Последнее королевство
Часть 17 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Кабан может тебя убить, Утред, – предупредил Рагнар, – может распороть тебя от живота до шеи, если ты неправильно ударишь копьем.
Копье, как я знал, должно попасть точно в грудь или, если повезет, в горло. Я знал, что не смогу убить кабана, но если он вдруг появится, мне придется попытаться. Крупный секач бывает вдвое тяжелее взрослого мужчины, у меня не хватило бы сил завалить такого зверя, но Рагнар хотел, чтобы я нанес хотя бы первый удар. Сам же он будет сзади и в случае опасности придет на помощь.
И вот это случилось. С тех пор я убил не одну сотню кабанов, но первого помню до сих пор: маленькие глазки, воплощенная ярость и целеустремленность, вонь, торчащая грязная щетина и глухой удар копья, входящего глубоко в грудь, – меня отшвырнуло назад, словно меня пнул восьминогий конь Одина, и тогда Рагнар тоже ударил копьем, пробив толстую шкуру. Зверь заверещал, принялся рыть копытом, охотничьи собаки завыли, а я поднялся на ноги, изо всех сил навалился на копье, стиснув зубы, – и ощутил, как жизнь кабана изошла из него по ясеневому древку.
Рагнар отдал мне клык того кабана, и я носил его на шее вместе с молотом Тора. После этого много дней я не мечтал ни о чем другом, кроме охоты, хотя мне запретили охотиться на кабана, если Рагнара не было рядом. Зато мы с Рориком, когда он чувствовал себя хорошо, ходили с луками на оленей.
В один из таких походов на холме у кромки леса рядом с болотом, на котором таял снег, меня едва не подстрелили. Мы с Рориком пробирались через подлесок, и стрела, просвистев в дюйме от меня, ударила в ближайший ясень. Я развернулся, вскинув лук, но никого не увидел. А потом мы услышали, как кто-то бежит вниз по холму меж деревьев, и помчались следом, но тот, кто стрелял, оказался быстрее нас.
– Случайность, – сказал Рагнар, когда мы рассказали ему о происшедшем. – Кто-то заметил движение, решил, что это олень, и выстрелил. Такое бывает.
Рагнар осмотрел стрелу, которую мы принесли, но на ней не было никаких опознавательных знаков. Обычная стрела: древко из граба, гусиные перья и железный наконечник.
– Случайность, – повторил Рагнар.
Зимой мы вернулись в Эофервик и несколько дней чинили суда. Я научился раскалывать дубовые бревна с помощью клина и киянки, отделяя длинные полосы светлого дерева, которыми заменяли прогнившие доски. Весной пришло еще больше кораблей, появилось еще больше мужчин, и с ними – Хальфдан, младший брат Ивара и Уббы. Он высадился на берег, кипя энергией, высокий человек с большой бородой и сердитыми глазами. Обнял Рагнара, хлопнул меня по плечу, дал щелчка Рорику, пообещал перебить всех христиан в Англии и отправился к братьям. Они втроем задумывали новый поход, чтобы очистить от сокровищ Восточную Англию, и, когда потеплело, мы были готовы.
Половине армии предстояло двигаться по суше, другой же половине, в которую входили и люди Рагнара, – морем. Я с нетерпением ждал настоящего похода. Незадолго до выступления к Рагнару явился Кьяртан, а с ним – его сын Свен: вместо выбитого глаза на злобном лице зияла багровая дыра. Кьяртан опустился перед Рагнаром на колени и склонил голову.
– Я хочу отправиться с тобой, господин, – сказал он.
Кьяртан сделал ошибку, взяв с собой Свена, потому что Рагнар, обычно великодушный, посмотрел на мальчишку с отвращением. Я назвал его мальчишкой, но на самом деле Свен был уже почти мужчиной и обещал стать очень крупным, широким в груди, высоким и могучим.
– Может, ты и мог бы пойти со мной, – ответил Рагнар бесстрастно.
– Прошу тебя, господин, – произнес Кьяртан.
Ему с трудом дались эти слова, потому что Кьяртан был гордецом, но в Эофервике не обрел богатства, не заслужил ни одного браслета, ничем не прославился.
– Но на моих судах нет места, – холодно произнес Рагнар и отвернулся.
Я заметил полный ненависти взгляд Кьяртана.
– Почему он не может пойти с кем-нибудь другим? – спросил я Равна.
– Потому что все знают, что он оскорбил Рагнара, и посадить его на весла – значит навлечь на себя гнев моего сына. – Равн передернул плечами. – Кьяртану лучше вернуться в Данию. Когда человек теряет доверие господина, он теряет все.
