пытаясь смягчить свои слова. – Я знаю тебя много лет, Мэдди, и примерно столько же времени мне понадобилось, чтобы узнать имена твоих братьев и сестер. Из нас именно я всегда звоню, всегда задаю все вопросы. Я бы давно сдалась, но мне кажется, что я нужна тебе в твоей жизни. Ну, и ты мне, в общем-то, нравишься. Ты довольно забавная и интересная, когда не увиливаешь и не уходишь в себя.

Трудно было спорить с человеком, который совершенно прав. Я и сама-то себе не могла этого объяснить, поэтому промолчала. Почувствовав жужжание телефона, на этот раз я провела пальцем по экрану и ответила.

Отвернувшись от Арабеллы, я тихо проговорила в трубку:

– Я не могу сейчас разговаривать. Можно я перезвоню позже? И если это по поводу свадьбы, то я, если честно, еще это не обдумала.

– Это не по поводу свадьбы, Мэдди, хотя мы на этот вопрос тоже ждем ответ. Я звоню тебе из-за тех результатов тестов. Доктор Грей ничего не сказала, но мне известно достаточно, чтобы волноваться по поводу того, попросила ли она тебя записаться на прием – обсудить это. Я буду спать куда лучше, зная, что ты уже записалась. Сэм просил меня не волноваться, но ты же для меня как дочь. Это все равно что велеть лягушке не квакать.

– Запишусь, тетя Кэсси… со временем. Я просто сейчас кое-чем занята. Подумаю об этом, когда вернусь в Штаты.

– Но тебе нельзя тянуть, милая.

– Мне нужно бежать, – прервала я ее. – Я тебе завтра наберу.

Я нажала на красную кнопку и закончила разговор, зная, что моя тетя так легко не сдастся.

После недолгого молчания Арабелла сказала:

– Я знаю, что немного болтлива, но я могу и хорошо слушать. Если захочешь со мной поговорить о чем-нибудь, я готова. А еще я хорошо храню секреты. Можешь Колина спросить.

Я удивленно взглянула на нее.

– У Колина есть секреты?

Она искоса глянула на меня.

– У всех есть секреты, Мэдди.

Отвернувшись, я смотрела, как мимо проносится дорога, следя за сбегающими по моему окну ручейками воды. Я уплыла мыслями назад – к загадочному портсигару Евы из сумочки Прешес и латинской надписи. Предай сама, прежде чем предали тебя.

– Как ты думаешь, что означает эта латинская фраза на портсигаре? – спросила я.

– Я думала о том же самом. Столько способов предать человека! Предательство любимого человека, или в семье, начальника или подчиненного. Политические предательства. Удивительно, что мы еще спим по ночам при такой россыпи возможностей.

Я снова отвернулась к окну, думая о еще одном виде предательства – о том, которое Арабелла не упомянула. О том, с которым человек родился, которое сидело в нем, как бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться.

– Да уж, удивительно, – тихо проговорила я, после чего включила радио, чтобы заглушить свои мысли и жужжание телефона, который не собирался останавливаться, как бы я того ни желала.





Глава 9




Лондон

март 1939 года

Ева сидела за туалетным столиком в комнате для моделей в Доме Луштак, отвернувшись от зеркала и закрыв глаза. Мистер Данек брал из небольшой баночки тени с блестками и аккуратно наносил ей на веки. Почувствовав, что он отошел, она открыла глаза и улыбнулась.

– Ну как?

– Идеально. Тебе ничего и не требуется – у тебя кожа прямо-таки фарфоровая. Немного румян, ммм?

Она кивнула, и он достал еще одну баночку. В комнату влетела миссис Уильямс с аккуратно перекинутым через руку шелковым платьем персикового цвета. Поджав губы, она принялась изучать Еву.

– Мне кажется, нужно больше туши, мистер Данек. У нее такие прелестные глаза. – На ее лице появилась улыбка. – Твое платье выглажено, и я нашла меховую накидку из прошлогодней коллекции – можешь взять ее. Только обещай мне, что ничего не повредишь. – Она закрыла глаза и прижала руку к груди. – Пообещай мне это. Показ на следующей неделе, и у меня не будет времени перешивать или отчищать пятна.

– Обещаю вам, я буду крайне аккуратна.

Подняв глаза, чтобы мистер Данек мог нанести ей черную тушь на верхние ресницы, Ева сказала:

– Не знаю, как вас обоих отблагодарить. Жаль, что вы не разрешаете мне оплатить вашу помощь.

– Пустяки, – ответила миссис Уильямс, махнув рукой. – Мне в любом случае сидеть тут до полуночи и шить для показа. А так я немного отвлеклась. И я очень признательна за пирог с мясом и почками на ужин. Очень мило с твоей стороны.

– Присоединяюсь, – произнес мистер Данек со скромной улыбкой.

Ева улыбнулась ему в ответ, но в глаза не посмотрела. Она призналась ему, что не хочет, чтобы Грэм увидел, где она живет; чтобы он нюхал по пути к ней горелый жир и остальные ароматы, исходящие от ее соседей. Скоро они с Прешес подберут более респектабельную квартиру с адресом, который не стыдно называть водителю такси. Или Грэму.


