Последнее королевство

Часть вторая

Последнее королевство




Глава 7




Я поселился в Южной Мерсии. Нашел еще одного дядю, олдермена Этельреда. Он был сыном Этельреда, братом Этельвульфа, отцом Этельреда и братом еще одного Этельреда – отца Эльсвит, жены Альфреда. Этот олдермен Этельред со всем своим сложно разветвленным семейством нехотя признал во мне племянника, хотя его отношение несколько потеплело, когда я преподнес ему две золотые монеты и поклялся на распятии, что больше денег у меня нет. Бриду он сразу счел моей любовницей (в чем не ошибся) и больше не обращал на нее внимания.

Путешествие на юг оказалось утомительным, как и все зимние переходы. Некоторое время мы прожили с одним семейством в холмах недалеко от Меслаха; эти люди приняли нас за беглых преступников. Мы оказались рядом с их жилищем промозглым ветреным вечером, оба полузамерзшие, и расплатились за пищу и кров несколькими звеньями серебряной цепи распятия Эльсвит. Ночью два старших сынка явились, чтобы забрать остальное наше добро, но мы с Бридой были наготове. У меня имелся Вздох Змея, у Бриды – Осиное Жало, и мы пригрозили оскопить обоих парней.

После этого все семейство сделалось очень дружелюбным и всячески старалось нам угодить, особенно когда я сказал, что мы с Бридой – колдуны. Наши хозяева были язычниками, из тех многочисленных английских вероотступников, что жили высоко в холмах, далеко от всех поселений, и возносили молитвы Тору и Одину. Семья эта понятия не имела, что датчане заполонили всю Англию. Мы провели у них шесть недель, отрабатывая стол и кров рубкой дров; помогая с окотом овец и карауля потом загон, чтобы не прокрались волки.

Ранней весной мы ушли.

Обогнули Хрепандун, потому что там находился двор короля Бургреда, тот самый, куда бежал злополучный Эгберт Нортумбрийский. В городе было полно датчан. Я не боялся датчан: я говорил на их языке, знал их обычаи и даже любил их, но опасался, что, если до Эофервика дойдут слухи о том, что Утред Беббанбургский жив, Кьяртан назначит награду за мою голову.

Я расспрашивал в каждом поселении об олдермене Этельвульфе, который пал в битве с датчанами под Редингумом, и выяснил, что тот жил в местечке Деораби, но датчане захватили его земли, и его младший брат уехал в Сирренкастр, город в южной части Мерсии, рядом с уэссекской границей. Это было нам на руку, поскольку датчане собрались в основном на севере Мерсии. Мы отправились в Сирренкастр. Оказалось, что это еще один римский город с отличной каменной стеной и что брат Этельвульфа Этельред теперь олдермен и правитель города.

Мы пришли, когда он вершил суд, и ждали в толпе просителей и поручителей в большом зале. Я видел, как двух человек подвергли порке, а третьего заклеймили и прогнали из города за кражу скота. Потом распорядитель повел за собой и нас, думая, что мы тоже ищем правосудия, и велел поклониться. Я отказался, он попытался согнуть меня силой, и я ударил его по лицу, обратив на себя таким образом внимание Этель-реда – высокого человека далеко за сорок, почти лысого, зато с большой бородой, мрачного, как Гутрум. Когда я ударил распорядителя, Этельред сделал знак стражникам, стоявшим по периметру зала.

– Ты кто такой? – проревел он.

– Олдермен Утред, – ответил я.

Услышав этот титул, стражники и распорядитель испуганно отпрянули.

– Я сын Утреда Беббанбургского и Этельгифу, – продолжал я, – твой племянник.

Он уставился на меня. Должно быть, я выглядел скверно – только что с дороги, длинноволосый и обтрепанный, но у меня было два меча и чудовищная гордость.

– Так ты – сын Этельгифу? – переспросил он.