Но Кьяртан со своим одноглазым сыном, вместо того чтобы вернуться на родину, остались в Эофервике, а мы отправились в поход. Сначала шли по течению реки Уз, потом по Хамберу и, наконец, остановились на ночь. На следующее утро мы сняли с бортов щиты, подождали, пока прилив поднимет суда, и принялись грести на восток, к большому морю.
Я выходил в море в Беббанбурге, ходил с рыбаками ставить сети у Фарнских островов, но это было совсем другое дело. "Летучий змей" качался на волнах, как птица, вместо того чтобы разгребать их, как пловец. Мы вышли из реки и воспользовались северо-западным ветром, чтобы поднять большой парус. Весла вытянули из уключин, которые потом закрыли деревянными заслонками, парус забился, захлопал, поймал ветер – и повлек нас на юг.
Всего по воде двигалось восемьдесят девять кораблей – флотилия убийц с драконьими головами. Экипажи соревновались друг с другом в скорости и кричали обидные слова отставшим.
Рагнар привалился к рулевому веслу, его волосы развевались по ветру, на лице играла улыбка, широкая, как океан. Кожаные ремни скрипели, корабль иногда словно выпрыгивал из воды и несся по гребню волн, оставляя за собой веера брызг. Сначала мне было страшновато, потому что "Летучий змей" кренился под ветром, почти заваливаясь на подветренный борт, но на лицах остальных я не видел страха, поэтому тоже научился радоваться этой дикой гонке и вопил от восторга, когда нос ударялся о волны, а колючие струи зеленой воды обрушивались на палубу.
– Как я это люблю! – крикнул мне Рагнар. – Надеюсь, в Валгалле для меня найдутся корабль, море и ветер!
Берег был еле виден; низкая зеленая полоса справа по борту иногда прерывалась дюнами, но ни разу – холмами или лесом. Когда солнце село, мы повернули к берегу, и Рагнар приказал свернуть парус и вытащить из уключин весла.
Мы явились в многоводные земли, в страну болот и камыша, птичьих криков и длинноногих цапель, угревых садков и канав, мелких каналов и вытянутых озер... И я вспомнил, что отец называл жителей Восточной Англии лягушками. Мы находились на краю их владений, там, где заканчивалась Мерсия и начиналась Восточная Англия, представлявшая собой мешанину воды, грязи и отмелей.
– Это место называют Гевэском, – сказал Рагнар.
– Ты здесь бывал?
– Два года назад. Отличная земля для набега, Утред, но вода предательская. Слишком мелко.
Гевэск действительно был очень мелок, и Веланд с борта "Летучего змея" стал измерять глубину, спуская кусок железа на веревке за борт. Весла опускались, только когда Веланд говорил, что глубины достаточно, и так мы ползли в свете заходящего солнца на запад, а за нами следовали остальные корабли. Тени удлинились, красное солнце освещало разинутые пасти драконов и змей и орлиные головы на носах кораблей. Весла опускались так медленно, что успевали высохнуть в промежутке между двумя гребками. Мы долго двигались по зыбким водам, багровым от света умирающего солнца, а ночью бросили якорь и переночевали на борту.
На заре Рагнар велел нам с Рориком залезть на мачту. Рядом с нами стоял корабль Уббы, его люди тоже карабкались к раскрашенному флюгеру на верхушке мачты.
– Что видно? – крикнул нам Рагнар.
– Три всадника сморят на нас, – ответил Рорик, указывая на юг.
– И еще видна деревня, – добавил я, махнув в ту же сторону.
Для людей на берегу мы были воплощением самых темных кошмаров. Они видели только густой лес мачт и резные головы чудовищ на носах наших кораблей. Мы были армией, явившейся на кораблях-драконах, и жители знали, что их ждет. Я увидел, как три всадника развернули коней и галопом помчались на юг.
Мы двинулись дальше. Теперь впереди по извилистой протоке шел корабль Уббы; я видел на его носу колдуна Сторри и знал, что тот бросает руны и предсказывает судьбу.
– Сегодня, – хищно сказал Рагнар, – ты узнаешь, что значит быть викингом.
Быть викингом означало быть захватчиком. Сам Рагнар уже много лет не совершал морских набегов, сделавшись завоевателем-поселенцем, но сейчас Убба привел флот грабить побережье, чтобы отвлечь армию Восточной Англии, пока его брат Ивар ведет из Мерсии свое войско.
