Последнее дело?

Жаби спрыгнула с кровати и стала ходить взад-вперёд. А потом всхлипнула. Ей было что рассказать.





— Сорока дразнила меня, — призналась она.

Гордон обнял своего маленького помощника. А помощник на одном дыхании пропищал:

— Я СДЕЛАЛА КОЕ-ЧТО ПОСТЫДНОЕ И ОНА ЭТО УВИДЕЛА И ЗАСМЕЯЛАСЬ И СТАЛА ДРАЗНИТЬСЯ И СКАЗАЛА ЧТО ВСЕМ РАССКАЖЕТ А Я НЕ ХОЧУ ЧТОБЫ КТО-ТО УЗНАЛ ПОТОМУ ЧТО Я ХОЧУ БЫТЬ ОТВАЖНЫМ ПОЛИЦЕЙСКИМ…

В конце концов воздух кончился, и ей всё-таки пришлось сделать вдох.

— Бедная Жаби! — пожалел её Гордон.

Он взял блокнот и написал: ПОЧЕМУ СОРОКА ТАК ДЕЛАЕТ?

— Я так злюсь, так злюсь, так злюсь, — сказала Жаби, подпрыгивая на месте. — ТАК злюсь! Так ЗЛЮСЬ! ТАК ЗЛЮСЬ!!!

— Кажется, я тебя понимаю, — спокойно сказал Гордон. — У меня тоже есть несколько секретов, которые я бы хотел сохранить в тайне.

Жаби успокоилась. Может быть, это когда он слегка стукнулся лбом и расплакался? — подумала она. Но ничего не сказала.

— А теперь можешь открыть свёрток, — сказал Гордон, — потому что ты — настоящий полицейский, который говорит правду!

Дрожащими руками Жаби развернула красную бумагу.

— Это же твоя фуражка, — удивилась она. — Только поменьше!

— Примерь!

Фуражка пришлась Жаби точно впору.

— Но я не понимаю, — сказала она. — Её что, положить в сундук со шпионской одеждой?

— Нет, — сказал Гордон. — Имею честь повысить тебя в звании. Отныне ты — комиссар полиции!

— Я? Я тоже комиссар полиции? Комиссар Жаби?

А потом она засмеялась, запрыгала и затанце-





вала перед зеркалом и отдала честь семью разными способами.

Гордон сел за стол и написал извинительное письмо гусю, которого он дразнил в детстве.

Жаби продолжала танцевать, но вдруг замерла.

— Но почему же сорока дразнится? За что она на меня накинулась?..

— Хмм. Полицейские должны во всём сомневаться. Всё может быть так, как мы думаем. Или наоборот! — расплывчато объяснил Гордон.

Вот что предстояло разузнать комиссару Гордону и комиссару Жаби!





Глава 10. Обидно, обидно!





У комиссаров были такие стильные фуражки. О! Даже чересчур стильные для тайной слежки. Поэтому они положили их на полку. И отправились в путь.

Дождь шёл всю ночь, но сейчас погода была прекрасная.

Они решили последить за сорокой, чтобы точно разузнать, как проходит её день. Может, тогда они поймут, почему она дразнится.


Слежка продолжалась уже довольно долго, когда за кустами можжевельника вдруг послышалось наглое «ха-ха-ха». А потом — тоненький плач. Они поспешили туда. Сорока вредной походкой удалялась. На камне сидел ёжик и плакал. Гордон бросился его утешать.

— Она сказала, что мои дети — колючие и никчёмные, — всхлипывал ёжик. — Что другие дети не хотят с ними играть.

— Это очень гадко, — сказала Жаби. — Ей следует попросить прощения.

Но сорока взлетела в воздух, и полицейские бросились за ней.

Сперва сорока приземлилась у домика, рядом с которым стоял мусорный бак. Она с грохотом опрокинула его и стала рыться в картофельной кожуре и прочем мусоре в поисках съестного.

Но долго наслаждаться ей не пришлось. Из домика выбежал владелец бака барсук. Он стал орать и гнать её. И даже кинул в неё несколько камней.

Сорока села на верхушку дерева и засмеялась, вертя хвостом.

— Хм, — сказал Гордон. — Хорошо нам, нас никто не трогает, и мы можем спокойно жевать свои кексы.

Сорока тем временем полетела дальше.





И полицейские последовали за ней. Жаби стрелой пронеслась по лугу, скок, скок, скок через большие камни, а потом — прыг через реку. Гордон вперевалку протрусил по лугу, шлёп, шлёп, шлёп через большие камни, и — плюх в реку…

Сорока приземлилась на компостной куче. Покопавшись в гнилых яблоках, она набила клюв зелёными извивающимися червяками.

— Хм, — сказала Жаби. — Ванильные кексы и орешки всё же повкуснее.

— Фуф, — догнав её, пропыхтел Гордон.

А сорока уже отправилась дальше. Она нырнула в куст на глинистом пригорке. Из куста доносились нетерпеливые крики. Там сидели три её малолетних ребёнка, лохматых, с короткими взъерошенными хвостами, и ждали завтрака. Они с аппетитом умяли червяков, но не наелись и стали снова кричать. Сорока улетела.

Теперь комиссарам пришлось разделиться на две группы. Гордон решил, что он останется

у куста. А прыткая Жаби поспешит за сорокой. Жаби тоже так решила — ведь теперь они оба были шефами полиции и оба могли принимать решения. Жаби отправилась в путь.

Гордон стал медленно карабкаться вверх, чтобы послушать, о чём говорят птенцы. Но пригорок был мокрый и скользкий. Только комиссар добрался до куста, как сразу съехал вниз. Внизу он перекувырнулся и забарахтался в грязи.

Потом он снова полез наверх. Иногда он полз на четвереньках, а иногда на пузе.

Комиссар стал похож на комок глины. Не сказать, что я сильно изменился, — форма-то осталась та же, горестно подумал он. Просто теперь я весь в глине.

Но это было неплохо, потому что в таком виде он мог подкрасться к птенцам совсем близко. Они его не заметили. Комиссар Гордон сидел рядом и слышал каждое слово.

— Есть хочу, есть хочу, — тарахтел один детёныш.

— Мне скучно, мне скучно! — скрипел другой.

— Обидно, обидно! — жаловался третий.

Притворившись комком глины, Гордон сидел и грустно хлопал глазами.

Бедные дети! Ни один ребёнок не должен стра-





дать в моём лесу! — думал он. В нашем с Жаби лесу.

А дети продолжали скрипеть и жаловаться. Всё та же печальная песня, снова и снова…

Вдруг, громко хлопая крыльями, прилетела серая птица. Она тяжело пропрыгала в кусты и уставилась на сорочат. Ворона!

— Вот вы где, уродцы! — сипло прокаркала она. — И не думайте, что можете играть с моими птенцами! Держитесь от них подальше!

Сорочата зашипели, как змеи.

Ворона нависла над птенцами, угрожая им своим большим острым клювом.

— Вы омерзительные! Так и передайте своей маме, — прокаркала ворона и улетела.

Сердце тяжело стучало в комиссарской груди.

Слышать такие слова было невыносимо. Бедные дети! Гордон даже прослезился.