– Сын твоей сестры, – сказал я, не совсем уверенный, туда ли я пришел.

Но оказалось, что туда – олдермен Этельред перекрестился в память о младшей сестре, которую едва ли помнил, и махнул стражникам, чтобы те вернулись на свои места. Потом спросил, чего я хочу.

– Пристанища, – ответил я, и он нехотя кивнул.

Я рассказал, что стал пленником датчан после смерти отца, и он достаточно легко поверил этой истории, но на самом деле я был ему ни к чему. Мое появление раздосадовало его, означая появление двух лишних ртов, однако у семьи есть свои обязательства, и олдермен Этельред принял нас. И попытался меня убить.

На его земли, на западе простиравшиеся до реки Сэферн, совершали набеги бритты из Уэльса. Валлийцы были нашими старинными врагами, когда-то они пытались помешать нашим предкам заполучить Англию. Они даже называли Англию Ллоэгир, что означает "Потерянные земли", и вечно совершали набеги, или помышляли о набегах, или пели песни о набегах. У них некогда был великий герой по имени Артур, который теперь спал в могиле, но однажды должен был восстать и одержать решающую победу над Англией, вернув валлийцам Потерянные земли, только этого до сих пор не случилось.

Спустя месяц после нашего с Бридой появления Этельред услышал, что военный отряд валлийцев перешел Сэферн, намереваясь угнать скот с его земель близ Фромтуна. Олдермен отправился на запад с пятьюдесятью воинами своего гарнизона, чтобы поймать воров, но приказал командиру другого отряда, Татвину, отрезать валлийцам путь к отступлению рядом с древним римским городом Глевекестром. Он дал Татвину два десятка человек, в том числе меня.

– Ты крупный парень, – сказал мне Этельред перед отъездом. – Сражался ты когда-нибудь в клине?

Я заколебался, но решил, что колоть мечом в ноги под Редингумом – не совсем то.

– Нет, господин, – ответил я.

– Пора учиться. Такой меч не должен лежать без дела. Кстати, откуда он у тебя?

– Достался от отца, господин, – солгал я. Мне не хотелось объяснять, что я не был пленником датчан, что это оружие – подарок, ведь тогда Этельред захотел бы, чтобы я преподнес меч ему. – Это единственное, что от него осталось, – с пафосом добавил я.

Он что-то пробормотал, махнул рукой и велел Татвину поставить меня в клин, когда придет время сражаться.

Я знаю об этом, потому что потом Татвин сам обо всем рассказал. Татвин был огромным, ростом с меня, с грудью, как у кузнеца, с толстенными руками, на которых он делал метки с помощью чернил и иглы. Эти отметины были простыми кляксами, но он хвастал, что каждая означает врага, убитого им в бою. Как-то раз я попытался их сосчитать и бросил на тридцать восьмой, остальные скрывались под рукавами. Он без восторга отнесся к моему появлению в отряде, с еще меньшим восторгом принял Бриду, которая пожелала идти со мной; но я сказал, будто она поклялась моему отцу никогда меня не покидать и что она знает заклинания, отпугивающие врага. Татвин поверил всему, видимо, решив, что, когда я погибну, его люди позабавятся с Бридой, а он отнесет Вздох Змея Этельреду.

Валлийцы перешли Сэферн высоко по течению, затем повернули на юг, в заливные луга, где скот был тучнее. Они предпочитали появляться и быстро исчезать – до того, как мерсийцы соберут войско. Но Этельред вовремя узнал об их приближении и поскакал на запад, а нас Татвин повел на север, к мосту через Сэферн, самому короткому пути в Уэльс.

Разбойники угодили в капкан. Мы прибыли к мосту в сумерках, переночевали в поле, проснулись до зари, перед самым восходом солнца, и увидели, что на нас движется отряд валлийцев, гоня украденный скот. Они сделали попытку уйти дальше на север, но их лошади устали, а наши были свежими. Поняв, что им не уйти, валлийцы свернули к мосту. Мы сделали то же самое, спешились и выстроились клином. Валлийцы последовали нашему примеру. Их было двадцать восемь, все свирепого вида, косматые, с длинными бородами, в потрепанной одежде, но оружие у них было хорошее, а щиты крепкие.