Итак, в начале лета я узнал, что такое быть викингом.
Мы вытащили корабли на сушу в том месте, где Убба нашел полоску земли с тонким перешейком, который было легко оборонять, а когда суда очутились в безопасном месте на берегу, на перешейке соорудили вал. Затем большой отряд ушел на разведку и вернулся утром с захваченными лошадьми. Верхом на этих лошадях в глубь земли отправились новые отряды, а Рагнар повел своих людей пешком вдоль заросшего берега.
Мы дошли до деревни – я так и не узнал, как она называлась, – и сожгли ее до основания. Там никого не было. Мы сожгли загоны, церковь и пошли дальше по дороге, ведущей прочь от берега. Уже в сумерках мы увидели большую деревню и спрятались в лесу, не разводя костров, а на заре атаковали.
Помню, как мы с воплями выскочили из утреннего полумрака: призрачный кошмар – люди в коже и железных шлемах, с круглыми раскрашенными щитами, с топорами, мечами и копьями. У здешнего люда не было ни оружия, ни доспехов, возможно, они даже не знали, что на их землю пришли датчане, и явно не ждали нас. Все они погибли. Несколько храбрецов попытались защитить церковь, но Рагнар повел на них свой отряд, и они погибли на месте.
Рагнар пинком отворил двери церкви, небольшой постройки, набитой женщинами и детьми. Священник, стоя у алтаря, проклинал Рагнара на латыни, пока датчане пробирались по узкому проходу. Он все еще сыпал проклятиями, когда Рагнар вспорол ему брюхо.
В церкви мы нашли медное распятие, серебряную тарелку с зазубренными краями и несколько монет, а в домах – дюжину хороших котелков, ножницы, серпы и вертелы. Еще мы захватили коров, коз, овец, волов, восемь лошадей и шестнадцать молодых женщин. Одна женщина кричала, что никуда не пойдет без своего ребенка, и я видел, как Веланд насадил младенца на копье, а затем бросил окровавленный труп в руки матери.
Рагнар отослал женщину прочь, не потому, что пожалел, просто кого-то одного всегда оставляли, чтобы он разнес ужасную новость по округе. "Люди должны бояться датчан, – говорил Рагнар, – тогда они готовы будут сдаться".
Он дал мне горящую головню из костра и приказал:
– Подожги солому, Утред.
И я ходил от дома к дому, поджигая крыши. Подпалив церковь, я пошел к последнему дому, и тут из дверей выскочил мужчина с острогой-трезубцем и бросился на меня. Я отскочил в сторону, избежав удара скорее по случайности, чем благодаря расчету, и махнул горящей головней, целясь ему в лицо. Он присел, я отбежал назад, и тут Рагнар бросил мне копье – тяжелое боевое копье, сделанное для того, чтобы не метать, а бить. Оно воткнулось в пыль передо мной, и, поднимая копье, я понял – Рагнар разрешает мне сражаться. Он не дал бы мне погибнуть: два его лучника стояли, держа наготове оружие, но он не стал вмешиваться, когда тот человек снова бросился на меня.
Я отразил удар, отбив ржавую острогу, и шагнул назад, чтобы дать себе больше места. Мой противник был вдвое крупнее и тяжелее меня, даже больше чем вдвое. Он проклинал меня, обзывал дьявольским отродьем, червем из преисподней, а потом снова бросился в бой, и тогда я сделал то, что делал при охоте на кабана. Я шагнул влево, подождал, пока он поднимет оружие, отступил вправо и ударил.
Удар был неточным, у меня не хватило сил опрокинуть его на спину, но копье воткнулось ему в живот. Под натиском врага я отшатнулся и упал, он свалился на меня на бок, потому что из живота его торчало копье, и с полустоном-полурычанием попытался схватить меня за шею. Я вывернулся из-под него, схватил острогу и всадил ему в горло.
На земле были реки крови, во все стороны летели кровавые брызги. Человек дергался, задыхаясь, кровь пузырилась в распоротом горле, я пытался вытащить острогу, но зубцы ее застряли в глотке, поэтому я выдернул копье у него из живота и попытался прекратить его конвульсии, ударив в грудь, но наконечник только скользнул по ребрам. Он издавал ужасные звуки, а я был в панике и понятия не имел, что Рагнар и его воины просто обессилели от смеха, глядя, как я пытаюсь прикончить англичанина. В конце концов то ли у меня это получилось, то ли он сам истек кровью, но, пока он не затих, я все тыкал и резал, и в итоге у него был такой вид, будто на него напала стая волков.