Когда мистер Данек закончил, Ева откинулась на спинке стула.

– Теперь можно смотреть?

После его кивка Ева развернулась на табурете и посмотрела на свое отражение в зеркале. Казалось, она смотрит в будущее, на женщину, которой хотела стать, – изящную и красивую. Обеспеченную. Леди. Пытаясь обнаружить в отражении дочь прачки, она подалась вперед, удивленная той нитью печали, что обвилась и сжималась вокруг ее радости. На одно короткое мгновение ей внезапно захотелось, чтобы здесь оказалась ее мать и увидела ее. Разделила с ней ее счастье.

– У тебя прелестная прическа, – произнесла швея из-за спины девушки.

– Благодарю вас, миссис Уильямс. Я сама ее сделала. – Ева коснулась нежных кудряшек, обрамлявших ее лицо и собранных на затылке в тугой пучок. Она обучилась этому стилю, штудируя журналы мод и изучая прически актрис в кинофильмах. Не из одного газетного киоска ее выгнали за то, что она читала журналы, а не покупала их. Но ей ведь были нужны деньги на позолоченные босоножки с высокими каблуками и ремешками, которые она увидела в «Селфриджиз» и в которые моментально влюбилась.

– Ну, смотрится она так, словно ты ходила в один из модных салонов красоты. Ну теперь-то, – проговорила пожилая женщина, расплываясь в улыбке, – ты готова надеть платье? Я перекроила его, так что должно сидеть как влитое.

Шелк персикового цвета, нежный и струящийся, скользнул по плечам девушки.

– Оно… – Ева остановилась, не в силах выразить, что испытывает чувство, словно воплотилась ее мечта. Всколыхнулось воспоминание о матери: та стояла, склонившись над стиральной доской, ее когда-то прекрасные волосы стали блеклыми и безжизненными. Ева рассказывала ей о только что увиденном кинофильме – «Оклеветанная» с Мирной Лой – и о прекрасной девушке из богатой семьи, носившей красивые наряды. Но мать прервала ее на середине фразы.

– Выше головы не прыгнешь. Тебе бы лучше это запомнить.

И Ева помнила. Но только для того, чтобы доказать, что мать неправа.

– Оно совершенно, – закончил за нее мистер Данек.

Ева кивнула.

– Как вы считаете, стоит надеть какую-нибудь бижутерию, ожерелье или сережки? Чтобы придать платью блеска?

Мистер Данек покачал головой.

– Нет. Пестрые украшения теперь не в моде, дорогая. Поверь мне, это платье, твое лицо и твоя фигура – все, что тебе нужно. Люди подумают, что ты принцесса. Сегодня в Лондоне со всеми этими правительствами в изгнании только начни говорить с иностранным акцентом, сразу всех одурачишь.

Ева рассмеялась.

– Это я могу. По акцентам я настоящий специалист, мистер Данек. – Она изобразила его собственное произношение настолько точно, что он откинул голову и засмеялся.

– Да, дорогая. Ты – молодец. Ты, должно быть, хороший слушатель.

Ева кивнула с серьезным видом.

– О да. Я всегда слушаю – в автобусе, в театре и других девушек мадам Луштак. Одетта говорит, что мой французский лучше ее!

Мистер Данек снова засмеялся и принялся убирать косметику.

– С твоего позволения я передам тебя в умелые руки миссис Уильямс. У меня есть бутылка холодного шампанского к приходу твоего джентльмена. Небольшой бокал поможет тебе успокоить нервы.

Ева хотела сказать, что она не нервничает из-за официального знакомства с сестрой Грэма, или притвориться, что она вполне комфортно себя ощущает в высшем обществе, и что никто точно не догадается об ее истинном происхождении. Но это было бы ложью. Она весь день не могла проглотить ни куска, и даже мысль о шампанском вызывала у нее тошноту.

– Благодарю вас, мистер Данек.

В ответ он склонил голову и удалился.

– Думаю, я готова, – произнесла Ева на удивление спокойным голосом.

– Кроме этого.

Миссис Уильямс протянула ей меховую накидку.

– И сумочки, – добавила Ева, поднимая сумочку Прешес.

Миссис Уильямс проводила ее до двери.

– Я приду завтра рано утром, еще до мадам Луштак. Пожалуйста, не опаздывай и верни платье с накидкой вовремя.

– Не волнуйтесь, я приду.

Очень аккуратно Ева прошла по коридору до двери в шоу-рум и открыла ее. Горело всего несколько ламп, и, судя по всему, все ушли. Она подавила свою досаду и вошла в комнату, закрыв за собой дверь.

– «Она идет во всей красе, светла, как ночь ее страны» [10].

Ева повернулась на звук голоса Грэма. Трепет от его присутствия омрачила лишь мысль о том, что ей следовало знать поэму, которую он процитировал. Образованная дочь врача из Девона точно бы знала. А он замолчал, словно ждал, что она закончит четверостишие.

– Грэм, – произнесла она вместо этого. Быстро подойдя к нему, она крепко поцеловала его.

– Любимая, – прошептал он. – Какое очаровательное приветствие.

– Я скучала. – Ева подошла еще ближе и снова поцеловала его. – Прошел уже целый день.