Татвин, немного говоривший на их языке, заявил, что, если они сдадутся, наш лорд проявит к ним снисходительность. В ответ валлийцы заорали на нас, а один из них развернулся, спустил штаны и показал грязную задницу, что было у них главным оскорблением.

Время тянулось. Они стояли клином на дороге, наш клин перегораживал мост, валлийцы выкрикивали оскорбления, но Татвин запретил своим людям отвечать. Пару раз казалось, что враги подбегут к коням и попытаются ускакать на север, но каждый раз, когда они делали шаг в сторону, Татвин приказывал слугам привести наших лошадей, и валлийцы понимали: если будет погоня, их поймают. Они снова возвращались в клин и издевались над нами за то, что мы не нападаем. Но Татвин не был дураком. Валлийцы превосходили нас числом, а значит, смогли бы нас окружить, на мосту же нас защищал римский парапет, поэтому наш предводитель хотел, чтобы они первыми пошли в атаку. Меня он поставил в середине ряда, а сам встал за мной. Позже я понял, что он собирался занять мое место, когда я погибну. У меня был щит с разболтанной рукояткой, который одолжил мне дядя.


Татвин снова начал уговаривать бриттов сдаться, обещая, что тогда казнят только половину из них, а остальные всего лишь останутся без глаза или без руки. Предложение не показалось им заманчивым. Они выжидали, и так продолжалось бы до самой ночи, но тут появились местные жители, и один из них принялся пускать стрелы в валлийцев, которые непрерывно пили. Татвин тоже дал нам эля, но немного.

Я нервничал. Больше того, я был в ужасе. У меня не было доспехов, тогда как у всех воинов Татвина имелись кольчуги или хорошие кожаные нагрудники. Голову Татвина защищал шлем, мою – только волосы. Я готовился умереть, но, помня уроки датчан, перевесил Вздох Змея за спину, захлестнув его перевязь вокруг горла. Меч гораздо быстрее можно достать из-за плеча, а начинать битву я собирался Осиным Жалом. В горле у меня пересохло, мышцы на правой ноге подергивались, живот сводило, но волнение пересиливало страх. Вот она, жизнь, к которой стоит стремиться, вот он, клин! И если я уцелею, я стану настоящим воином.

Стрелы летели одна за другой, по большей части ударяя в щиты, но одна удачливая стрела пробила щит и впилась валлийцу в грудь. Тот упал, и вдруг их командир вышел из себя, громко заорал, и они двинулись.

То был всего лишь маленький клин, а не серьезное сражение. Стычка с угонщиками скота, а не столкновение армий, но это был мой первый клин, и я интуитивно придвинул щит к щиту соседа. Убедился, что наши щиты соприкоснулись, опустил Осиное Жало, собираясь колоть из-под края щита, и чуть присел в ожидании удара. Валлийцы завывали как ненормальные, их вопли должны были нас напугать, но я думал лишь о том, чтобы сделать все, как меня учили, и не обращал внимания на вой.

– Пора! – крикнул Татвин.

Мы дружно выдвинули щиты вперед, и я ощутил удар, словно Элдвульф хватил молотом по наковальне. Спасаясь от топора, угрожавшего рассечь мне голову, я присел, поднял щит и всадил Осиное Жало в пах врагу. Клинок вошел гладко и точно, как учил меня Токи; такой удар в пах – жестокий удар, один из смертельных, и мой противник издал ужасный вопль, словно рожающая баба. Короткий меч застрял в его теле, кровь полилась по эфесу, и его топор упал у меня за спиной, когда я распрямился. Я выхватил из-за левого плеча Вздох Змея и всадил в того, кто атаковал моего соседа справа. Я нанес славный удар, точно в череп, и выдернул меч, предоставляя клинку Элдвульфа самому довершить дело. Человек, в котором засело Осиное Жало, оказался прямо у меня под ногами, и мне пришлось наступить ему на лицо.