Зато я получил третий браслет, а у Рагнара в дружине были и взрослые воины, у которых имелось всего по три браслета. Рорик завидовал мне, но он был младше, и отец утешал его, говоря, что его время еще придет.
– Каковы ощущения? – спросил меня Рагнар.
– Здорово! – ответил я – и, видит Бог, так оно и было. Во время того набега я впервые увидел Бриду. Она была примерно моя ровесница – черноволосая, тоненькая, как веточка, с большими темными глазами, с душой дикой, как сокол по весне. Она была среди взятых в плен женщин, и когда датчане начали делить пленниц, взрослая женщина вытолкнула ее вперед, словно предлагая викингам вместо себя. Брида схватила полено, развернулась и ударила женщину, крича, что та криворожая потаскуха, навозная лепешка! Женщина отшатнулась, упала в крапиву, а Брида продолжала на нее наступать. Рагнар захохотал и отвел девочку в сторону – он любил всех сильных духом. Позже он поручил мне заботиться о девчонке.
– Присмотри за ней, – велел он, – и подожги последний дом.
Так я и сделал.
И еще я понял одну вещь. Начни убивать рано, и совесть не будет мучить тебя. Начнешь убивать в детстве – и превратишься в грозного воина.
Мы забрали добычу на корабли, и в ту ночь, попивая свой эль, я считал себя датчанином. Не англичанином – уже нет. Я был датчанин, у меня было прекрасное детство, во всяком случае, с точки зрения мальчишки. Я рос среди мужчин, я был свободен, бегал, где хотел, не знал никаких законов, мне не докучали священники, мне не запрещали драться, и я редко бывал один.
Именно потому, что я редко бывал один, я и остался в живых.
* * *
С каждым новым набегом лошадей становилось все больше – значит, все больше воинов могли отправляться в новые набеги, исследовать новые места, привозить все больше серебра и пленников.
Наши шпионы наблюдали за приближением армии короля Эдмунда, который правил Восточной Англией. Как и Бургред из Мерсии, он был готов безвольно нам сдаться, но все-таки ему пришлось выслать войско, чтобы сохранить королевство, поэтому мы следили за дорогами и ждали.
Брида держалась рядом со мной. Рагнар очень ее полюбил, возможно потому, что она вела себя дерзко и единственная не плакала, попав в плен. Она была сиротой, жила в доме у тетки – той женщины, которую ударила, – и ненавидела ее. Спустя несколько дней Бриде уже гораздо больше нравилось среди датчан, чем среди своих. Она стала рабыней, которой полагалось оставаться в лагере и готовить еду, но на заре, когда мы отправлялись в набег, побежала за нами и забралась в седло позади меня. Рагнар, которого это позабавило, позволил ей ехать с отрядом.
В тот день мы отправились далеко на юг, прочь от плоских болотистых земель, в низкие, поросшие лесом холмы, среди которых лежали жирные угодья и еще более жирные монастыри.
Брида смеялась, когда Рагнар убил аббата.
Пока датчане собирали добычу, она взяла меня за руку и повела по невысокому склону к ферме, которую викинги уже очистили от всего ценного. Ферма принадлежала монастырю, и Брида знала здесь все уголки, потому что тетка часто ходила в этот монастырь молиться.
– Она хотела детей, – пояснила Брида, – но у нее была только я.
Потом указала на дом, наблюдая за моей реакцией.
По словам Бриды, ферму построили римляне, – хотя мы с ней плохо понимали, кто же такие эти римляне, знали только, что они жили в Англии, а потом ушли. Я уже повидал много римских построек в Эофервике, но те дома были полуразрушены, кое-как замазаны глиной, покрыты соломой, а этот выглядел так, словно римляне только что отсюда ушли.
Ферма поражала воображение. Каменные стены, прекрасная кладка, квадратные, тесно подогнанные кирпичи, плотно уложенная фигурная черепица крыши, за воротами – двор, по периметру – галерея с колоннами. На полу самой большой комнаты из тысяч маленьких цветных камешков была выложена удивительная картина: я разинул рот при виде рыбины, тянущей колесницу, в которой стоял бородатый человек с трезубцем... С подобным трезубцем мне пришлось иметь дело в деревне Бриды. Вокруг среди изогнутых веток резвились зайцы. На стенах были и другие картинки, но выцветшие и попорченные водой, протекающей сквозь щели в старой крыше.
– Это дом аббата, – пояснила Брида, потом провела меня в маленькую комнату с кроватью, рядом с которой в луже крови лежал слуга. – Он привел меня сюда, – продолжала она.
