Последнее дело?

Какой-то я стал прожорливый последнее время, подумал он.

Жаби копалась в сундуке с костюмами, который стоял под кроватью. Отыскав в нём золотую корону, она надела её и принялась плясать по комнате и распевать: «Я раскрыла это дело, я раскры-ы-ыла дело». И всё время поглядывала на себя в зеркало.

— Знаешь, раньше я прямо-таки зашивался на работе, — сказал Гордон. — Но с тех пор, как зимой я взял тебя в помощники, работать стало легче, и обстановка в отделении сейчас куда приятнее.





Мышь прошлась на цыпочках, и комиссар зааплодировал.

— Съем-ка я ещё один кекс, — сказал Гордон. — Двойной. М-м-м, грумф-грумф. Ну вот, теперь я доволен…

Вдруг Жаби замерла, подняв лапку, и серьёзно посмотрела на шефа:

— А вот в лесу у нас не все довольны. Вид у животных печальный. Это странно. Они грустят.

— Правда? — удивился комиссар.

Мышь кивнула. Она заглянула в пустую банку. От утренних кексов остался только запах. У Жаби был отменный нюх, и она обожала ваниль, пахнущую ветром, цветами и высокими далёкими горами.

Комиссар Гордон доковылял до стола и взял чистый лист. Полицейские не должны сидеть сложа руки!

Он ещё не придумал, что написать в рапорте. Пока что. Поэтому просто достал из ящика старую и очень важную печать. Поднёс её к бумаге. Чуть подвинул вправо. Потом чуть влево. Ага, вот так идеально.

Ка-данк, — пропела печать.

На бумаге появился красивый, гордый штамп. Новое расследование началось.





Глава 2. Кто дразнится?





— Во-первых, важно помнить, что полицейские должны всё тщательно расследовать, — сказал комиссар Гордон.

После того как он ставил печать, его голос всегда звучал немного торжественно.

— Надо устроить слежку! — сказала Жаби и отдала честь. — Есть, шеф!

Она тоже в таких случаях всегда говорила немного торжественно.

— Может, переоденемся? — радостно добавила она. — Замаскируемся? Я притворюсь маленькой бойкой актрисой и танцовщицей. А ты — древней хромой старушкой с клюкой…

Комиссар немного расстроился.

— Хммф, — фыркнул он. — Во-вторых, полицейские должны всегда вести себя корректно, не роняя собственного достоинства.

Коллеги надели форменные фуражки. Гордон — фуражку комиссара, большую и круглую, с блестящим козырьком и большой золотой бляшкой, на которой были изображены королевская корона и два дерева. Жаби — маленькую матросскую шапочку с крошечным золотым значком.

И отправились изучать обстоятельства дела.

Был чудесный июньский день. Гордон шёл первым. Он держал руки за спиной — полицейские всегда так делают. Потом остановился, широко расставив ноги и немного приподнявшись на цыпочках. Так тоже принято у полицейских.

Жаби шла следом. Как и Гордон, она сложила лапки за спиной и встала на цыпочки. Ей очень хотелось поскорее стать настоящим полицейским.

Сперва они увидели мышь, которая копала глубокую нору.

— Ну и как у нас тут дела? — спросил Гордон, как обычно спрашивают полицейские.

— Ну и как у нас тут дела? — спросила Жаби.

Мышь перестала копать и стёрла пот со лба.

— Я рою глубокую нору. Приходится быть осторожной..

Опасливо оглядевшись, мышь спрыгнула в нору и продолжила рыть.


— А что, нынче звери в лесу добрые? — спросил Гордон, достав блокнот и ручку.

— Ха-ха-ха! — ответила мышь из-под земли, и по норе прокатилось призрачное эхо.

Гордон не стал записывать её ответ.

Полицейские пошли дальше через лес — на юг, в сторону озера. В этих краях они бывали не часто. По дороге им повстречался кролик, который только что нашёл морковку. Вид у него был слегка напутанный и печальный. Не пожелав разговаривать, кролик ускакал.





— Ты права, моя милая Жаби, — сказал Гордон. — Что-то тут не так. Придётся нам продолжить расследование. Третье важное правило: полицейские не выполняют всю работу в одиночку. Они делят обязанности. Один лезет на дерево. Другой прыгает в воду…

— Я не очень-то хорошо плаваю, — призналась Жаби.

— А я — хорошо! — довольно сказал Гордон.

— Да что ты! Как здорово! Я и не думала, что ты умеешь плавать.

— Вообще-то я жаба! Хммф.

Комиссар снял всю одежду, кроме фуражки. Потом вошёл в воду и поплыл — спокойно, с чувством собственного достоинства.

Жаби наблюдала, как комиссар удаляется от берега. Он был похож на тяжёлый мячик. Настоящий полицейский, подумала Жаби и быстро вскарабкалась на ближайший дуб.

Сперва Гордон подплыл к лесным ящерицам, загоравшим на островке, — добродушным, но молчаливым родственникам жаб.

Потом он догнал утку с семью пушистыми утятами. Но утки только бестолково крякали и перебивали друг друга. Гордон избороздил всё





озеро и наконец повстречал ужа, который искал, чем бы позавтракать.

Гордон не особо любил ужей. Один его немолодой родственник пропал без вести в желудке старого ужа. Это тощие, склизкие создания с огромной пастью, неприятным языком и ледяными глазами. Гордон был рад, что не снял полицейскую фуражку.

— Всё путём? — спросил он.

— Вообщщще-то нет, — прошипел уж. — Печально, шшшто они драссснятсся.

— Да, это недопустимо, — согласился Гордон. — А как они дразнятся?

— Они говорят, шшшто ужжи тогцщгцие и сссклиссские…

— Хм, — сказал Гордон, слегка покраснев. — Возмутительно. Но кто…

— До вссстречи! — коротко ответил уж и ускользнул.

Гордон призадумался.

Настроение в лесу и на озере действительно было так себе. В его полицейском округе! Этого Гордон не мог допустить.

Но кто же говорит такие неприятные и обидные вещи? Кто?

Жаби тем временем забралась на самую верхушку дуба. По дороге ей не встретился никто, кого можно было бы допросить.

Однако наверху, на сухой ветке, понурив голову, сидела взъерошенная птица. Это была ворона.

— Кааар, — печально огласила она мир своим криком.

— Ну и как у нас тут дела? — отдав честь, спросила Жаби.

Ворона окинула её мрачным взглядом. Вороньи лапы были грубые и узловатые, а клюв — большой и острый.

Жаби стало не по себе. Честно говоря, она даже немного испугалась, хотя и была полицейским. Она ещё раз отдала честь — главным образом для того, чтобы указать вороне на полицейскую шапочку. Съесть полицейского — наверняка серьёзное преступление, рассуждала Жаби.

Но вдруг ни с того ни с сего ворона заплакала.





Никогда ещё Жаби не видела, чтобы вороны плакали. Она хрипло всхлипывала и сипло покашливала. Крупные слёзы катились по блестящему клюву.