Я уже орал, орал по-датски, обещая перебить всех врагов, и все вдруг стало так просто! Я наступил на свою первую жертву, чтобы прикончить вторую, а значит, нарушил строй, но это не имело значения, потому что Татвин занял мое место. Теперь я был окружен валлийцами, но слева и справа от меня уже лежало два мертвеца, а ко мне развернулся третий противник. Я принял мощный удар его меча на умбон щита, а когда он сам попытался закрыться щитом, всадил ему в горло Вздох Змея, выдернул меч и крутанул так, что клинок ударился в щит позади меня. Я развернулся, дрожа от ярости и гнева, кинулся на четвертого врага, сбил его на землю, и он начал молить о пощаде, но не получил ее.

Радость. Радость битвы. Я танцевал от радости, радость клокотала во мне, радость битвы, о которой так часто говорил Рагнар, радость воина. Если мужчина не познал ее, он не мужчина. То была не битва, не настоящая битва, просто стычка с ворами, но то было мое первое сражение, и боги были милостивы ко мне, придав моей руке быстроты, а моему щиту – силы. И когда все было кончено и я танцевал в крови врагов, я знал, что отлично справился. Знал, что справился более чем отлично. В тот миг я мог бы завоевать целый мир и жалел лишь, что Рагнар меня не видит. Но потом я подумал – он ведь может глядеть на меня сейчас из Валгаллы, поэтому воздел к небу Вздох Змея и прокричал его имя. Я видел, как другие юноши возвращались из своих первых сражений с той же радостью, а после второй битвы их закапывали в землю. Юность глупа, а я был юн. Но я отлично справился.

С ворами было покончено. Двенадцать погибли или были так тяжело ранены, что уже умирали, остальные разбежались. Мы довольно легко их переловили и прикончили по одному, а затем я вернулся к тому человеку, который первым ударил меня щитом. Пришлось поставить ногу на его окровавленный живот, чтобы выдернуть Осиное Жало из коченеющей плоти, и в тот миг я не желал ничего, кроме новых врагов.

– Где ты учился драться, мальчик? – спросил меня Татвин.

Я развернулся, кровь бросилась мне в лицо, Осиное Жало дернулось, словно требуя новой крови.

– Я – олдермен Утред из Нортумбрии, – сказал я.

Он помолчал, разглядывая меня, затем кивнул.

– Да, господин, – он шагнул вперед и пощупал мускулы на моей правой руке. – Так где же ты учился сражаться? – повторил он, опустив оскорбительное слово "мальчик".

– Я смотрел, как это делают датчане.

– Смотрел, – повторил он безо всякого выражения. Потом заглянул мне в глаза, ухмыльнулся и обнял меня. – Господи прости, но ты настоящий дикарь. Это твой первый клин?

– Первый, – признался я.

– Но не последний, клянусь, не последний.

И он оказался прав.

Звучит это нескромно, но я рассказываю правду. Теперь я нанимаю поэтов, чтобы они слагали мне хвалы, но только потому, что так положено поступать лорду. Хотя я частенько недоумеваю, отчего приходится платить за простые слова. Эти рифмоплеты ничего не делают: не растят зерна, не убивают врагов, не ловят рыбу и не разводят скот. Они просто берут серебро в обмен на слова, которые все равно никому не принадлежат. Ловко придумано, но на самом деле от поэтов едва ли больше пользы, чем от священников.