– Аббат?
– И велел мне снять всю одежду.
Копье, как я знал, должно попасть точно в грудь или, если повезет, в горло. Я знал, что не смогу убить кабана, но если он вдруг появится, мне придется попытаться. Крупный секач бывает вдвое тяжелее взрослого мужчины, у меня не хватило бы сил завалить такого зверя, но Рагнар хотел, чтобы я нанес хотя бы первый удар. Сам же он будет сзади и в случае опасности придет на помощь.
И вот это случилось. С тех пор я убил не одну сотню кабанов, но первого помню до сих пор: маленькие глазки, воплощенная ярость и целеустремленность, вонь, торчащая грязная щетина и глухой удар копья, входящего глубоко в грудь, – меня отшвырнуло назад, словно меня пнул восьминогий конь Одина, и тогда Рагнар тоже ударил копьем, пробив толстую шкуру. Зверь заверещал, принялся рыть копытом, охотничьи собаки завыли, а я поднялся на ноги, изо всех сил навалился на копье, стиснув зубы, – и ощутил, как жизнь кабана изошла из него по ясеневому древку.
Рагнар отдал мне клык того кабана, и я носил его на шее вместе с молотом Тора. После этого много дней я не мечтал ни о чем другом, кроме охоты, хотя мне запретили охотиться на кабана, если Рагнара не было рядом. Зато мы с Рориком, когда он чувствовал себя хорошо, ходили с луками на оленей.
В один из таких походов на холме у кромки леса рядом с болотом, на котором таял снег, меня едва не подстрелили. Мы с Рориком пробирались через подлесок, и стрела, просвистев в дюйме от меня, ударила в ближайший ясень. Я развернулся, вскинув лук, но никого не увидел. А потом мы услышали, как кто-то бежит вниз по холму меж деревьев, и помчались следом, но тот, кто стрелял, оказался быстрее нас.
– Случайность, – сказал Рагнар, когда мы рассказали ему о происшедшем. – Кто-то заметил движение, решил, что это олень, и выстрелил. Такое бывает.
Рагнар осмотрел стрелу, которую мы принесли, но на ней не было никаких опознавательных знаков. Обычная стрела: древко из граба, гусиные перья и железный наконечник.
– Случайность, – повторил Рагнар.
Зимой мы вернулись в Эофервик и несколько дней чинили суда. Я научился раскалывать дубовые бревна с помощью клина и киянки, отделяя длинные полосы светлого дерева, которыми заменяли прогнившие доски. Весной пришло еще больше кораблей, появилось еще больше мужчин, и с ними – Хальфдан, младший брат Ивара и Уббы. Он высадился на берег, кипя энергией, высокий человек с большой бородой и сердитыми глазами. Обнял Рагнара, хлопнул меня по плечу, дал щелчка Рорику, пообещал перебить всех христиан в Англии и отправился к братьям. Они втроем задумывали новый поход, чтобы очистить от сокровищ Восточную Англию, и, когда потеплело, мы были готовы.
Половине армии предстояло двигаться по суше, другой же половине, в которую входили и люди Рагнара, – морем. Я с нетерпением ждал настоящего похода. Незадолго до выступления к Рагнару явился Кьяртан, а с ним – его сын Свен: вместо выбитого глаза на злобном лице зияла багровая дыра. Кьяртан опустился перед Рагнаром на колени и склонил голову.
– Я хочу отправиться с тобой, господин, – сказал он.
Кьяртан сделал ошибку, взяв с собой Свена, потому что Рагнар, обычно великодушный, посмотрел на мальчишку с отвращением. Я назвал его мальчишкой, но на самом деле Свен был уже почти мужчиной и обещал стать очень крупным, широким в груди, высоким и могучим.
– Может, ты и мог бы пойти со мной, – ответил Рагнар бесстрастно.
– Прошу тебя, господин, – произнес Кьяртан.
Ему с трудом дались эти слова, потому что Кьяртан был гордецом, но в Эофервике не обрел богатства, не заслужил ни одного браслета, ничем не прославился.
– Но на моих судах нет места, – холодно произнес Рагнар и отвернулся.
Я заметил полный ненависти взгляд Кьяртана.
– Почему он не может пойти с кем-нибудь другим? – спросил я Равна.
– Потому что все знают, что он оскорбил Рагнара, и посадить его на весла – значит навлечь на себя гнев моего сына. – Равн передернул плечами. – Кьяртану лучше вернуться в Данию. Когда человек теряет доверие господина, он теряет все.
Но Кьяртан со своим одноглазым сыном, вместо того чтобы вернуться на родину, остались в Эофервике, а мы отправились в поход. Сначала шли по течению реки Уз, потом по Хамберу и, наконец, остановились на ночь. На следующее утро мы сняли с бортов щиты, подождали, пока прилив поднимет суда, и принялись грести на восток, к большому морю.
Я выходил в море в Беббанбурге, ходил с рыбаками ставить сети у Фарнских островов, но это было совсем другое дело. "Летучий змей" качался на волнах, как птица, вместо того чтобы разгребать их, как пловец. Мы вышли из реки и воспользовались северо-западным ветром, чтобы поднять большой парус. Весла вытянули из уключин, которые потом закрыли деревянными заслонками, парус забился, захлопал, поймал ветер – и повлек нас на юг.
Всего по воде двигалось восемьдесят девять кораблей – флотилия убийц с драконьими головами. Экипажи соревновались друг с другом в скорости и кричали обидные слова отставшим.
Рагнар привалился к рулевому веслу, его волосы развевались по ветру, на лице играла улыбка, широкая, как океан. Кожаные ремни скрипели, корабль иногда словно выпрыгивал из воды и несся по гребню волн, оставляя за собой веера брызг. Сначала мне было страшновато, потому что "Летучий змей" кренился под ветром, почти заваливаясь на подветренный борт, но на лицах остальных я не видел страха, поэтому тоже научился радоваться этой дикой гонке и вопил от восторга, когда нос ударялся о волны, а колючие струи зеленой воды обрушивались на палубу.
– Как я это люблю! – крикнул мне Рагнар. – Надеюсь, в Валгалле для меня найдутся корабль, море и ветер!
Берег был еле виден; низкая зеленая полоса справа по борту иногда прерывалась дюнами, но ни разу – холмами или лесом. Когда солнце село, мы повернули к берегу, и Рагнар приказал свернуть парус и вытащить из уключин весла.
Мы явились в многоводные земли, в страну болот и камыша, птичьих криков и длинноногих цапель, угревых садков и канав, мелких каналов и вытянутых озер... И я вспомнил, что отец называл жителей Восточной Англии лягушками. Мы находились на краю их владений, там, где заканчивалась Мерсия и начиналась Восточная Англия, представлявшая собой мешанину воды, грязи и отмелей.
– Это место называют Гевэском, – сказал Рагнар.
– Ты здесь бывал?
– Два года назад. Отличная земля для набега, Утред, но вода предательская. Слишком мелко.
Гевэск действительно был очень мелок, и Веланд с борта "Летучего змея" стал измерять глубину, спуская кусок железа на веревке за борт. Весла опускались, только когда Веланд говорил, что глубины достаточно, и так мы ползли в свете заходящего солнца на запад, а за нами следовали остальные корабли. Тени удлинились, красное солнце освещало разинутые пасти драконов и змей и орлиные головы на носах кораблей. Весла опускались так медленно, что успевали высохнуть в промежутке между двумя гребками. Мы долго двигались по зыбким водам, багровым от света умирающего солнца, а ночью бросили якорь и переночевали на борту.
На заре Рагнар велел нам с Рориком залезть на мачту. Рядом с нами стоял корабль Уббы, его люди тоже карабкались к раскрашенному флюгеру на верхушке мачты.
– Что видно? – крикнул нам Рагнар.
– Три всадника сморят на нас, – ответил Рорик, указывая на юг.
– И еще видна деревня, – добавил я, махнув в ту же сторону.
Для людей на берегу мы были воплощением самых темных кошмаров. Они видели только густой лес мачт и резные головы чудовищ на носах наших кораблей. Мы были армией, явившейся на кораблях-драконах, и жители знали, что их ждет. Я увидел, как три всадника развернули коней и галопом помчались на юг.
Мы двинулись дальше. Теперь впереди по извилистой протоке шел корабль Уббы; я видел на его носу колдуна Сторри и знал, что тот бросает руны и предсказывает судьбу.
– Сегодня, – хищно сказал Рагнар, – ты узнаешь, что значит быть викингом.
Быть викингом означало быть захватчиком. Сам Рагнар уже много лет не совершал морских набегов, сделавшись завоевателем-поселенцем, но сейчас Убба привел флот грабить побережье, чтобы отвлечь армию Восточной Англии, пока его брат Ивар ведет из Мерсии свое войско.
Итак, в начале лета я узнал, что такое быть викингом.