Я отлично сражался, это правда, хотя до сих пор мечтал о большем. Я был молод, а молодость неутомима в бою, я был силен и быстр, враги же были измотаны. Мы оставили их отрезанные головы на перилах моста в качестве приветствия всем бриттам, едущим в свои Потерянные земли, а затем отправились на юг навстречу Этельреду, который явно расстроился, увидев меня по-прежнему живым и голодным. Но он согласился с Татвином, что я пригожусь в бою.

Хотя настоящих боев пока не было, только стычки с разбойниками и угонщиками скота. Этельреду хотелось подраться с датчанами, ведь он находился под их властью, но он опасался мести и старался их не злить – что было нетрудно, поскольку в этой части Мерсии было мало датчан. Правда, каждые несколько недель они наезжали в Сирренкастр и требовали скот, еду или серебро. У Этельреда не оставалось иного выхода, поэтому он платил.

Вообще-то он возлагал надежды не на север, не на своего господина, бессильного короля Бургреда, а на юг, на Уэссекс. Если бы в те дни у меня имелся хоть какой-нибудь ум, я бы заметил, что влияние Альфреда в южной части Мерсии усиливается. Это влияние не проявлялось явно, англосаксонские воины не разъезжали по стране, но гонцы от Альфреда являлись постоянно, договаривались с правителями, убеждали их стянуть войска к югу, на случай, если датчане снова атакуют Уэссекс.

Мне следовало бы знать об этих гонцах, но я был слишком поглощен интригами в семействе Этельреда, чтобы обращать внимание на что-либо другое. Сам олдермен не особенно меня любил, а его сын, тоже Этельред, просто ненавидел. Он был на год младше меня, надутый, важный, напыщенный. Он ненавидел датчан, а еще терпеть не мог Бриду, главным образом потому, что пытался приставать к ней и получил коленом в пах. После этого она отправилась работать на кухню и сразу предупредила меня, чтобы я не ел кашу. Я и не ел, а все остальное семейство два дня страдало поносом из-за бузины и корня ириса, которые она добавила в котел. Мы с младшим Этельредом вечно ссорились, хотя он стал осмотрительнее после того, как я отлупил его, увидев, что он бьет собаку Бриды.

Я был сущим наказанием для своего дядюшки. Слишком молодой, слишком высокий, слишком шумный, слишком гордый, слишком несдержанный... Но я был членом семьи и лордом, поэтому олдермен Этельред терпел меня и с радостью отправлял охотиться на валлийцев вместе с Татвином. Только нам почти никогда не удавалось их поймать.

Я вернулся поздно вечером с одной из таких вылазок, поручил лошадь слуге, сам пошел поискать чего-нибудь поесть – и тут наткнулся на отца Виллибальда, который сидел в большом зале рядом с догорающим огнем. Мы не сразу друг друга узнали. Я вошел – потный, в кожаной куртке, в высоких сапогах, со щитом и двумя мечами – и увидел, что у очага кто-то сидит.

– Здесь есть, что поесть? – спросил я, надеясь, что не придется зажигать сальную свечку и шарить на кухне, натыкаясь на спящих слуг.

– Утред, – произнес он.

Обернувшись, я вгляделся в полумрак, а когда человек засвистел дроздом, понял, кто это.

– А это Брида с тобой? – спросил молодой священник.

Брида тоже была в кожаной одежде, с валлийским мечом на поясе. Нихтгенга подбежал в Виллибальду и, хотя видел его впервые, позволил себя погладить. Вошли Татвин и остальные воины, но Виллибальд не обратил на них внимания.

– Надеюсь, у тебя все хорошо, Утред? – спросил он.

– Да, отец, а у вас?

– У меня все замечательно.

Он улыбнулся, явно приглашая меня спросить, что он делает в доме Этельреда, но я сделал вид, будто мне неинтересно.

– У вас не было неприятностей из-за того, что вы нас потеряли? – спросил я вместо этого.

– Леди Эльсвит очень рассердилась, – признался он, – но Альфреду, кажется, было все равно. Хотя он пожурил отца Беокку.

– Беокку? Почему?