Мы вытащили корабли на сушу в том месте, где Убба нашел полоску земли с тонким перешейком, который было легко оборонять, а когда суда очутились в безопасном месте на берегу, на перешейке соорудили вал. Затем большой отряд ушел на разведку и вернулся утром с захваченными лошадьми. Верхом на этих лошадях в глубь земли отправились новые отряды, а Рагнар повел своих людей пешком вдоль заросшего берега.
Мы дошли до деревни – я так и не узнал, как она называлась, – и сожгли ее до основания. Там никого не было. Мы сожгли загоны, церковь и пошли дальше по дороге, ведущей прочь от берега. Уже в сумерках мы увидели большую деревню и спрятались в лесу, не разводя костров, а на заре атаковали.
Помню, как мы с воплями выскочили из утреннего полумрака: призрачный кошмар – люди в коже и железных шлемах, с круглыми раскрашенными щитами, с топорами, мечами и копьями. У здешнего люда не было ни оружия, ни доспехов, возможно, они даже не знали, что на их землю пришли датчане, и явно не ждали нас. Все они погибли. Несколько храбрецов попытались защитить церковь, но Рагнар повел на них свой отряд, и они погибли на месте.
Рагнар пинком отворил двери церкви, небольшой постройки, набитой женщинами и детьми. Священник, стоя у алтаря, проклинал Рагнара на латыни, пока датчане пробирались по узкому проходу. Он все еще сыпал проклятиями, когда Рагнар вспорол ему брюхо.
В церкви мы нашли медное распятие, серебряную тарелку с зазубренными краями и несколько монет, а в домах – дюжину хороших котелков, ножницы, серпы и вертелы. Еще мы захватили коров, коз, овец, волов, восемь лошадей и шестнадцать молодых женщин. Одна женщина кричала, что никуда не пойдет без своего ребенка, и я видел, как Веланд насадил младенца на копье, а затем бросил окровавленный труп в руки матери.
Рагнар отослал женщину прочь, не потому, что пожалел, просто кого-то одного всегда оставляли, чтобы он разнес ужасную новость по округе. "Люди должны бояться датчан, – говорил Рагнар, – тогда они готовы будут сдаться".
Он дал мне горящую головню из костра и приказал:
– Подожги солому, Утред.
И я ходил от дома к дому, поджигая крыши. Подпалив церковь, я пошел к последнему дому, и тут из дверей выскочил мужчина с острогой-трезубцем и бросился на меня. Я отскочил в сторону, избежав удара скорее по случайности, чем благодаря расчету, и махнул горящей головней, целясь ему в лицо. Он присел, я отбежал назад, и тут Рагнар бросил мне копье – тяжелое боевое копье, сделанное для того, чтобы не метать, а бить. Оно воткнулось в пыль передо мной, и, поднимая копье, я понял – Рагнар разрешает мне сражаться. Он не дал бы мне погибнуть: два его лучника стояли, держа наготове оружие, но он не стал вмешиваться, когда тот человек снова бросился на меня.
Я отразил удар, отбив ржавую острогу, и шагнул назад, чтобы дать себе больше места. Мой противник был вдвое крупнее и тяжелее меня, даже больше чем вдвое. Он проклинал меня, обзывал дьявольским отродьем, червем из преисподней, а потом снова бросился в бой, и тогда я сделал то, что делал при охоте на кабана. Я шагнул влево, подождал, пока он поднимет оружие, отступил вправо и ударил.
Удар был неточным, у меня не хватило сил опрокинуть его на спину, но копье воткнулось ему в живот. Под натиском врага я отшатнулся и упал, он свалился на меня на бок, потому что из живота его торчало копье, и с полустоном-полурычанием попытался схватить меня за шею. Я вывернулся из-под него, схватил острогу и всадил ему в горло.
На земле были реки крови, во все стороны летели кровавые брызги. Человек дергался, задыхаясь, кровь пузырилась в распоротом горле, я пытался вытащить острогу, но зубцы ее застряли в глотке, поэтому я выдернул копье у него из живота и попытался прекратить его конвульсии, ударив в грудь, но наконечник только скользнул по ребрам. Он издавал ужасные звуки, а я был в панике и понятия не имел, что Рагнар и его воины просто обессилели от смеха, глядя, как я пытаюсь прикончить англичанина. В конце концов то ли у меня это получилось, то ли он сам истек кровью, но, пока он не затих, я все тыкал и резал, и в итоге у него был такой вид, будто на него напала стая волков.
Зато я получил третий браслет, а у Рагнара в дружине были и взрослые воины, у которых имелось всего по три браслета. Рорик завидовал мне, но он был младше, и отец утешал его, говоря, что его время еще придет.
– Каковы ощущения? – спросил меня Рагнар.
– Здорово! – ответил я – и, видит Бог, так оно и было. Во время того набега я впервые увидел Бриду. Она была примерно моя ровесница – черноволосая, тоненькая, как веточка, с большими темными глазами, с душой дикой, как сокол по весне. Она была среди взятых в плен женщин, и когда датчане начали делить пленниц, взрослая женщина вытолкнула ее вперед, словно предлагая викингам вместо себя. Брида схватила полено, развернулась и ударила женщину, крича, что та криворожая потаскуха, навозная лепешка! Женщина отшатнулась, упала в крапиву, а Брида продолжала на нее наступать. Рагнар захохотал и отвел девочку в сторону – он любил всех сильных духом. Позже он поручил мне заботиться о девчонке.
– Присмотри за ней, – велел он, – и подожги последний дом.
Так я и сделал.
И еще я понял одну вещь. Начни убивать рано, и совесть не будет мучить тебя. Начнешь убивать в детстве – и превратишься в грозного воина.
Мы забрали добычу на корабли, и в ту ночь, попивая свой эль, я считал себя датчанином. Не англичанином – уже нет. Я был датчанин, у меня было прекрасное детство, во всяком случае, с точки зрения мальчишки. Я рос среди мужчин, я был свободен, бегал, где хотел, не знал никаких законов, мне не докучали священники, мне не запрещали драться, и я редко бывал один.
Именно потому, что я редко бывал один, я и остался в живых.
* * *
С каждым новым набегом лошадей становилось все больше – значит, все больше воинов могли отправляться в новые набеги, исследовать новые места, привозить все больше серебра и пленников.
Наши шпионы наблюдали за приближением армии короля Эдмунда, который правил Восточной Англией. Как и Бургред из Мерсии, он был готов безвольно нам сдаться, но все-таки ему пришлось выслать войско, чтобы сохранить королевство, поэтому мы следили за дорогами и ждали.
Брида держалась рядом со мной. Рагнар очень ее полюбил, возможно потому, что она вела себя дерзко и единственная не плакала, попав в плен. Она была сиротой, жила в доме у тетки – той женщины, которую ударила, – и ненавидела ее. Спустя несколько дней Бриде уже гораздо больше нравилось среди датчан, чем среди своих. Она стала рабыней, которой полагалось оставаться в лагере и готовить еду, но на заре, когда мы отправлялись в набег, побежала за нами и забралась в седло позади меня. Рагнар, которого это позабавило, позволил ей ехать с отрядом.
В тот день мы отправились далеко на юг, прочь от плоских болотистых земель, в низкие, поросшие лесом холмы, среди которых лежали жирные угодья и еще более жирные монастыри.
Брида смеялась, когда Рагнар убил аббата.
Пока датчане собирали добычу, она взяла меня за руку и повела по невысокому склону к ферме, которую викинги уже очистили от всего ценного. Ферма принадлежала монастырю, и Брида знала здесь все уголки, потому что тетка часто ходила в этот монастырь молиться.
– Она хотела детей, – пояснила Брида, – но у нее была только я.
Потом указала на дом, наблюдая за моей реакцией.
По словам Бриды, ферму построили римляне, – хотя мы с ней плохо понимали, кто же такие эти римляне, знали только, что они жили в Англии, а потом ушли. Я уже повидал много римских построек в Эофервике, но те дома были полуразрушены, кое-как замазаны глиной, покрыты соломой, а этот выглядел так, словно римляне только что отсюда ушли.
Ферма поражала воображение. Каменные стены, прекрасная кладка, квадратные, тесно подогнанные кирпичи, плотно уложенная фигурная черепица крыши, за воротами – двор, по периметру – галерея с колоннами. На полу самой большой комнаты из тысяч маленьких цветных камешков была выложена удивительная картина: я разинул рот при виде рыбины, тянущей колесницу, в которой стоял бородатый человек с трезубцем... С подобным трезубцем мне пришлось иметь дело в деревне Бриды. Вокруг среди изогнутых веток резвились зайцы. На стенах были и другие картинки, но выцветшие и попорченные водой, протекающей сквозь щели в старой крыше.
– Это дом аббата, – пояснила Брида, потом провела меня в маленькую комнату с кроватью, рядом с которой в луже крови лежал слуга. – Он привел меня сюда, – продолжала она.
– Аббат?
– И велел мне снять всю одежду.